Наконец, в 1920 г. удельный вес офицеров военного времени был равен 93,3 % по армии. Точнее всего вновь оказываются подсчеты по отдельным частям: в Марковской артиллерийской бригаде — 94,7 %, во 2-м Корниловском полку — 95,1 %, в Алексеевской бригаде — 84,9 %, а в сводных полках Марковской дивизии в Галлиполи — 93,6 %, Дроздовской дивизии — 96,6 %, Корниловской дивизии 89,3 %. (См. приложение 2, таблицы 8-11) Как видим, переформирование ВСЮР в Русскую армию также не затронуло в этом смысле Добровольческой армии, основа которой сохранилась в 1-м армейском корпусе (в декабре 1919 г. — апреле 1920 г. именовался Добровольческим).
Подчеркнем: к этому времени штаб-офицерский чин уже не был исключительной принадлежностью кадрового военного. Только чин полковника, и то не всегда, позволял предположить, что его обладатель получил офицерские погоны в мирное время. И если у марковцев примеров обратного нет,[436] то корниловские офицеры военного времени в 1920 г. нередко оказывались полковниками. Так, М. Н. Дашкевич и М. Н. Левитов осенью 1919 г. были только поручиками, а к осени следующего года — уже полковниками, а артиллерист полковник Д. А. Смогоржевский вышел из вольноопределяющихся, то есть тоже не принадлежал к кадровым.[437] Аналогичны примеры дроздовцев Е. Б. Петерса и Туркула, причем у второго фактически не было военного образования, так как он стал в 1915 г. офицером сразу из солдат, минуя военное училище.[438]
Продвижение в чинах происходило довольно своеобразно. Прежде всего, в Добровольческой армии возникла практика, которую условно можно назвать «всеобщим производством». В сентябре 1919 г. приказом Деникина все прапорщики были переименованы в подпоручики, с упразднением чина прапорщика; других чинов производство не затронуло.[439] В июне 1920 г. Врангель издал приказ «о производстве всех офицеров до штабс-капитана включительно»,[440] хотя вообще и критически отзывался о слишком быстрых продвижениях молодых офицеров при Деникине. Так столкнулась критика нового Главкома в адрес предшественника и желание завоевать популярность в офицерской среде; в условиях отмечавшегося весьма скудного жалованья получение чина означал хоть какое-то его увеличение и являлся средством и удовлетворения честолюбия, и элементарной социальной поддержки.
Чинопроизводство же в индивидуальном порядке часто осуществлялось в виде награды за боевые отличия, так как пожалование старых орденов за подвиги в междоусобице считалось безнравственным и не проводилось.[441] В результате офицер за год мог получить два чина, а за 1918–1920 гг. и все четыре, примеров чего немало. Однако они касаются лишь отдельных, самых ярких и удачливых представителей. Кроме наградного смысла, чины служили дополнительным закреплением должности из-за частой молодости начальников, просто подтверждая уже существовавшее положение. Производство и 23-летнего дроздовца E. H. Обозненко, и 26-летнего алексеевца П. Г. Бузуна из капитанов в полковники «не было неожиданностью, этого давно ожидали».[442]
В широких же слоях добровольческого офицерства дела обстояли иначе. Приказы по 1-му Марковскому полку показывают, что еще в июле 1919 г. подавляющее большинство офицеров-первопоходников оставалось прапорщиками.[443] Наградное отделение штаба Главнокомандующего и наградная комиссия генерал-лейтенанта А. Л. Архангельского тормозили производства, и офицеры ненавидели их «за полное нежелание работать»; в течении полугода поданные документы возвращались по пять раз со всевозможными отговорками и придирками. Только немногочисленные счастливцы добивались утверждения, и то благодаря либо знакомству, либо апелляции к самому начальнику штаба ВСЮР генералу Романовскому, как поступил, пользуясь своим положением связиста, подпоручик Марковской инженерной роты С. Н. Гернберг. Романовский наложил на представлении резолюцию «Проверить, произвести и доложить». «На этот раз в комиссии были со мною чрезвычайно любезны и через два дня я имел приказ о производстве»,[444] — вспоминал этот офицер впоследствии. Немало прапорщиков-первопоходников в эмиграции оказывались лишь поручиками, то есть в результате только «всеобщих производств», а иные — и подпоручиками, что указывает на исключения и во время них.
Собственно, сами чины в Добровольческой армии не играли самостоятельной роли. Гораздо больше положение офицера в добровольческой иерархии зависело от занимаемой должности. Назначения же осуществлялись исключительно по принципу «давности поступления»,[445] и в итоге прибывший раньше офицер становился командиром более старших и по чину, и по возрасту. Причину достаточно внятно сформулировал сам Деникин: «Совершенно недопустимо было ежедневно менять начальников по приходе старших».[446] Кроме того, сказывалось и не столь уж редкое нежелание бывших командиров батальонов и полков командовать взводами и ротами,[447] и уже отмечавшееся негативное отношение командования к поздно прибывавшим. Поэтому первопоходники пользовались таким преимуществом, что Врангель, поступивший в армию в августе 1918 г., совершенно серьезно расчитывал получить всего эскадрон, а неожиданное назначение командиром бригады объяснял только нехваткой кавалерийских начальников.[448]
Материалы биографий высших чинов, собранные H. H. Ругычем, показывают, что из 194 генералов и старших офицеров Добровольческой армии на формирование штатов других армий и служб Вооруженных Сил Юга России поступило 107,[449] или 55,2 %; несмотря на постоянный приток пополнений, окончательная доля первопоходников среди них оставалась более трети — 35,1 %.
Характерно, что и среди первых добровольцев изначально выстраивалась «иерархия должностей». Подтверждением служат «Таблица окладов содержания для офицеров» отряда Дроздовского и «Размеры месячного содержания Добровольческой армии»: фигурируют понятия «командир полка», «казначей», «рядовой офицер» и т. д.[450] И только при назначении и необходимости выбора из массы первопоходников предпочтение отдавалось более старшему по чину — пусть и непопулярному — как произошло с полковником П. Н. Машиным, ставшим командиром Марковского артиллерийского дивизиона и позже бригады, с производством в генерал-майоры.[451] Постепенно рядовые офицеры получали командные должности и подтверждающие их чины, особенно при развертывании новых частей на основе «стародобровольческих». В 1919 г. при формировании Марковской артбригады «всеми орудиями новой батареи командовали первопоходники»;[452] она являлась исключением и по скорости чинопроизводства, значительно опережавшей пехотные части.
Вообще же командование в должностном росте проявляло гораздо больший консерватизм, чем противник — бывшие в 1914–1915 гг. младшими офицерами Манштейн, Скоблин, Туркул, Харжевский стали от силы начдивами, тогда как М.Н Тухачевский, И. П. Уборевич, В. М. Гиттис и другие командовали армиями и даже фронтами.
На строевых командиров приходился и пик потерь. За январь-май 1919 г. общие потери Корниловского полка составили 12 командиров батальонов, 63 командира рот и 683 рядовых офицера, а за 1917–1920 гг. — убитыми 4 командира полка, 64 батальонных, 472 ротных и 4781 рядовых офицеров. Ранено было 2 начдива, 15 командиров полка, 125 командиров батальона, 1100 командиров рот и 11500 рядовых офицеров.[453] На комсостав пришлось 10,9 % общих офицерских потерь. Вместе с тем очевидно, что счет осуществлялся по количеству ранений, а не раненых: так, фигурируют два начдива, тогда как единственным и бессменным в этой должности оставался дважды раненый Скоблин. Кроме того, данная сгатистика не учитывает умерших от болезней, с которыми, по вескому мнению H. H. Рутыча, безвозвратные потери корниловцев превышают 10 тыс. офицеров.[454] «То же самое может быть сказано про любой белый полк, которому пришлось проделать трудный путь с юга на север в направлении Москвы, а потом обратно на юг».[455] В апреле-июле 1920 г. 1-й Дроздовский полк потерял 95 командиров и начальников, в том числе 22 погибшими; из комсостава на 7 апреля — 37 человек — потеряно 19, из них четверо безвозвратно.[456] Во время Кубанского десанта (август 1920 г.) в Алексеевской полку были выбиты четыре командира полка, все батальонные командиры и почти все ротные.[457] Не менее впечатляющи и потери в целом за сравнительно короткие временные отрезки: Дроздовская дивизия в Хорловском десанте в апреле 1920 г. лишилась 575 человек убитыми и ранеными,[458] а Корниловская в мае-августе 1920 г. сократилась с 2650 до 930 штыков и шашек[459] — на 64,9 % — и это несмотря на пополнения и выздоровления.
