— Тогда отлично. Счастливого пути, Велис. Не говори, что я не предупреждал тебя.

Разговор прервался. Спустя несколько минут пришла секретарша с сэндвичами и молоком. Я закрыла дверь и попыталась поесть, но мне кусок в горло не лез. Сосредоточиться на книгах по истории нефтяного бизнеса тоже не удавалось. Я сидела и тупо смотрела на стол.

Около трех часов в дверь постучала секретарша. Она принесла мой портфель.

— Его передал охраннику какой-то мужчина, — сказала она. — С портфелем он оставил записку.

Дрожащей рукой я взяла конверт и, дождавшись, пока секретарша выйдет, нашарила в столе нож для бумаг, вскрыла конверт и вытащила записку.

«Мне пришлось поместить твои бумаги в другое место, — говорилось в ней. — Пожалуйста, не ходи домой одна».

Письмо не было подписано, но «обнадеживающий» тон не оставлял сомнений в авторстве. Я отложила записку и открыла портфель — все было на месте, кроме, конечно же, моих записей о Соларине.

В половине седьмого вечера я все еще сидела в офисе. За дверью моего кабинета стучала на пишущей машинке секретарша. Кроме нас, почти все уже покинули здание. Я завалила секретаршу работой, чтобы не оставаться одной. Однако как мне попасть домой, я пока не имела ни малейшего представления. Я жила неподалеку, поэтому вызывать такси было глупо.

Пришел уборщик. Он как раз вытряхивал пепельницу в корзину для мусора, когда зазвонил телефон. Я чуть не уронила его со стола, торопясь взять трубку.

— Что, засиделась на работе? — произнес хорошо знакомый голос.

Я чуть не расплакалась от облегчения.

— Если это сестра Ним, — сказала я, с трудом сдерживая эмоции, — то, боюсь, вы позвонили слишком поздно. Я только что упаковала свои вещи. Теперь я полноправный член общества Христовых невест.

— Какая жалость и какая потеря, — бодро сказал Ним.

— Как это ты догадался искать меня здесь так поздно? — спросила я.

— Где же еще искать такого преданного и самоотверженного работника зимним вечером? — усмехнулся он. — Ты — одна из самых завзятых сверхурочников в мире. Как поживаешь, дорогая? Я слышал, ты пыталась связаться со мной.

Прежде чем ответить ему, я подождала, пока уборщик не выйдет.

— Боюсь, у меня серьезные неприятности…— начала я.

— Естественно. У тебя всегда неприятности, — невозмутимо заявил Ним. — Это и придает тебе шарма в моих глазах. Мой разум притупляется, когда долгое время не происходит ничего непредвиденного.

Я посмотрела на спину секретарши, маячившую за стеклянной дверью кабинета.

— У меня очень большие неприятности, — прошипела я в трубку. — За последние два дня два человека были убиты практически у меня под носом! Меня предупредили, что это как-то связано с тем, что я пришла на шахматный турнир…

— Ух ты! — присвистнул Ним. — Что ты делаешь, говоришь через носовой платок? Я едва слышу тебя. Предупреждали о чем? Повтори!

— Предсказательница предвидела, что меня подстерегает опасность, — сказала я ему. — И теперь это случилось. Эти убийства…

— Моя дорогая Кэт! — рассмеялся Ним. — Ты поверила гадалке?

— Она не единственная, — сказала я, вонзая ногти в ладонь. — Ты слышал об Александре Соларине?

Ним помолчал немного.

— О шахматисте? — спросил он наконец.

— Он один из тех, кто сказал мне…— начала я слабым голосом, сознавая, что все это звучит слишком фантастично, чтобы поверить.

— Откуда ты знаешь Соларина? — перебил меня Ним.

— Вчера я была на шахматном матче. Он подошел ко мне и сказал, что я в опасности. Он очень настаивал на этом.

— Может, он перепутал тебя с кем-то? — спросил Ним. Но теперь его голос звучал глухо, словно Ладислав погрузился в размышления.

Возможно, — признала я. — Но сегодня утром в здании ООН он повторил все предельно ясно.

Один момент, — перебил Ним. — Кажется, я понял, в чем проблема. Предсказатели и русские шахматисты преследуют тебя, нашептывая в уши таинственные предостережения. Прямо из воздуха появляются трупы. Что ты сегодня ела?

— Хм… Сэндвич и немного молока.

— Яркий пример паранойи на почве недоедания, — бодро сказал Ним. — Собирай вещи. Встречаемся через пять минут внизу, в моей машине. Мы поедим нормальной пищи, и все твои фантазии быстро исчезнут.

— Это не фантазии, — сказала я.

Какое облегчение, что Ним решил проводить меня! Теперь я попаду домой без приключений.

— Я в этом специалист, — парировал он, — Кстати, с того места, где я стою, ты выглядишь слишком худой. Но красный костюм тебе очень идет.

Я огляделась. Затем посмотрела в окно, в темноту улицы перед зданием ООН. Уличные фонари только что зажглись, но большая часть улицы была в тени. Я заметила около таксофона на автобусной остановке темную фигуру. Фигура подняла руку.

— К слову сказать, дорогая, — сказал голос Нима по телефону, — если ты так боишься за свою жизнь, лучше тебе не мелькать в освещенных окнах после наступления темноты. Это просто совет, разумеется.

И он повесил трубку.

Темно-зеленый «морган» Нима стоял перед офисом «Кон Эдисон», Я выбежала из здания и запрыгнула на пассажирское место, которое в этом автомобиле было слева от водительского. Сиденья в машине были старые, обшивка деревянная, сквозь щели в полу была видна мостовая.

На Ниме были потертые джинсы, дорогая приталенная куртка из итальянской кожи и белый шелковый шарф с бахромой.

Когда машина набрала скорость, его волосы цвета меди растрепал ветер. Интересно, почему среди моих знакомых так много людей, которые любят ездить зимой в открытых кабриолетах с опущенным верхом? Ним вел машину, а теплый свет уличных фонарей отсвечивал в его волосах золотыми искрами.

— Заедем к тебе домой, тебе надо переодеться во что-нибудь теплое, — сказал мой друг. — Если хочешь, я пойду первым, чтобы осмотреться.

Глаза Нима по странному капризу природы были разного цвета: один — карий, другой — голубой, У меня всегда создавалось впечатление, что он одновременно смотрит сквозь меня и на меня. Не могу сказать, чтобы это ощущение мне нравилось.

Мы остановились перед моим домом, Ним вышел и поздоровался с Босуэллом, сунув ему в руку двадцатидолларовую бумажку.

— Мы всего на несколько минут, старина, — сказал Ним. — Не мог бы ты присмотреть за машиной, пока мы не вернемся? Она для меня что-то вроде фамильной реликвии.

— Конечно, сэр, — услужливо сказал Босуэлл. Проклятие, он даже обошел вокруг и помог мне выйти.

Удивительно, что делают с людьми деньги!

Я забрала на столе дежурного письмо. В конверте от «Фулбрайт Кон» были билеты. Мы с Нимом вошли в лифт и поехали наверх.

Ним осмотрел мою дверь и сказал, что больше осматривать нечего. Если кто и заходил в мою квартиру, то сделал это с помощью ключа. Как в большинстве квартир Нью-Йорка, моя дверь была сделана из стали двухдюймовой толщины, на ней стояли двойные запоры.

Ним проводил меня из прихожей в гостиную.

— Полагаю, горничная раз в месяц творит здесь чудеса, — прокомментировал он. — Как лицо, привлеченное в качестве детектива, я не могу придумать иной причины, по которой ты развела здесь столько пыли и памятных безделушек.

Он сдул облачко пыли со стопки книг, взял одну и переливал ее.

Я погрузилась в гардеробную и извлекла оттуда вельветоне брюки цвета хаки и ирландский рыбацкий свитер из некрашеной шерсти.

— Ты играешь на этой штуке? — спросил он из спальни. — заметил, что клавиши чистые.

— Я училась в музыкальном колледже, — крикнула я в сторону спальни. — Из музыкантов получаются лучшие компьютерщики. Лучше, чем из инженеров и физиков, вместе взятых.

Насколько я знала, у Нима были степени инженера и физика. В гостиной стояла тишина, пока я переодевалась. Когда я босиком вернулась в холл, Ним стоял в центре комнаты и внимательно рассматривал мужчину на велосипеде, изображенного на картине, которую я поставила на пол и повернула к стене.

— Осторожно, — сказала я ему. — Она еще не высохла.

— Это ты нарисовала? — спросил он, продолжая рассматривать картину.