Из окна ему открывался вид на Барфюссерплатц. Ему нравилась деловитая активность бездельников, сохранивших, как ему казалось, свойственные им еще со средних веков спокойствие и размеренность. Отпивая маленькими глотками пиво, он думал о том, что сознательно ничего не сказал Роберту о своих приключениях прошлой ночью. Ему не хотелось излишне волновать Роберта, потому что у Клаудии явно не было никаких тайных любовных связей, просто она занималась какими-то своими темными делишками. Интересно, она сама убила того человека или играла роль сообщницы? Придется позвонить Эдварду и все ему рассказать. Им овладело безошибочное предчувствие, что вся эта афера ему не по зубам. Зачем же втягивать в нее и Роберта? И вообще, он слышал по радио в новостях, что этого адвоката застрелили из пистолета Бургера. Но тогда это никак не могла быть Клаудиа. Он решил подождать сообщений в газетах, там будет написано поподробнее. Может быть, тогда ситуация прояснится? Эта история, хоть и тревожила его слегка, но не настолько, чтобы отвлечь его мысли от планов на будущее и его чувств к Жанетт. То, что он любит ее и хочет начать с ней новую жизнь, не вызывало у него никаких сомнений, и за эти дни в Базеле его уверенность только окрепла.

Но в то же время он вдруг осознал, что знает ее далеко не так хорошо, как он всегда думал. Вот, к примеру, ее огромная, безоглядная увлеченность антропософией. Его удивило, что они поехали в Дорнах на машине, хотя можно было спокойно ехать туда на 10‑м номере трамвая, шедшего от Эшенплатц. Ведь до Дорнаха рукой подать. Правда, в четверг они совершили небольшую вылазку в окрестности и осмотрели несколько маленьких городков, но, с другой стороны, Жанетт обязательно хотелось остановиться на ночлег у знакомых, чтобы быть поближе к этому месту. Они поздно ложились и рано вставали, хотя им никуда не надо было спешить. Он сам оставался совершенно равнодушным ко всей этой ауре Рудольфа Штайнера и его церемониям. Конечно, величественный Гетеанум, эта попытка воплотить человеческий дух в бетонную конструкцию, производили сильное впечатление: аудитории, окрашенные в естественные, природные тона, огромные окна большого зала, символическое изображение микрокосмического пути, конечно же, гигантская скульптурная композиция, созданная самим Штайнером, так называемая «Группа», изображавшая три главные движущие силы мироздания — Люцифера, Аримана и Христа. Все эти вещи действительно производили сильное впечатление, но, когда он вспоминал об этом дне, перед ним прежде всего вставал образ отца Стефана — его любовь к людям и постоянная готовность к самопожертвованию оставили неизгладимый след в памяти Винсента. Обаяние этого человека затмило все остальные впечатления от Дорнаха. Он заметил, что мысли уводят его все дальше и дальше. Вспомнил, что Патриция когда-то хотела поехать с ним в Перу. Однако в то время ему никак нельзя было уходить в отпуск, и он был рад, что причина отказа нашлась так быстро. А Патриция, интересно, что она сейчас делает; и как она будет реагировать, когда он ей скажет, что хочет подать на развод? Он вынужден был признаться себе, что после стольких лет супружеской жизни не мог с уверенностью предсказать ее реакцию на такой шаг. Но делать нечего, сразу по возвращении в Лондон он пойдет к адвокату, своему другу Джеймсу. Нельзя больше терять ни дня; и еще он спросит своего друга из Дублина, остается ли в силе его предложение насчет работы. Жанетт упрекала его в слабости. Этот упрек он должен опровергнуть. Он докажет ей, что в состоянии переделать свою жизнь.

Но сейчас первым делом надо ехать в Баден-Баден и оттуда позвонить брату в Лондон. Да, еще надо позвонить в его любимую гостиницу в Баден-Бадене и заказать номер. Винсент уже не раз останавливался в отеле «Бадишер хоф» и предпочитал его всем остальным. Клаудиа и Пьер, насколько он понял, живут у друзей, бывших коллег Клаудии по учебе. Уезжая, Пьер сунул ему в руку бумажку с номером телефона и просил его, если он все-таки решится заехать в Баден-Баден, предварительно позвонить, и тогда они вместе что-нибудь придумают.

Он расплатился за пиво и вышел на улицу. Ярко сияло солнце, и настроение у него было прекрасное. Если отбросить эту странную историю с Клаудией. И ей наверняка найдется самое безобидное объяснение — несмотря на убийства, он был в этом уверен — его отпуск складывается просто чудесно. Теперь он едет в Баден-Баден и там проведет время ничуть не хуже.

Сухой воздух, температура 54°C — это просто блаженство! Хорошая была идея пойти сюда, подумал Винсент. Он любил бывать в этих банях «Фридрихсбад», напоминающих скорее дворец в стиле модерн. А «римско-ирландский» зал поистине самое подходящее место, чтобы расслабиться и отключиться от всех забот. И хотя тело и душа его пребывали в состоянии спокойствия и умиротворения, мысли то и дело возвращались к заметке в «Цюрихер цайтунг» о событиях в Базеле. Этот федеральный советник Бургер видимо влип в очень неприятную историю. Он, конечно, твердил, что невиновен и что ничего не знал об ужасных событиях в его доме, но его репутация уже подмочена. В его доме из его же револьвера убит собственный адвокат, его же галстуком задушена проститутка — это такое пятно, смыть которое не так-то просто. Нетрудно догадаться, что теперь на его политической карьере можно поставить крест, она кончится тихо и бесславно. Сам Винсент считал, что это несправедливо — бедняга не виноват, что ему подложили такую свинью, но покуда убийца не найден, печать позора будет лежать на нем; по этой части Винсент хорошо разбирался в политике, хотя бы уже по рассказам Эдварда. Честно или нечестно — таких понятий там не признавали. Ему не терпелось узнать, что скажет Эдвард по поводу его отчета. Сегодня он должен позвонить. Винсент уже полтора дня находился в Баден-Бадене, но они договаривались, что будут созваниваться именно в эту среду.

После теплых воздушных ванн он перешел к горячим — 70°C, — потом был массаж с мылом и жесткой щеткой и, наконец, он очутился в парилке, где увидел еще одного посетителя. До сих пор он был совершенно один, что в такое раннее время — 9 утра — его ничуть не удивило. Разумеется, в отпуске все стараются поспать подольше, но сегодня у него была масса планов, и потому он попросил разбудить себя пораньше. Курортный сезон уже кончился, поэтому отсутствие посетителей его не удивляло. На верхнем ярусе, облицованном кафельной плиткой, сидел мужчина средних лет — примерно моего возраста, подумал Винсент. С некоторой завистью он отметил про себя, что у незнакомца хорошо тренированная спортивная фигура и отличный, ровный загар. Сам он уселся на нижнем ярусе. Незнакомец поднял глаза на настенные часы, улыбнулся Винсенту, кивнул ему и вышел из парной. Через 10 минут Винсент тоже перешел вслед за ним в парилку номер 2. Пять минут пролетели там незаметно, и Винсент продолжил процедуры в подогреваемом бассейне. Он погрузился в воду узкого мраморного бассейна и стал вкушать тишину и покой. Он мог бы, конечно, принимать все эти ванны прямо в гостинице — горячие серные ванны или с корой дуба, — но в бане он получал целый комплекс процедур из ванн, массажа, парной: это помогало очиститься от шлаков, а в перерывах расслабиться, отключиться от всего. Короче — ни с чем не сравнимое удовольствие. После бани он чувствовал себя бодрым, полным энергии, это он хорошо помнил по своим прежним посещениям. Выйдя из горячей струйной бани, Винсент перешел в так называемую большую ротонду термальной динамики. Большой круглый бассейн располагал к спокойному, размеренному плаванию. Здесь он встретил того самого незнакомца. Винсент почувствовал, что надо, наверное, хоть как-то с ним пообщаться, ну, сказать, что ли, пару общих фраз. Он стал судорожно вспоминать весь свой скудный запас подходящих немецких слов и выражений и наконец произнес: «Гутен таг». Незнакомец приподнял левую бровь, и ироническая улыбка заиграла на его узких губах.

— Хай, меня зовут Тед Хантер, — сказал он по-английски с резким темповым акцентом, выдававшим жителя Восточного побережья Штатов. Винсент был поражен, что незнакомец заговорил с ним на его родном языке.