– Потерпи немножко, – сказал я ей. – Гарантирую через полчаси­ка грандиозный костер.

В темноте я отыскивал на ощупь и срубал одним-двумя ударами небольшие деревца ольхи. Потом рубил их, раскладывая в три отдель­ные кучки – ветки с листьями, хворост и поленца. Нужно было иметь достаточный запас дров, чтобы будущий костер мог набрать критиче­скую массу и противостоять дождю, мелкому и надоедливому... Сло­жив первую кладку, я сунул под нее жгут из свернутых полиэтилено­вых пакетов и мокрыми, непослушными от холода руками поджег его с краю. Голубое пламя медленно поползло под мокрые ветки и хворост, зашипела вода. Листья ольхи быстро сохли в голубом пламени поли­этилена и вдруг ярко полыхнули, расшвыривая снопы искр. Заполыха­ло, затрещало, исходя густым белесым дымом, и... погасло. Я перело­жил кладку и повторил попытку. Снова огонь вспыхнул, но вслед за белесыми космами дыма погас, и наступила такая темнота, что я ощу­пью принялся за третью попытку... И все звучала у меня в голове строфа из Роберта Бернса, звучала голосом Александра Градского, сипловато и трагически правдиво: "В полях под снегом и дождем, мой милый друг, мой бедный друг, тебя укрыл бы я плащом от зимних вьюг, от зимних вьюг!.." Ага, снега только и недостает! Опять начина­ет гаснуть... Нет, ты у меня будешь гореть, полыхать ты у меня бу­дешь!.. В очередной момент появления белесого дыма я сорвал с себя куртку и принялся махать ею, гоня кислород к задыхающемуся пламе­ни... "'И если мука суждена тебе судьбой, тебе судьбой, готов я скорбь твою до дна испить с тобой, испить с тобой!" И вдруг пошло – затре­щало, заполыхало, почти загудело. Костер наконец-то одолел дождь. Не переставая махать курткой, я вопил от восторга: – "И если б дали мне в удел весь шар земной, весь шар земной, с каким бы счастьем я владел тобой одной, тобой одной!"Поднялась Женя, подставила к огню промокший бок и улыбалась благодарно и чуть восхищенно. Покачала головой, слушая мои вопли. Вдвоем отжали одеяло. Женя сушила его над огнем. Тем временем я вбил колья рядом с костром и растянул на них наклонным пологом пластик. Настелил под этим укрытием лиственные ветки. Теплый воз­дух тек от костра и они быстро сохли.– Жень, ложись теперь и спокойно поспи, – предложил я. – Костер я смогу удерживать до утра.Еще и еще валил я деревья и запасал дрова. Потом сел у Жениных ног в укрытии и стал смотреть в огонь, все больше поддаваясь его ма­гии... "Почему так притягивает огонь человеческую душу? – думалось мне. – Правда, почему так притягивает к себе огонь? Почему так любы нам всегда струение и пляска пламени, перебеги цвета и яркости? По­чему так упоительно и сладостно нам это зрелище, когда сырые и хо­лодные дрова становятся теплом и светом?.. Пожалуй, нигде не думает­ся так освобожденно и легко, как перед живым пламенем, будь то такой вот спасительный ночной костер в ненастье или же пламя печур­ки под крышей. Что это – атавизм? Пронесенное нашими предками в генной памяти через тысячелетия святое благоговение перед источни­ком жизни?"Именно в этом месте размышлений и настигла меня та оглуши­тельная мимолетность... Меня вдруг охватило чувство удивительной родственности вот этого ночного костра с тем огнем, который я со своей "стаей" уже несколько лет пытался разжечь в приборе, называе­мом циркотрон. Вроде бы пригрезилась мне в момент мимолетности даже и цепочка костров, тянущаяся через тьму веков от древних пред­ков сюда в XX век, к разжигаемому нами послушному термоядерному костерочку, в котором тепло и свет будет порождать сама сгорающая первоматерия – водород и литий... Я попытался, как всегда, логикой зафиксировать мгновенный смысл посетившей меня мимолетности, чтобы потом дать себе полный отчет о ней. И, как всегда, мимолет­ность увернулась от суетливых объятий мысли и не без ехидства исчез­ла, оставив лишь одно недоумение. Что же общего между окислением органического топлива и термоядерными микровзрывами в циркотро-не, в которых за миллиардные доли секунды возникают температуры и давления, свойственные звездным недрам? Чепуха! Нет здесь никаких аналогий. Бред от бессонницы... Я снова уставился в огонь, и моя ду­ша снова спокойно и благостно сосредоточилась на переживании кра­соты пляшущих языков пламени. Ну, не чудо ли, что удалось разжечь его под дождем? Что ни говори, а бывалый турист... Стоп, а почему мокрые дрова не желают загораться, хотя потом в жарком костре го­рят, как миленькие? Подумаешь – загадка! Водяной пар блокирует доступ кислорода к пламени – только и всего. Непременно нужна тяга, чтобы уносить водяной пар в виде дыма, тогда мокрые дрова сохнут и горят жарким пламенем... А вот что действительно есть чудо, так это факт, что мне больше не нужно махать курткой. Костер – это дивная самоорганизующаяся система, сама создающая себе тягу и не гнушаю­щаяся сырых дров даже и под дождем, только подкладывай!Тут и пришла сама собой мысль, четко высветившая в логике то, что в мимолетности было в виде предчувствия мысли. Есть аналогия между костром и циркотроном! Белесый дым от дров, не желающих треть, и гелий в циркотроне! Литий и водород не могут соединяться эффективно, потому, что накапливается гелий, образующийся в про­цессе реакции, как водяной пар от сырых дров... Мысль эта была на­столько простой и очевидной, что меня охватывало недоумение, поче­му она не пришла мне в долгих моих раздумьях над ворохами сложных экспериментальных зависимостей. Почему не явилась она месяц или неделю назад? Почему для своего рождения потребовала она отчаяния и отваги этой бредовой ночи в холодном осеннем дожде?.. От волнения я даже вскочил и снова принялся наносить ущерб ольховой роще на мыске между большаком и проселочной дорогой, пока запас дров не стал превышать разумные пределы.Женя сладко спала под навесом, а я сидел перед костром, подкла-дывая и подкладывая дрова. А тем временем в другом костре, в ярко разгоревшемся теперь костре моего воображения, сгорали "сырые дро­ва" накопленных за лето фактов, экспериментальных кривых, строгих аналитических выкладок и промежуточных численных прикидок, не приводивших к успеху порознь, а теперь соединенных общей реши­тельной мыслью. Еще не веря до конца своей удаче, я проникал в суть явлений в циркотроне "Дебет", известном в миру больше под обидной кличкой "диабет". Как избавиться от гелия? Вернее, как устроить "тягу" выводящую альфа-частицы из зоны реакции? Как сделать лот процесс самоорганизующимся?.. Этого всего я пока не знал. Не все сразу! От сладостной мечты замирало сердце– послезавтра, в поне­дельник, на утреннем "совете стаи" вожак Акела, не знающий промаха на большой охоте, положит на съедение "стае" этого своего "жертвенного быка". Это большой настоящий бык, ребята!Даже и не заметил, как наступил рассвет и прекратился дождь. Просто поднял взгляд от костра и увидел через просветы в лиственной роще гладкую поверхность озера, над которой неспешно тянулись во­локнистые космы тумана. Проснулась и Женя. Она поднялась на колени и обняла меня со спины, прильнула ко мне, прижалась теплой ще кой к моему холодному уху. Сказала:

– Я так хорошо отогрелась. Прошла ломота в костях. Как меня терзала на земле, когда начался дождь! Ты не раз удивлял меня своими способностями, но этот костер в безнадежной ночи! Это бесценно, Санечка. Ложись теперь, я послежу за костром.

Но я отказался. Волнение не дало бы мне уснуть. Женя загляну мне в глаза и, кажется, поняла, что предпринятая ею наугад попытка "снять нагар" с моей души удалась на славу.

– Придумал что-то стоящее? – спросила Женя. Вместо ответа я только улыбнулся и показал большой палец...

Не прилег я отдохнуть и в поезде "Осташков-Москва", хотя верх­няя полка над моей головой была свободна. За окном вагона тянулись зеленые, тщательно обкошенные берега совсем еще юной в этих местах Волги с золотыми березами и уютными стожками, накрытыми не большими тесовыми крышами. Сидя за столиком напротив Жени я рисовал в своем блокнотике схемы энергетических циклов и кое-что прикидывал в цифрах, умножая и складывая в столбик. Будучи искон­ным гуманитарием, Женя все же недурно считала в уме, и ее всегда смешила моя растерянность перед кассой универмага. Она понимающе улыбалась и вдруг сказала: