Ведя широкое наступление, Добровольческая армия была кровно заинтересована в пополнениях. Однако в отношении мобилизованных офицеров сохранялся холодок. Они именовались на добровольческом жаргоне «трофеями», так как находились в занятых городах, а не прибыли сами, и встречались, по их отзывам, «мордой об стол». Правда, строевые начальники нередко видели вред такого приема и своей властью зачисляли мобилизованных прямо в офицерские роты, без тягостных и малорезультативных проверок. Так действовал командир 1-го армейского корпуса генерал-лейтенант А. П. Кутепов.[400]

Наряду с общими призывами офицеров, многие стародобровольческие части практиковали самочинные частные мобилизации для пополнений только своих полков; они появились во время отступления от Москвы и распространились в начале 1920 г. Дроздовцы обычно оцепливали оживленный район города или станцию, арестовывали всех (в том числе и строевых фронтовиков) и зачисляли в роты рядовыми. При этом «офицеры подвергались незаслуженным оскорблениям и даже побоям».[401] Корниловцы, высадившись в Крыму после эвакуации Новороссийска, задерживали на пристани всех офицеров-тыловиков и также ставили в строй.[402] Мягче всех поступали марковцы, чьи патрули отбирали документы и деньги, обещая вернуть их в случае явки владельца на следующий день в полк для дальнейшей службы; конечно, почти никто не приходил.[403] Таким образом, пополнений не хватало, и одной из причин выступали недочеты комплектования, которое так и не превратилось в систему.

Наконец, приказом № 3052 от 29 апреля 1920 г. новый Главком генерал Врангель постановил всех офицеров РККА, «раз они сдались и перешли на нашу сторону, безразлично, до сражений или во время боев, а равно и всех служивших ранее в советской армии и, по добровольному прибытии в войска Вооруженных Сил Юга России, подвергшихся наказаниям или ограничениям по службе, освободить от всяких кар и ограничений и восстановить в правах и преимуществах, выслуженных до 1 декабря 1917 г. и по поступлении в войска Вооруженных Сил Юга России».[404] То же касалось и офицеров, служивших в лимитрофных армиях.[405] Произошедшее накануне преобразование ВСЮР в Русскую армию с одновременным отказом от наименования «Добровольческой» явилось логическим завершением изменения способа пополнения старейших войск южнорусского Белого движения.

До выхода Добровольческой армии в 1-й Кубанский поход ее состав определялся следующим образом: треть офицеров, около половины юнкеров, более 10 % штатской учащейся молодежи и воспитанников кадетских корпусов и одиночные солдаты.[406] При этом, как вспоминал начальник гарнизона Новочеркасска, будущий корниловец полковник (затем генерал-майор) Е. Г. Булюбаш, штаб-офицеры попадались чрезвычайно редко, хотя «нужда в них была крайняя»; за все время через его руки их прошло всего трое.[407]В отряде Дроздовского из более чем семисот офицеров в строю оказалось (не учитывая штабные и хозяйственные должности) только шесть обладателей штаб-офицерских чинов.[408] Как видим, первые добровольцы буквально поголовно представляли оберофицерство, то есть не кадровое, а военного времени. Еще более справедливо это наблюдение для периода самого похода, так как в первый же день приказом Корнилова многие юнкера-артиллеристы были произведены в прапорщики, пополнив указанную категорию. Правда, производство коснулось далеко не всех, вопреки утверждению В. П. Федюка.[409] Он пишет о 400 юнкерах, тогда как в исходном источнике говорится лишь о константиновцах и михайловцах, которых было до 300 человек, и к тому же иные и в конце 1919 г. не получили офицерских погонов.[410] В тоже время, офицерами стали не только артиллеристы, но и юнкера Павловского, Казанского и Виленского военных училищ и 3-й Киевской школы прапорщиков.[411]

К середине 1918 г. Добровольческая армия окончательно приобрела черты офицерской: 68,9 % составили офицерство и генералитет. Костяк войск (54,5 %, а среди офицеров — 79,0 %) — оберофицеры, все та же военная молодежь. (См. приложение 2, таблица 7) Число юнкеров и кадет снизилось до 12,7 %,[412] то есть в четыре раза (погибшие и произведенные в прапорщики). Дроздовский отряд дает еще большие результаты — 74,8 % (576 офицеров из 770 чинов);[413] с его учетом среднеофицерский процент по армии достигает 70,1 %. В 1918–1919 гг. формировались 3-й Офицерский Ставропольский, Кавказский, Терский, Киевский и Симферопольский офицерские полки, а также Полтавский офицерский батальон, 1-я и 2-я офицерские роты города Николаева и Кременчугская офицерская полурота.[414] Ряд частей, официально не именуясь офицерскими, фактически являлись таковыми. Материалы марковцев-артиллеристов указывают на 47,0 % офицеров среди всех безвозвратных потерь.[415] Корниловский полк во время 1-го Кубанского похода состоял из офицеров наполовину, затем их количество сократилось до одной роты. В 1919 г. во 2-м Корниловском полку появилась своя офицерская рота, развернутая в сентябре в батальон (750 офицеров) и при отступлении свернутая обратно; в 1920 г. офицерский батальон восстановили, и он оставался до конца войны. В 3-м Корниловском имелись то одна, то две офицерские роты.[416] В Дроздовских частях со временем формировались и «солдатские» роты, и в любой из них офицеров «было не менее полусотни».[417]Среди убитых корниловцев офицеров было 5411 из 13674, а среди раненых 12742 из 34328,[418] что составляет 39,6 % и 37,1 % соответственно, а в среднем 37,8 %.

Ячейки возрождавшихся старых полков, особенно кавалерийских, также образовывались преимущественно офицерами: в 17-м драгунском Нижегородском — 29, в 12-м уланском Белгородском — 32, в 11-м гусарском Изюмском — 46, в 1-м гусарском Сумском — 26 и в 3-м гусарском Елизаветградском — 20.[419] В то же время общее количество офицеров в таких частях было гораздо ниже, чем у «цветных»: например, кадр 42-й и 78-й пехотных дивизий, находившийся в составе 7-й пехотной дивизии Добровольческой армии и всерьез претендовавший на воссоздание, насчитывал всего около 200 офицеров; абсурдность претензий очевидна, ибо они представляли восемь полков и две артиллерийские бригады, а на каждую боевую единицу приходилось от 7 до 28 человек.[420]

Достаточно стереотипным до сих пор было утверждение о сокращении офицерских контингентов к 1920 г., хотя и не содержало ни единой конкретной цифры отдельно по Добровольческой армии. Между тем арматурные списки мелких подразделений — полковой пулеметной команды 1-го Марковского полка[421] и 3-й пулеметной команды 3-го Корниловского полка[422] — некоторым образом подтверждают это, так офицеры в них составляют 21,5 % и 24,1 % соответственно. В то же время сведения по более крупным частям в источниках отсутствуют, что не позволяет говорить об окончательности полученных цифр. Казалось бы, доказательство присутствует и в высказывании Врангеля о том, что «на десять солдат надо одного офицера».[423]Подсчеты генерала А. С. Лукомского, крайне приблизительные, как видно даже из «округлости» приводимых им цифр, указывают, правда, на 50 тыс. офицеров и 270 тыс. солдат на довольствии, в том числе на фронте 19 тыс. офицеров и 152 тыс. нижних чинов, среди которых строевых 6 тыс. и 52 тыс. соответственно.[424] Но эти показатели относятся ко всем остаткам ВСЮР, «размывая» в них более офицерскую по своей сути Добровольческую армию.