Одну за другой доставал он фигуры из сумки и расставлял их на кровати. Серебряный верблюд, золотой. Еще один золотой слон. Арабский скакун, вставший на дыбы. Три пешки, gо-разному вооруженные, каждый маленький пехотинец ростом с палец. Все украшены аметистами, цитринами, турмалинами, изумрудами и яшмой.

Талеиран медленно взял в руку фигуру коня и повертел ее. Очистив основание фигуры от грязи, он увидел символ, выгравированный в золотистом металле. Талеиран внимательно изучил его, затем показал символ Мирей. Это был круг со стрелой сбоку.

— Марс, красная планета, — сказал Талеиран. — Бог войны и разрушения. «И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч»19.

Однако Мирей, казалось, не слышала его. Она сидела, уставившись на символ на основании фигуры, которую Талеиран все еще держал в руке. Девушка молчала, словно впала в транс. Наконец он заметил, что губы ее шевелятся, и, наклонившись ближе, услышал:

— И имя мечу было Сар, — прошептала она и закрыла глаза.

Талеиран сидел молча около часа. На нем был надет халат, тогда как Мирей сидела раздетая на скомканных простынях.

Она поведала ему историю аббатисы так подробно, как могла. И о том, как монахини достали шахматы из стены аббатства. И о том, как им удалось увезти фигуры во все концы Европы, как они с Валентиной оказывали помощь тем монахиням, которые в ней нуждались. Затем девушка рассказала о сестре Клод, как Валентина бросилась ей навстречу, когда они шли по переулку рядом с тюрьмой.

Когда она дошла в своем рассказе до места, где трибунал приговорил Валентину к смерти и Давид упал на землю, Талейран прервал ее. Лицо Мирей было залито слезами, глаза покраснели, голос срывался.

— Ты хочешь сказать, что Валентина не была убита толпой? — вскричал Талеиран.

— Ее приговорил к смерти этот ужасный человек! — прорыдала Мирей. — Я никогда не забуду его лица! Этой безобразной гримасы! Как он наслаждался властью над жизнью и смертью! Чтоб он сгнил от язв, которые покрыли его…

— Что ты сказала? — Морис схватил девушку за руку и потряс ее. — Как звали этого человека? Ты должна вспомнить!

— Я спросила его имя, — сказала Мирей, глядя на него сквозь слезы, — но он не назвал мне его. Он только сказал: «Я — ярость народа!»

— Марат! — воскликнул Талеиран. — Я должен был догадаться, однако не могу поверить…

— Марат! — повторила Мирей. — Теперь я знаю имя и никогда не забуду его! Он заявил, что будет охотиться на меня, если не найдет фигуры там, где я сказала, но вместо этого я буду охотиться на него!

— Моя дорогая девочка! — сказал Талеиран. — Ты забрала фигуры из тайника, Марат перевернет землю и небеса, чтобы отыскать тебя. Как же тебе удалось сбежать из тюремного двора?

— Благодаря дяде Жаку Луи, — сказала Мирей. — Он был близко от того злого человека, когда объявили приговор, и в ярости кинулся на него. Я бросилась к Валентине, но меня оттащили прочь…— Мирей заставила себя продолжать: — Потом я услышала, как дядя выкрикивает мое имя и умоляет, чтобы я бежала. И я побежала прочь, не разбирая дороги. Не знаю, как сумела выбраться за ворота. Все было как в кошмарном сне. Затем я снова очутилась в переулке и во весь дух бросилась к дому Давида.

— Ты храбрая девочка, моя дорогая. Вряд ли на твоем месте я сохранил бы такое мужество.

— Валентина умерла из-за этих фигур, — прорыдала Мирей, безуспешно пытаясь успокоиться. — Я не могла позволить ему завладеть ими! Я успела забрать их, пока он не явился за ними из тюрьмы. Прихватила только немного одежды из моей комнаты и этот кожаный саквояж и сбежала…

— Но ты ушла из дома не позднее шести часов вечера. Где же ты была все это время, до того как пришла ко мне около полуночи?

— Только две фигуры были спрятаны в саду Давида, — ответила девушка. — Те, которые мы с Валентиной взяли с собой из Монглана: золотой слон и серебряный верблюд. Остальные шесть принесла сестра Клод, она из другого аббатства. Насколько я знаю, она прибыла в Париж накануне утром. У не не было времени как следует спрятать их, и было слишком опасно брать их на встречу с нами. Однако сестра Клод умерла и лишь Валентине успела сказать, где спрятала фигуры. |

— Но ведь они у тебя?! — Талейран показал на драгоценные фигуры, которые до сих пор были разбросаны среди простыней. Ему померещилось, что он чувствует исходящее от них тепло. — Ты сказала, в тюрьме были солдаты, члены трибунала и еще много других людей. Как ты смогла узнать от Валентины, где лежат фигуры?

— Ее последние слова были: «Вспомни привидение!» Затем она несколько раз повторила свое имя.

— Привидение? — в смятении повторил Талейран.

— Я сразу сообразила, что она имеет в виду. Это касалось твоего рассказа о привидении кардинала Ришелье.

— Ты уверена? Хотя ты, конечно, права, поскольку эти фигуры здесь. Однако я не представляю, как можно было найти их по такому скудному намеку?

— Ты рассказал нам, что был священником в Сан-Реми, затем уехал в Сорбонну, где и увидел в часовне привидение кардинала Ришелье. Как ты знаешь, фамильное имя Валентины — де Реми. Я сразу догадалась, что предок Валентины Жерико де Реми был похоронен в часовне Сорбонны, неподалеку от гробницы кардинала. Вот что она пыталась мне сказать. Фигуры были спрятаны там. Я вернулась к часовне в сумерках, там же нашла свечу, горевшую на могиле предка Валентины. При ее слабом свете я принялась обыскивать часовню. Прошло несколько часов, прежде чем мне удалось обнаружить на полу слабо держащуюся плитку, частично скрытую под могильной плитой. Подняв ее, я разрыла землю и достала оттуда фигуры, затем как можно быстрей побежала сюда, на рю де Бон.

Мирей остановилась, чтобы перевести дыхание.

— Морис, — сказала она, положив голову ему на грудь, и прижалась к нему так тесно, что он почувствовал биение ее сердца. — Думаю, была еще одна причина, по которой Валентина упомянула о призраке. Она пыталась сказать мне, чтобы я обратилась к тебе за помощью, чтобы доверилась тебе.

— Чем же я могу помочь, дорогая? — спросил Морис. — Я сам узник здесь, во Франции, пока не получу паспорт. Ты ведь понимаешь, что обладание этими фигурами грозит нам обоим большой опасностью.

— Нет, если мы узнаем тайну, которая заключена в этих шахматах. Тайну, касающуюся власти. Узнав ее, мы сможем ею воспользоваться, не так ли?

Мирей выглядела такой смелой и серьезной, что Талейран не мог не рассмеяться. Он склонился над ней и принялся целовать ее обнаженные плечи. Несмотря на все, он почувствовал, как в нем снова разгорается желание. И тут в дверь спальни тихонько постучали.

— Монсеньор, — сказал через дверь Куртье. — Мне жаль беспокоить вас, но во дворе ждет человек.

— Меня нет дома, Куртье, — сказал Талейран. — Ты же знаешь.

— Но, монсеньор, — сказал слуга, — это посланник от мсье Дантона. Он принес паспорт.

В девять вечера Куртье сидел на полу кабинета хозяина, его строгий жакет лежал на стуле, рукава рубахи были засучены. Слуга усердно заколачивал последний из ящиков с книгами, что были расставлены по всей комнате. Книги валялись везде. Мирей и Талейран сидели между стопками книг и пили бренди.

— Куртье, — сказал Талейран, — завтра ты отправишься в Лондон вместе с этими ящиками. Когда прибудешь туда, спроси нотариусов мадам де Сталь, они покажут тебе жилье и дадут ключи от него. И еще: пусть никто, кроме тебя, не прикасается к этим ящикам. Не спускай с них глаз и не распаковывай, пока не приедем мы с мадемуазель Мирей.

— Я говорила тебе, — сухо заметила Мирей, — что не смогу поехать с тобой в Англию. Я хочу лишь вывезти фигуры из Франции.

— Моя дорогая девочка, — начал Талейран, гладя ее по волосам, — мы уже все обсудили. Я настаиваю, чтобы ты воспользовалась моим паспортом. Скоро я получу еще один. Тебе нельзя больше оставаться в Париже.

— Моей главной задачей было уберечь шахматы от рук этогр ужасного человека и других, подобных ему, — возразила Мирей. — Валентина сделала бы то же самое. Другие монахини могут появиться в Париже, ища спасения. Я должна остаться и помочь.