В самом общем смысле свойство anitya означает, что Вселенная во всей своей необъятности и грандиозности — это одно обширное множество взаимопроникающих процессов различного типа, происходящих на разных уровнях. Ничто не стоит на месте, все пребывает в движении, не прекращающемся ни на мгновение. Это легко забыть. Мы думаем, что небеса и горы всегда тут («вечные холмы»), мы думаем, что наши тела относительно постоянны. Только когда изменения доходят до предела, приводя, вероятно, к катастрофе, или, когда что-то ломается или приходит к концу, или, когда мы умираем, тогда мы осознаем истину непостоянства.
Третья и последняя лакшана — это анатман (пали — анатта) — буквально переводится как не-Я или отсутствие Я, отсутствие себя, самости. Она учит нас, что все обусловленные вещи не имеют постоянной, неизменной самости. Я помню, как мой учитель, буддийский монах-индиец, часто повторял: никто не может понять, что же подразумевал Будда под анатманом до тех пор, пока не поймет сперва современную ему концепцию атмана, то есть то значение, которое индуизм вкладывал в слово атман во времена Будды. Существует множество концепций атмана, упоминаемых в упанишадах. В некоторых упанишадах говорится, что атман — физическое тело; другие говорят, что атман величиной с большой палец, материален и пребывает в сердце. Существует множество различных взглядов, но наиболее распространенная во времена Будды теория, с которой ему приходилось постоянно иметь дело, была та, по которой, Я — это нематериальная, сознающая, неизменная, индивидуальная (в том смысле, что я — это я, а ты — это ты), властная (в смысле осуществления полного контроля над своей собственной судьбой), а также блаженная сущность.
Будда утверждал, что такой сущности нет. Он апеллировал к опыту. Если вы посмотрите внутрь, на жизнь своего собственного разума, то увидите, что есть только пять совокупностей (форма, ощущение, распознавание, волевые импульсы и акты сознания). Все они постоянно сменяются — нет ничего неизменного. Мы видим, что все пять совокупностей возникают в зависимости от условий — нет ничего независимого. Мы видим, что все они так или иначе замешаны на страдании — нет ничего вполне блаженного. Следовательно, нет Я, атмана. Пять совокупностей — это анатман, они не содержат никакой самости, которую мыслили индуисты времен Будды. Атман не существует ни в пяти блоках, ни вне их и не связан с ними каким-либо иным способом.
Все обусловленные вещи без исключения суть страдание (духкха), непостоянные (анитья) и без Я (анатман). Таковы три свойства обусловленного существования. Они имеют основополагающее значение не только в буддийской философии, но и в буддийской духовной жизни. Согласно Будде, мы не можем увидеть реальности обусловленного существования, пока не научимся видеть в нем эти свойства. Если мы видим что-то еще, это лишь иллюзия, объективная проекция. С момента, когда мы начинаем видеть в обусловленном эти свойства, мы понемногу начинаем улавливать проблески необусловленного, и они указывают нам путь. (Излекции №25: «Текстурареальности», 1966)
БОДХИЧИТТА
Бодхисаттва, как то видно из самого термина, есть тот, кто ищет Просветления, то есть такое существо, что оно безраздельно нацелено на Просветление. Бодхисаттва, далее, это тот, кто «ищет Просветления не только ради самого себя, но и ради всех живых существ»{177}.
Возникает важнейший практический вопрос: «Как стать Бодхисаттвой?» Иначе говоря, как в действительности взяться за осуществление этого возвышенного духовного идеала? Традиционный ответ на этот вопрос достаточно короток и непосредственен, но он требует немалых объяснений. Итак, Бодхисаттвой становятся, зарождая бодхи-читту{178}.
Коротко остановимся на подлинном санскритском слове — bodhicitta-utpada. Здесь bodhi означает духовное Просветление или духовное пробуждение и есть непосредственное познание реальности, как она есть. Citta (читта) — ум, мысль, сознание или сердце. Utpada — это просто: зарождение или, поэтичнее, — пробуждение.
Бодхинитта-утпада — один из наиболее важных терминов во всем буддизме и, конечно, в махаяне. Обычно его переводят как пробуждение мысли о Просветлении, однако, скажем сразу, что это совершенно неправильно. Трудно придумать перевод похуже. Это совсем не мысль по поводу Просветления. Мы можем думать о Просветлении столько, сколько угодно. Мы можем думать о нем, читать про него, обсуждать его — мы можем болтать о том, что есть, а что не есть просветление, и думать, что знаем все об этом. Вы, возможно, думаете о Просветлении в данный момент. Мысль о Просветлении, без сомнения, возникла в вашем уме, пока вы читаете эти строки, однако бодхичитта не возникла — мы же не преобразились в бодхисаттв. Бодхичитта — это нечто гораздо большее, чем просто мысль о Просветлении. Гюнтер переводит это как просветленная установка{179}. Я иногда перевожу это как воля к Просветлению или как сердце, исполненное бодхи. Хотя все эти возможные переводы заметно лучше, чем мысль о Просветлении, ни одно из них не удовлетворяет вполне. Это, конечно, не недостаток современного языка, а, скорее, недостаток языка вообще. Мы могли бы сказать, что бодхичитта совершенно неудовлетворительный термин для описания бодхичитты.
Бодхичитта в действительности вовсе не психическое состояние (ни психическая деятельность, ни функция). Это, конечно, явно не мысль (не мысль, которую вы или я можем прослеживать). Если мы думаем о Просветлении — это не есть бодхичитта. Бодхичитта не имеет никакого касательства к мыслям. Это даже не волевой акт, в смысле личной воли. Это даже не означает осознавание, если под этим подразумевать мое или твое осознание того факта, что существует некое Просветление. Бодхичитта здесь ни при чем.
Бодхичитта прежде всего означает проявление, даже прорыв, излияние внутри нас чего-то запредельного. В традиционных терминах — я имею в виду объяснение бодхичитты в коротком, но глубочайшем произведении Нагарджуны, написанном на эту тему{180}, — бодхичитта не включается в пять скандх. Это действительно очень знаменательное положение, оно дает нам надежнейший ключ к постижению природы бодхичитты. Объяснение Нагарджуны, представляющего лучшую традицию махаяны, требует глубокого продумывания.
Некоторые из вас, может быть, раньше не встречали термина пять скандх. Скандха — одно из труднопереводимых санскритских слов. Обычно его переводят как блок, состав (confection) или как-то иначе, тоже не очень удач- но. Слово это, в сущности, непереводимо. Буквально оно означает ствол дерева, но это нисколько не прибавит нам понимания. Однако пять скандх — одна из основных категорий буддийского учения. И в палийской, и в санскритской, и в тибетской, и в китайской литературе вновь и вновь встречаются упоминания о пяти скандхах, о пяти совокупностях, или, как предпочитает переводить профессор Конзе, о пяти кипах, что опять-таки не много проясняет. Давайте вернемся к этим пяти скандхам, чтобы быть совершенно уверенными в предмете наших размышлений.
Первая из пяти скандх — это рупа. Рупа означает телесная форма, то есть все, что угодно, воспринимаемое чувствами. Вторая — это ведана, чувство или эмоция — положительная или отрицательная. Третья — это санджня, что приближенно переводится как восприятие (иногда слово переводится как ощущение, но ощущение больше подходит для перевода слова ведана). Санджня — это распознавание чего-то как данного, определенной вещи. Когда вы говорите: «Вот — часы», — то здесь работает санджня. Вы узнали в них определенную вещь. Вы отождествили ее, указали на нее, пометили. Четвертая скандха — это санскара. Этот термин тоже трудно перевести. Некоторые немецкие переводчики толкуют его как направляющие силы. Мы можем перевести санскары очень приближенно как виды волевой активности, то есть акты воли. Пятая скандха — виджяна, сознание. Это есть сознавание посредством пяти физических органов чувств и ума на разных уровнях. Таковы пять скандх: рупа (материальная форма), ведана (чувства или эмоции), санджня (распознавание), санскары (виды волевой активности) и виджняна (сознание). Должен вас предупредить: если вы захотите хоть что-то понимать в буддийской метафизике и психологии, вы должны знать эти пять скандх вдоль и поперек, вам необходимо уметь обращаться с ними и понимать предмет, о котором вы говорите.
