В сентябре шестиклассник, освободившийся от своей пастушьей повинности, я был послан однажды бабушкой в сельпо за селедкой. И там на полке рядом с брусками черного мыла среди других книжек различил обложку с ярким рисунком молнии, ударившей в заводскую трубу. И.С. Стекольников "Молния и защита от нее" – вижу и сейчас название той брошюры, посулившее близкую разгадку тайны. Я за­трепетал от нетерпения и похолодел, что мелочи, оставшейся от селед­ки, не хватит для покупки чудесной книжки. Хватило! И недальнего пути до дому хватило, чтобы узнать из первой главы, что еще Фалес Милетский в шестом веке до нашей эры, натирая полой своего шерстя­ного хитона янтарь, называемый тогда электрон, наблюдал электриче­ство. Узнал я об опытах Гальвани с лягушачьей лапкой. О сподвижни­ке Ломоносова русском ученом Рихмане, который на беду свою ввел молнию в дом по громоотводу. И о целой плеяде уже наших советских ученых-электриков, которые создали надежную грозозащиту, храня­щую от молний промышленные объекты социалистического народно­го хозяйства.Наибольшее впечатление, впрочем, производила старинная гра­вюра, на которой несчастный Рихман, запрокинув голову в парике, рушился на пол, сраженный огненным шаром, сошедшим с металличе­ской линейки, привязанной к громоотводу... В дальнейших разделах брошюры, начиная с понятия о силах расталкивания и притяжения за­рядов, объяснялся феномен грозового электричества. Так я вошел в волшебный мир. Всю зиму я вдоль и поперек мусолил эти страницы. Вскоре мне их стало маловато. Среди отцовских книг по ботанике и лесоводству был учебник физики для техникумов, там оказался пре­красный раздел "Электричество и магнетизм", ставший мне вполне доступным, благодаря Стекольникову. В ту зиму я прочно усвоил по­нятия заряда, потенциала, напряженности поля и электрического тока. И первый мой действующий электрический прибор в стекле и металле был создан в ту зиму. Я проткнул гвоздем резиновую пробку большого пузатого пузырька от микстуры, а к нижнему концу гвоздя, что внутри бутылки, примотал нитками две узкие полоски из шоколадной фольги.– Бабушка, хочешь увидеть чудо? – спрашиваю, натирая шерстя­ным носком, медицинский градусник. Затем прикасаюсь к шляпке гвоздя. Полоски фольги внутри бутылки упруго расходятся, вызывая неподдельное удивление родимой- Сам придумал? – спрашивает она.- Не-а, – отвечаю. – Наверно, Кулон придумал.Бабушка разочарована. Зато в школе мой электроскоп имел бе­шеный успех, пока не был реквизирован учителем физики в пользу не­богатого физического кабинета.А гальванометр сможешь сделать, Сашко? – спросил учитель.- Смогу, – ответил, не сморгнув глазом.Настала весна. Оторвавшись от сооружения гальванометра из де­талей старого репродуктора, через открытую дверь сарая наблюдал я первую грозу... И сейчас, на шестом десятке лет, я по-прежнему не мо­гу себе отказать в таком же вот созерцании грозы. С каким-то неиз­бывным упоением всякий раз я слежу за развитием небесной драмы. Как заходит от горизонта туча, как полосуют ее вспышки еще далеких и беззвучных молний. Дивное очищение производит в моей душе каж­дая гроза... А тогда в сарае, любуясь молниями, я испытал неожидан­ное беспокойство, вроде бы даже разочарование. Выстроенный за зиму в моей голове мир электричества поблек и скукожился перед великоле­пием реальной грозы...

И уже не питали мою душу сухие описания гроз в научно-популярных книжках, но с особым волнением проглатывал я живые грозовые картины в художественной литературе, и особенно – стихи о грозе. Так что, и любовью к поэзии я обязан молниям.

Кто знает, может быть и обошлось бы, и сошло бы на нет все то­гда, в моем отрочестве, развеялось бы и распалось, как многие детские увлечения, не попади мне однажды в руки связанная шпагатом пачка журналов "Успехи физических наук". То было в конце каникул перед девятым классом. С Валькой Майданом мы заглянули в техническую библиотеку рудоуправления, где работала его мама. Эту пачку я уви­дел в кипе старья, списанного в макулатуру. На обложке верхнего журнала в "Содержании" значилась статья по физике молний. Само название журнала, еще неведомого мне тогда, "Успехи", звучало так, словно это о моих будущих успехах шла там речь. Вырвать эту пачку из моих рук было уже немыслимо... Дома я разобрал ее и убедился в обретении несметных сокровищ и досадовал, что каникулярного вре­мени оставалось каких-нибудь две недели.Та статья, что привлекла мое внимание еще в библиотеке, оказа­лась обзорной и вполне для меня доступной. Я ее прочитал как стихи. В ней было то, чего почти никогда не бывает в научно-популярных книжках, и уж совсем нет в учебниках – вкус настоящей науки. Она да­вала ощущение границы между хорошо изученным и совершенно не­познанным и возбуждала жадное желание перешагнуть туда, в область непознанного. Может быть, томимый этой жаждой, я принялся читать следующую статью, которая называлась "Теория лидера и стриммера в грозовом разряде". И ничегошеньки не понял! Эта статья была мне не по зубам и быстро остудила пыл юного выскочки, готового раньше времени "сушить мозги". Множество математических уравнений с ин­тегралами мешали чтению, как мелкие и ветвистые кости осложняют поедание леща. Восторг погас и сменился скукой, и я вернулся к за­брошенным на время каникулярным радостям – к участию в налетах на сады и баштаны и многочасовому, до посинения, купанию. Ах, ка­кие купания даровала своим отрокам наша Благовещенка! Заброшен­ные и потому затопленные карьеры. Обрывистые их скальные стены, ласковая мутновато-голубая вода. Бывало, ласточкой летишь с уступа и гвоздем, без всплеска, вонзаешься в воду... Ведь был же я самым нормальным пацаном, и знать не знал, и думать не мог, что зов свыше повторится, и окажется он куда оглушительней, чем даже удар молнии в террикон три года назад.Это настигло меня в серебристый от летящей паутины сентябрь­ский денек по дороге в школу. Это пришло изнутри из неощущаемых и неосознаваемых глубин. Это было рождение идеи – исполь­зование энергии молний. У меня онемели кисти рук, и прохладно вспотело под рубашкой между лопатками от увиденной моментально картины – ночная гроза над атмосферно-электрической станцией, живой непрерывно ветвящийся куст молний, видимый за десятки километров. На первом уроке я сидел ошеломленный и почти подавленный неожиданностью пришедшего ко мне от­кровения. "Ведь я не собирался ничего изобретать! Откуда же это пришло? И почему до этого еще никто не додумался?" И сам же стра­шился, что именно так оно и окажется – уже высказана кем-нибудь эта блистательная мысль, и только технические возможности пока не по­зволяют ее реализовать.– Величко, поправь Иващенко. Какую он только что допустил ошибку? Садись – двойка! О чем ты только думаешь на уроках?О, знала бы учительница, какая драма сейчас свершается в душе невнимательного ученика! Я только что понял, почему не строят атмосферно-электрических станций. Ведь грозы бывают каких-нибудь два десятка раз в году, и такая станция будет простаивать, вот и все. До ошибок ли Иващенко мне в такую минуту, Марья Иванов­на?.. Но на следующем уроке новая догадка придает моей идее неожи­данный, теперь уже совершенно глобальный, характер, и я надолго влюбляюсь в собственную выдумку. Тропики! Экваториальный пояс Земли. Вот где грозы гремят круглый год и помногу раз на дню! Вот где мы будем сооружать кольцо наших атмосферно-электрических станций – АЭС и снабжать даровой энергией весь наш, уже полностью коммунистический, земной шар!.. Я сидел как на иголках. Мне не тер­пелось поскорее добраться до своего стола, где лежит заветная стопка "Успехов", и начать немедленную проработку целой кучи вопросов.Это длилось почти год – весь девятый и лето последних школь­ных каникул. Это была поразительно счастливая полоса времени, по­лоса сладчайших творческих мук. Взлеты духа при удачных решениях. Черное отчаяние нередких провалов, когда новый уровень обретаемо­го знания вскрывал наивное невежество недавних находок, казавшихся сгоряча просто гениальными. Но дерзкая мальчишеская выдумка по­степенно превращалась в самый настоящий проект. Я был его главным теоретиком и главным конструктором, и разработчиком множества частных задач. Конструируя молниеприемник своей АЭС, я уже не на шутку занимался его тепловым режимом. Молнии, бившие в него, я научился облекать в количественные меры, хоть не так уж легко девя­тикласснику сообразить, какая часть энергии молнии превратится в тепло. Чтобы молниеприемник не расплавился, пришлось выполнить его в виде решетки из медных труб и пропустить по ним воду... Еще я придумал хитроумный электростатический локатор, способный обна­руживать скопления зарядов в тучах. Управляемый сигналами от этого локатора, узкий мощный луч Рентгена прокалывал многокилометро­вую толщу воздуха, облегчая ионизацией путь молнии к АЭС. Под моими руками буквально зарождалась новая наука – атмосферная электроника! В конце концов, остался только один принципиально нерешенный вопрос. Никак не удавалось придумать аккумулятор, ко­торый в тысячные доли секунды принимал бы мощные порции энергии, а потом равномерно и спокойно отдавал бы эту энергию потреби­телям.Мысль об использовании для этой цели шаровых молний пришла после того, как я прочитал о случае рождения шаровой молнии из обычной линейной. Громоотвод огибал карниз крыши. При ударе молнии проволока испарилась, а в месте этой проволочной петли воз­ник огненный шар, просуществовавший несколько десятков секунд. Это было то, что нужно! Прекрасный аккумулятор молний... Правда, оставалось загадкой, что с этими шарами потом делать, как отбирать энергию у них. Из-за удручающей неизученности феномена шаровой молнии эта часть моего проекта оставалась самой непроработанной до лета. И вот – в летние каникулы мы с Валиком решили провести экспе­римент. Нужно было любой ценой вырвать у природы ее тайну. Ведь нас учили, что мы не можем ждать милостей от природы. Справедли­вость заставляет отдать должное истинному автору этой затеи. Май­дан был радиолюбитель-практик. Он терпеть не мог выдумок на бума­ге. И когда я приоткрыл для него завесу секретности, которой был опутан мой проект, он решительно взял быка за рога.– Нужно повторить вот этот фокус с громоотводом, и все дела, -сказал Валик. – Научимся сматывать линейные молнии в шаровые, а потом разберемся, как их обратно разматывать.Проводить эксперимент с одной только петлей в громоотводе нам было скучно. Мы решили включить в цепь электромагнит. Ток самой молнии, проходя через его обмотку, должен был создать маг­нитное поле небывалой силы. В зазоре электромагнита и должна была помещаться пресловутая петля из достаточно тонкого провода. Здесь должно было свершиться рождение шаровой молнии. Для нашего экс­перимента очень подходила престарелая груша на бабушкином огоро­де. То было высоченное дуплистое дерево, еще приносящее в изобилии мелкие терпкие плоды. К ее вершине мы прикрепили шестиметровый стальной прут с заостренным концом, в нижней развилке мы прибили небольшую площадку из досок для электромагнита. Электромагнит мы сделали из старого сварочного трансформатора, найденного в за­брошенном карьере. После электромагнита громоотвод уходил на за­земление, сделанное из оцинкованного ведра, закопанного на добрый метр в землю.