— Доска шахмат Монглана! — громким шепотом произнесла царица, не в силах отвести взгляд от серебряных и золотых клеток, которые виднелись в бреши. — Все это время она находилась у тебя! Неудивительно, что ты молчала. Нам надо убрать все эти плитки. Я хочу увидеть ее во всем великолепии. Как же я хочу увидеть ее!

— Я тоже долгое время мечтала об этом, — произнесла аббатиса. — Однако когда доску извлекли из тайника, когда я увидела это свечение, когда провела кончиками пальцев по резьбе и странным магическим символам, я почувствовала, как по моим жилам заструилась ужасная сила, равной которой я не знаю. Теперь ты понимаешь, почему я хочу спрятать ее сегодня же ночью? Спрятать там, где ее никто не найдет, пока мы не соберем все фигуры. Есть ли у тебя кто-нибудь, кто мог бы помочь нам в этом деле и на кого ты можешь положиться?

Екатерина посмотрела на подругу и отрицательно покачала головой, впервые за долгие годы ощутив одиночество, которое избрала, став императрицей. Правитель не может позволить себе иметь ни друзей, ни людей, которым можно довериться.

— Нет, — произнесла она наконец. На лице ее виднелась какая-то непонятная усмешка, свойственная скорее отчаянной девчонке. — Что ж, мы ведь и раньше попадали с тобой в переделки, не так ли, Элен? Сегодня в полночь мы все сделаем сами. Пожалуй, прогулка на свежем воздухе пойдет нам на пользу.

— Возможно, нам потребуется несколько прогулок, — поправила ее аббатиса. — Прежде чем я приказала спрятать доску в столе, я аккуратно разрезала ее на четыре части. Теперь ее можно будет вынести без посторонней помощи. Видишь ли, я предвидела, что такой день наступит…

Но Екатерина уже ломала хрупкую эмаль столика, орудуя железной кочергой. Аббатиса стала помогать ей, убирала обломки. Постепенно волшебная доска оказывалась на виду. На каждой ее клетке был выгравирован непонятный символ, серебряный или золотой. Края доски украшал загадочный узор из неограненных, но гладко отполированных драгоценных камней.

Аббатиса подняла глаза на подругу и спросила:

— Может быть, после обеда мы почитаем перехваченные письма?

— Конечно, только жаль, я не захватила их с собой, — согласилась императрица, не отводя от доски глаз. — Они были не слишком-то интересными. Все от твоей давней подруги. В основном там всякая чепуха относительно погоды на Корсике…

Тассилин, апрель 1793

Но Мирей в тот день была уже за тысячи километров от берегов Корсики. Преодолев наконец подъем на последнюю дюну Эз-Земул Эль-Акбара, она увидела на горизонте пустыни Тассилин, дом Белой Королевы.

Тассилин-Адджер, или плато Раздоров, — это длинная полоса синих скал, тянущаяся через пески пустыни на четыреста пятьдесят километров от Алжира до королевства Триполи. Плато разделяло горы Ахаггара и роскошные оазисы, разбросанные в южной части пустыни. В каньонах этого плато был скрыт ключ к древней тайне.

Когда Мирей следовала за Шахином по безрадостной пустыне к ущелью, расположенному на западе, она чувствовала, как быстро спадает жар. Впервые за прошедший месяц она ощутила в воздухе запах свежей воды. Ступив в проход между высокими скалами, девушка увидела узкую полоску ручья, зажатую среди камней. В тени по берегам потока густо разросся розовый олеандр, несколько пальм устремили ввысь к синему небу свои перистые кроны.

Когда верблюды странников миновали тесное ущелье, синие скалы расступились, открывая взору широкую плодородную долину, где высокогорная река питала сады персиков, фиговых пальм и абрикосов. Мирей, которая неделями не ела ничего, кроме ящериц, саламандр и канюков, приготовленных на углях, принялась обрывать с нижних ветвей плоды, а верблюды набросились на темно-зеленую листву.

Долины тянулись цепочкой между скал, некоторые из них плавно переходили одна в другую, некоторые разделялись ущельями. В каждой долине был свой особый климат и растительность. Миллионы лет назад глубокие подземные реки размыли разноцветные слои горных пород, и образовался Тассилин. Его рельеф, изобилующий пещерами и впадинами, напоминал дно высохшего моря. Река проточила ущелья, на стенах которых сплетались в причудливое кружево серые и розовые породы, напоминая коралловые рифы. Посреди долин торчали к небу спирально изогнутые одинокие пики. А за красноватыми донжонами столовых гор, сложенными из окаменевшего песчаника, возвышались крепостные стены синеватых скал, которые защищали этот оазис от жаркого дыхания пустыни.

Мирей и Шахин не встретили ни одного человека, пока, взобравшись на уступы Аабарака-Тафелалета, не увидели впереди деревню Тамрит. В переводе название селения означало «деревня шатров». Здесь тысячелетние кипарисы возвышались над глубокими водами реки и воздух был свеж. Очутившись в благословенной прохладе, Мирей мигом забыла о пятидесятиградусной жаре, которую им приходилось терпеть весь месяц путешествия по бесплодным и безлюдным дюнам.

В Тамрите они оставили своих верблюдов и взяли с собой лишь провизию, которую могли нести сами, поскольку им предстояло углубиться в ту часть горного лабиринта, где, по словам Шахина, по крутым тропам могли скакать только дикие козы и муфлоны.

Они договорились, что народ шатров позаботится об их верблюдах. Жители деревни вышли поглазеть на рыжие кудри Мирей, полыхавшие в лучах закатного солнца.

— Нам надо остаться здесь на ночь и передохнуть, — сказал Шахин. — В Лабиринт можно проникнуть лишь при свете дня. Мы отправимся туда завтра. В сердце Лабиринта есть ключ…

Он поднял руку, указывая туда, где ущелье изгибалось и его скалистые стены тонули в тени, поскольку лучи низкого солнца не дотягивались до них.

— Белая Королева, — прошептала Мирей, вглядываясь в тени, которые играли на причудливо изогнутой каменной поверхности, так что чудилось, будто скалы шевелятся. — Шахин, ведь ты же на самом деле не веришь, что эта каменная женщина там, наверху… что она живая?

Девушка задрожала от холода, потому что солнце скрылось и сразу заметно посвежело.

— Я не верю, я знаю, — ответил Шахин тоже шепотом, словно боялся, что их услышат. — Говорят, иногда на закате, когда никого нет рядом, люди слышат ее издалека. Она напевает странную песню. Возможно… она споет ее для тебя.

В Сефаре воздух был чистым и холодным. Там Мирей и Шахин увидели первые на своем пути, хотя и не самые древние наскальные изображения: скачущих чертенят с козлиными рожками. Они были нарисованы за полторы тысячи лет до новой эры. Путники поднимались все выше, рисунки им попадались все древнее, стены, на которых были нанесены изображения, становились все более труднодоступными, а сами рисунки — все сложнее, все лучше в них чувствовался ореол таинственности, мистики, волшебства.

Поднимаясь по скальным выступам вдоль отвесных стен ущелья, Мирей словно погружалась в прошлое. За каждым новым поворотом открывалась новая наскальная галерея, рассказывающая историю многих поколений людей, чьи кости давно уже истлели в этом лабиринте, — приливы и отливы, которые переживала цивилизация за последние восемь тысячелетий.

Искусство было повсюду — на каждой выбоине и уступе, на отвесных стенах. Куда ни посмотри, скалы покрывали тысячи и тысячи рисунков: черные, коричневые, сделанные кармином и красной охрой, вырубленные или высеченные в камне. Здесь, в нетронутом уголке земли, зачастую на огромной высоте, куда мог забраться только очень опытный скалолаз (или, если верить Шахину, горные козы), перед глазами путников разворачивалась не просто история человечества, а история жизни. На второй день пути среди рисунков появились колесницы гиксосов — людей моря, которые покорили Египет и Сахару за два тысячелетия до рождения Христа. Повозки, влекомые лошадьми, и доспехи позволили им одержать верх над нарисованными погонщиками верблюдов. И по мере того, как путники продвигались в глубь каньона, перед ними на стенах разворачивалась хроника завоеваний, описание того, как захватчики углублялись в красные пески пустыни. Мирей улыбнулась про себя: интересно, что сказал бы дядя Жак Луи, увидев рисунки этих неизвестных художников, чьи имена канули в Лету, а работа пережила тысячелетия?