— Фиске также сказал мне, что Германолд, вернее, те, кто работал на него, искали секретную формулу, про которую я в шутку упомянул в Испании. Я сказал тогда, что если меня кто-нибудь обыграет, то я отдам ему секретную формулу. Эти дураки решили, что мое предложение остается в силе, и выставили Фиске против меня. При этом они подстраховались, чтобы он не проиграл. Думаю, Германолд условился с Фиске в случае возникновения непредвиденных сложностей встретиться в туалете канадского клуба, где их никто не мог бы увидеть.

— Но Германолд вовсе не собирался встречаться с ним лично, — догадалась я. Все кусочки мозаики сложились воедино, но я еще не могла разглядеть всю картину. — По твоим словам выходит, что вместо Германолда с Фиске должен был встретиться кто-то другой. Кто-то, кого на турнире не хватятся…

— Точно, — согласился Соларин. — Однако они не ожидали, что я сяду англичанину на хвост. Я шел за ним по пятам, когда Фиске зашел в туалет. Его убийца, должно быть, притаился в коридоре и слышал все, о чем мы говорили. После того как Фиске все мне выложил, запугивать его уже не имело смысла. Игра перешла в другую стадию. Его надо было убрать немедленно.

— Беспощадная ликвидация, — произнесла я, глядя на море и обдумывая то, что только что узнала.

Картина складывалась вполне правдоподобная, по крайней мере с точки зрения тактики. И у меня было в запасе несколько фигур, о которых Соларин знать не мог. Например, Германолд не ожидал увидеть Лили на матче, так как она их никогда не посещает. Но, встретив нас в клубе, Германолд всеми силами старался уговорить ее остаться и очень забеспокоился, когда она пригрозила, что уедет (вместе с машиной и шофером). Его действия можно толковать по-разному. Не исключено, что Германолд поручил Солу сделать для него кое-что. Но почему Солу? Может быть, шофер Гарри знал о шахматах гораздо больше, чем я думала. Возможно, именно он сидел в лимузине и диктовал Фиске ходы. И если уж не то пошло, насколько хорошо на самом деле я знала Сола?

Соларин рассказал мне все по порядку: как он впервые обратил внимание на кольцо Фиске, как отправился за ним следом в туалет, как узнал о том, что англичанина шантажировали и с какой целью. Как выбежал из туалета, испугавшись взрыва, когда Фиске снял с пальца кольцо. Хотя Соларин точно знал, что за приездом Фиске стоял Германолд, спонсор турнира не мог убить англичанина и забрать кольцо. Германолд не покидал «Метрополитен», я была тому свидетелем.

— Сола не было в лимузине, когда мы с Лили вышли на улицу, — неохотно призналась я. — У него была возможность, но не могу представить, какой у него был мотив. Если все было так, как ты говоришь, он не мог выйти из канадского клуба и вернуться к машине, поскольку ты с судьями блокировал единственный выход. Это объясняет, почему мы с Лили обнаружили лимузин пустым.

Это может объяснить и еще кое-что, подумала я. Выстрелы по машине!

Если Соларин прав и спонсор турнира нанял Сола, чтобы устранить Фиске, Германолд не мог допустить, чтобы мы с Лили вернулись в клуб, разыскивая шофера! Когда он поднялся на второй этаж и увидел, что мы топчемся рядом с машиной, ему пришлось припугнуть нас, чтобы мы убрались вон.

— Значит, это Германолд поднялся в комнату для игры, когда там никого не было, достал пистолет и выстрелил по нашей машине! — воскликнула я, хватая Соларина за руку.

Он уставился на меня в изумлении, не понимая, каким образом я пришла к такому заключению.

— Это также объясняет, зачем Германолд заявил прессе, что Фиске был наркоманом, — добавила я. — Он добился того, что журналисты и полиция переключили свое внимание с него на поиски какого-то безымянного дилера!

Соларин рассмеялся.

— Я знаю одного парня по имени Бродский, которому ты бы понравилась, — сказал он. — Ты прирожденная шпионка. Теперь, когда ты знаешь столько же, сколько и я, пойдем выпьем.

Вдали, там, где берег делал изгиб, виднелся большой шатер, раскинутый прямо на песке. Его форму повторяли многочисленные огни, привязанные к веревкам.

— Не так быстро, — сказала я, не отпустив руку Соларина. — Хорошо, допустим, что Фиске действительно убил Сол. Но несколько вопросов пока остаются без ответа. Что это за формула, про которую ты упомянул в Испании и за которой теперь все носятся? По какому делу ты приехал в Нью-Йорк? И каким образом Сол испарился из здания ООН?

Шатер в красно-белую полоску был огромным, в центральной части его высота доходила до тридцати футов. У входа стояли две огромные пальмы в латунных кадках и была расстелена длинная ковровая дорожка, тянувшаяся к воде. Над дорожкой хлопал на ветру легкий тент, синий с золотом.

— В здании ООН у меня была назначена встреча с моим агентом, — сказал Соларин. — Я не знал, что Сол следит за мной, пока мне на хвост не села еще и ты.

— Так это ты был тем велосипедистом! — воскликнула я. — Но ты был одет…

— Я встретился со своим агентом, — перебил меня Соларин, — и она заметила, что ты идешь за мной, а тебе на пятки наступает Сол…

Значит, эта старуха, которая кормила птиц, была его агентом.

— Мы вспугнули птиц, чтобы отвлечь ваше внимание, — продолжил Соларин. — Я спрятался под лестницей за зданием ООН и подождал, пока ты не прошла мимо. Вскоре я заметил Сола. Я видел, как он вошел в здание, но не знал, куда он направился, оказавшись внутри. Я зашел в лифт и переоделся, пока кабина спускалась на цокольный этаж: под спортивным костюмом на мне была обычная одежда. Когда я поднялся обратно в фойе, то увидел, как ты зашла в комнату для медитаций. Однако я не знал, что Сол опередил тебя. Он прятался там и слышал каждое наше слово.

— В комнате для медитаций? — воскликнула я.

До шатра нам оставалось пройти несколько ярдов. На нас обоих были основательно засаленные джинсы и свитера, но мы гордо шагали к кабаре, словно только что вылезли из лимузина.

— Моя дорогая, — сказал Соларин, поглаживая мои волосы, как иногда это делал Ним. — Ты такая наивная. Хотя ты и не вняла моим предупреждениям, Сол, без сомнения, к ним прислушался. Когда ты ушла, он появился из-за этой каменной плиты и набросился на меня. Я знал, что он слышал достаточно, чтобы твоя жизнь оказалась под угрозой. Я забрал твой портфель, чтобы его соучастники не узнали, что ты была там. Позже, в гостинице, мой агент передала мне записку, в которой говорилось, как лучше вернуть его тебе.

— Но откуда она знала…— начала я.

Он засмеялся и снова погладил меня по волосам. К нам подошел метрдотель. Соларин протянул ему банкноту в сто динаров. Мы с метрдотелем вытаращили глаза. В стране, где пять центов были прекрасными чаевыми, за такие деньги можно было получить самый лучший столик.

— В душе я капиталист, — прошептал Соларин мне на ухо, когда мы последовали за метрдотелем в огромный шатер.

Пол внутри был устлан матами, набитыми соломой, которые лежали прямо на песке. Маты были покрыты большими и яркими персидскими коврами, по ним было разбросано множество подушек, расшитых бисером и стразами. Между столиками, чтобы посетители чувствовали себя уютнее, располагались оазисы — небольшие скопления пальм в кадках. В те же кадки были воткнуты павлиньи и страусовые перья, переливающиеся всеми цветами радуги. На столбах, поддерживающих шатер, висели фонари, свет лился сквозь отверстия, пробитые в их латунных корпусах, и играл причудливыми бликами на мишуре подушек. Я словно оказалась внутри детского калейдоскопа.

В центре располагалась большая круглая сцена, освещенная театральными прожекторами. Оркестр играл какую-то варварскую музыку, непохожую ни на что, что мне доводилось слышать. Среди инструментов я заметила продолговатые овальные барабаны, окованные медью, большие волынки, сделанные из меха животных, флейты, кларнеты и трубы всех форм и размеров.

Мы с Солариным устроились на груде подушек у медного столика перед самой сценой. Музыка звучала так громко, что продолжать разговор было почти невозможно. Соларин остановил официанта и на ухо прокричал ему заказ, а я молча размышляла над вопросами, на которые так и не услышала ответов.