"Кончились наши муки, дождь погасил торфяники. Ветрено. Даль холодна и прозрачна. Воздух чистый и очень "вкусный". Ночной разговор с Сашкой. Года два уже, от времени нашего "развода" при­мерно, нет во мне наивной мечты "редактировать" мужа, лезть в его творческую "кухню". Но над психологией творчества раздумываю по­стоянно. Заболела этим. Но теперь уже – в связи с собственной работой учительницы.Можно ли вторгаться в эту заветную область духовную, что со­ставляет тайну тайн? Сказать твердое "нет" не могу. Иначе какой же я педагог! Наверное, можно – только опосредовано, окольными путями и с большой-большой любовью к детям.

Из первого своего года вынесла немало радостей, но и горечи тоже. Сразу отошла от учебников и официальных методик, вернее ска­зать, и не приблизилась к ним из-за брезгливости. Сняла с ребят "крепостную зависимость" – знать "образы" всех этих "лишних лю­дей". Оценки в сочинениях ставила лишь за грамотность и умение пе­редать словами живую мысль. В устных ответах – за культуру речи и искренность желания участвовать в беседе, идущей на уроке. Добилась ли я чего-нибудь от своих восьмиклассников? Трудно сказать. Лишь небольшая часть ребят, которые и на "образах" бы не подкачали, по­радовали меня проникновенным вчитыванием в российскую словес­ность.В конце года о моих "экспериментах" прознало начальство. Что тут началось! Но все три мои восьмых класса грудью встали на мою защиту!Летом, в самую эту дымину, читали мы с зайками вслух по очере­ди "Детство Никиты". И пришло ко мне понимание – большинство моих учеников просто не приучены к такому вот, взахлеб, читанию.Начала второй год, предложив девятиклассникам вслух прочесть чудесную повесть Алексея Толстого после уроков. Сама не ждала такого – слушали с горящими глазами и не разошлись, пока не дочитали до конца. На следующем уроке предложила разобраться, почему так захватило их это чтение. Ах, какая вышла дискуссия! И, кажется, что-то сдвинулось теперь и у самых "равнодушных". Вот как важно, чтобы человек смог по-настоящему прочитать хотя бы одну книгу. Дальше пойдет!"...В эту осень стая во главе с Акелой все же докопалось до причи­ны своих неудач. По утрам тот или другой из "термоядерных волков" тащил на совет стаи своего "жертвенного быка" – вымученную в раз­думьях гипотезу о природе "водородобоязни" уип-эффекта в парах лития. Ее тут же разносили в пух и прах, костей не оставалось – волки они и есть волки... Полная же ясность пришла однажды так, словно она давно была перед глазами, и никто бы не смог похвалиться, что решающее слово он назвал первым. А слово это было такое -"преждевременный перегрев". Водородный, то есть протонный газ на начальной стадии уип-эффекта производил преждевременный перегрев лития. Более легкие ядра водорода активно поглощали СВЧ энергию накачки и передавали ее ядрам лития в виде тепла за счет множествен­ных соударений. Дальнейшее было похоже на то, как если бы вы по­пытались щелкнуть кнутом из разлохмаченной пакли...Правильное понимание сути происходящих явлений еще не озна­чало их немедленного подчинения творческой воле. Зима и весна ушли, по сути дела, лишь на размышления: "Как перебороть преждевремен­ный перегрев лития? Как?" Нетерпение "термоядерных волков" рож­дало горячий порыв к экспериментированию. Каждый вышел на "свободную охоту" и тащил на утренние "советы стаи" очередное кар­динальное решение проблемы. Наши совещания превратились бук­вально в конкурс проектов. Однако выбивать у Стаднюка фрезерные и токарные "часы" для реализации наших макетов становилось все труднее. Увы, задача не находила ни теоретического ни практического решения. Одно было очевидно – мои кадры обретали опыт!В ту зиму Женя начала активно вывозить дочерей в Москву на выставки, в музеи, в театр и на концерты. Крепко вымотанный за не­делю, случалось, я сладко засыпал под "Зимние грезы" или во время танца самой феи Драже. Мои прекрасные дамы в общем-то снисходи­тельно относились к такой человеческой слабости.В противоположность предыдущему, лето 73-го в Подмосковье выдалось холодным и дождливым. Женя стала жаловаться на легкую ломоту в костях и мечтала прогреть косточки в Крыму. В июле всей семьей уехали в Коктебель. Нерешенная проблема преждевременного перегрева плазмы нешуточно тревожила меня: в октябре я должен был предъявить тему "Дебют" Госкомиссии... Ровно десять лет отделяло нас с Женей от медово-полынного месяца вот здесь на этих благосло­венных берегах. И снова, как тогда, носил я в себе свою Задачу. Снова, в надежде найти решение, я набирал белые, зеленые и розовые галечки и перемещал свои разноцветные армии, пытаясь разыграть сценарий уип-эффекта в водородно-литиевой плазме. Маша и Даша пришли в великий восторг от моих занятий. Наваливаясь с двух сторон на мои плечи, они пытались постичь логику игры, звонко крича при этом:

– Не так, не так, папочка! Ты сам ничего не понимаешь. Вот так же все красивее.

И я отдавал игру на откуп Машке и Дашке, отчетливо понимая, что не их докучливость мешает мне найти момент перехода от хаоса к гармонии в трехцветном мире... Я ведь уже убедился, играя на камеш­ках, что уип-эффект в водородно-литиевой плазме не только возможен, но он имел бы учетверенную силу, если бы участни­ки этого действа выстроились з определенный момент оптимальным образом. Нет здесь никаких нарушений физических законов, нужно только организовать физический процесс! Легко сказать, но как это сделать?Это и составляло предмет моих напряженных размышлений впредвечерние часы на писательском пляже. Девчонки носились со свер­стниками в Волошинском парке, играя в казаки-разбойники. Женя ти­хо рукодельничала рядом... Я снова и снова сознательно пытался вжи­ваться в физику явлений, происходящих в циркотроне при наличии влитиевой плазме ядер водорода. Пытался стать как бы участником "водородно-литиевой комедии", как иногда называли мои "термоядерные волчата" физику преждевременного перегрева... Нет, не возникало во мне того удивительного состояния, когда ты перена­сыщен знанием о явлении, как туча грозовым электричеством, и мол­ния мгновенной догадки сверкает сама в свой час, потому что не может не сверкнуть... Да, попробуй-ка выведи себя на такое! Или же, правда, нужно для этого трагическое состояние духа? Как это было со мною дважды, когда я страшился потерять Женю... Я посмотрел на нее и встретил ее затенно счастливый взгляд, и во мне горячо и коротко полыхнуло: "Да гори оно огнем, все мое творчество, если бы я захотел себе и Жене того, что с нами творилось оба те раза!" Было нам тогда по тридцать шесть лет. И все у нас было хорошо и ладно в эту золотую пору человеческой жизни, когда оставшийся на вашу долю ее отрезок кажется примерно равным уже прожитому. И еще столько ты можешь прожить, прочувствовать и сдепать! Тому залогом эта вот бесценная уверенность друг в друге вместе с неугасающим взаимным притяжени­ем. Женя взглядом спросила: "Что, милый?" Конечно же, она видела, что со мною творится.

– Просто здесь я слишком благодушен и ленив, Женюра! – сказал я вслух. – Ничего у меня и не выходит. Вот вернусь в Синявино, там есть кому устроить мне "гибель всерьез".– Не сомневаюсь, – рассмеялась Женя, – Пойди, Санечка, найди наших девиц. Пора идти ужинать.

...Мы вернулись в начале августа, и "благодушие" сошло с меня мгновенно. Стаднюк вызывал меня к себе каждый день и требовал са­мого подробного отчета о состоянии дел по "Дебюту". Мне были по­нятны волнения Стаднюка: не может он допустить, чтобы от "этих не­доумков", то есть Пересветова и Величко, зависела бы его собственная судьба! Начальник отдела – нижняя ступенька номенклатурной лест­ницы, ниже катиться уже некуда... Вот с этим своим пониманием си­туации я и выслушивал гневные филиппики Стаднюка о том, что скверное положение моих дел есть прямой результат неизжитой "пересветовщины" и "партизанщины", что мои методы исследования "тянут", в лучшем случае, на уровень студенческого научного кружка. Где теория, Саша? Где математическая модель циркотрона? Где ос­мысленный ход планируемого эксперимента? И где, я тебя спрашиваю, результат?... Крыть мне было нечем. И от Пересветова ждать хоть ка­кой-нибудь помощи не приходилось. У него хватало хлопот с металло-электронникой. На "экзекуциях" у Стаднюка я большей частью просто отмалчивался, чем доводил начальника до раскаленного состояния. Он же, выдавив из меня, в конце концов, ближайшие планы, торопливо набрасывал на листочке чуть яи не почасовой график моей деятельно­сти, пододвигал его ко мне вместе с авторучкой и говорил: