Концентрация офицерских кадров требовала маскировки. Для этого начальник военной организации, лейб-гвардии Преображенского полка полковник П. А. Веденяпин, вошел в состав медико-санитарного общества по борьбе с туберкулезом «Капля молока», превратив его «и в питательный пункт, и в нелегальное «управление этапного коменданта».[263] За безобидной ширмой начал работать перевалочный штаб. Через торгово-промышленные круги готовился пуск бездействовавших заводов для размещения там офицеров под видом рабочих.[264] (В случае воплощения проекта в жизнь формирование «рабочих» ударных батальонов явно переставало быть исключением.)
Несколько особняком стояла деятельность Алексеева вокруг общества «Белый Крест», обычно ошибочно считали названием создававшейся им организации. Первое упоминание в таком контексте относится к 12 октября. Но еще и через пять-шесть дней генерал писал лишь о необходимости «установить соприкосновение» с ним «для отчетности и по причинам формального характера»[265] — то есть раньше оно существовало, но задействовано в алексеевской структуре не было. Это и неудивительно, ибо, по некоторым данным, председателем (или негласным координатором) «Белого Креста» был M. B. Родзянко[266] — деятель явных симпатий к Корнилову. Более верным поэтому представляется мнение А. П. Ненарокова, увидевшего несомненную связь «Белого Креста» с Георгиевскими частями,[267] а значит, и с Союзом Георгиевских кавалеров. Таким образом, «Белый Крест», тоже благотворительный по изначальной природе, стал лишь еще одним прикрытием алексеевской активности.
Большие хлопоты по временному устройству офицеров были вызваны и тем, что собственно петроградские кадры — училищные воспитатели и командиры запасных частей — предпочитали пребывать в пассивности. Они не столько малодушничали, сколько попросту не имели «ни малейшего желания драться за Временное правительство».[268] В основе лежало наивное убеждение, что и при Керенском, и при большевиках будет анархия, и любой генерал сможет без труда восстановить порядок: «Подождем лучше, пока большевики не повесят все Временное правительство, а мы с вами потом будем вешать большевиков».[269] Так, из 40 офицеров Константиновского и Михайловского артиллерийских училищ участие приняли только двое — капитаны Ф. Д. Менжинский и Н. А. Шоколи.[270]
Первая организация в военных училищах Петрограда возникла еще в преддверии августовских событий: юнкера должны были выступить в столице в момент входа в нее корпуса Крымова. Скорее всего, она являлась прокорниловской (а не алексеевской), так как после неудачи Корнилова «у многих отпало желание продолжать какую бы то ни было организационную работу».[271] И только тогда в Морском и Павловском училищах зародились общества «пятерок» и «семерок», во главе которых стоял лейб-гвардии Измайловского полка штабс-капитан В. Д. Парфенов (член штаба Офицерской Объединенной организации), что означало переход под влияние Алексеева. В конце сентября — начале октября была налажена связь между всеми училищами столицы, координировавшаяся генералом Карачаном. Многие откликались почти в полном составе, образуя среди юнкеров «доверительные» группы. Проводились собрания, где объявлялись «краткие указания от национально мыслящих правых и военных организаций».[272] Самыми энергичными были юнкера Владимирского военного и Константиновского артиллерийского училищ, причем один из константиновцев, H. H. Мино, переодевшись рабочим, регулярно пробирался на все заседания «Русского Собрания». Впоследствии в Добровольческую армию попали также юнкера Александровского военного и Николаевского кавалерийского училищ и кадеты некоторых корпусов,[273]что указывает и на их вовлеченность в орбиту Алексеева. В Офицерской организации первую скрипку играли гвардейцы: начальник ее штаба штабс-ротмистр Н. де Боде, измайловцы Парфенов и капитан Д. В. Шатилов, памятный участием в Республиканском центре полковник Винберг, лейб-кирасир штабс-ротмистр А. Г. Шапрон-дю-Ларрэ, а также преображенец полковник А. Л. Крепов, и др.[274] Причина крылась в монархизме лидеров и общей ориентации, совершенно отличавшейся от «революционно-февральских» союзов корниловского направления. Правда, Алексеев был настроен достаточно скептически, заявив однажды: «Я против монархии потому, что слишком хорошо ее знаю».[275] По свидетельству полковника Я. М. Лисового, немного позже одна из южнорусских монархических организаций вообще считали его «левым кадетом».[276]
Необходимо проследить особенности создававшейся Алексеевым структуры. Штабу подчинялось «звено», состоящее из пяти «основных пятерок», «каждая из которых, в свою очередь, делилась на пять «простых» пятерок». Таким образом, звено объединяло 155 офицеров, причем планировалась вербовка ими по 10 солдат своей части, что вместе с ними составило бы кадр роты (в крайнем случае, полуроты). «Пятерки звена» формировали управление полка, команды связи и разведчиков, а «основные пятерки» — пять рот и по пулеметной команде соответственно. Каждая пятая рота должна была готовиться как штурмовая. В итоге «полк» складывался из 20 рот, пяти штурмовых рот и пяти пулеметных команд.[277] Но просто наметить схему организации — значило не сделать ничего, и Алексеев это прекрасно понимал.
Конспективные записи его блокнота скупо, но красноречиво говорят о проводившемся тщательном индивидуальном отборе добровольцев. Руководителями «пятерок» назначались только «наиболее твердые, прочные, надежные, идейные» офицеры, которым, в отличии от нижних чинов, жалованье не предусматривалось — наемники генералу не требовались. «Поступление солдат добровольное, по подписании обязательства — подчинение начальникам, дисциплинарному уставу, воинский вид и порядок, чинопочитание, отказ от политики».[278] Ненадежные подлежали немедленному удалению. Неоднократно подчеркивалась обязательность добровольческого принципа, что свидетельствует о предпочтении качества количеству.
Планировалась (о проведении сведений нет) боевая подготовка личного состава, с предпочтением «упорному бою в позиционной войне». Это указывает как на понимание Алексеевым затяжного характера предстоящей борьбы, так и на естественную невозможность предвидеть серьезные изменения тактики войны гражданской по сравнению с традиционной, и на отсутствие планов ведения открытых боев в столицах.
Так ко второй половине октября в Петрограде оформилась знаменитая Алексеевская организация; ранее ее возникновение неверно датировалось ноябрем, то есть прибытием генерала на Дон.
Находясь в столице, «Алексеев, пользуясь своим безграничным влиянием на Духонина, продолжал воздействовать на Ставку»; генерал-квартирмейстер генерал-лейтенант М.К Дитерихс — также его протеже — контролировал неукоснительность исполнения алексеевских «просьб» и «пожеланий»[279] и сосредотачивал в Могилеве надежных офицеров.
Через Пуришкевича Алексеев вел координационную переписку с донским атаманом Калединым. Сначала предполагался казачий поход на Москву и Петроград, однако Алексеев и руководство Офицерской организации быстро склонилось к переброске собранных сил на юг, считая казаков надежными союзниками. Высказывалась мысль о многократном превосходстве столичного гарнизона, делавшем открытую вооруженную борьбу в городе заранее обреченной (бои 27–30 октября, с учетом чисто технических сбоев, — веское тому подтверждение). Но главной причиной отказа офицеров от первоначальных расчетов стало «нежелание спасать опостылевшее им Временное правительство».[280] Данное решение, базируясь на откровенно эмоциональных мотивах, явилось первой предпосылкой поражения Белого движения, которую раньше оставляли без внимания. Перенесение его базы на скудно обеспеченные материальными ресурсами окраины сразу ставило добровольцев в невыгодное положение, однако только так можно было преодолеть подавляющее превосходство противостоявших сил. Блокируясь же с бессильным и презираемым, но признанным на международной арене правительством, генералы могли рассчитывать на более равноправные контакты с союзными державами и на гарантированную взаимовыгодную помощь.
