Наш мотобот, загрузившись, вышел на рейд и встал на якорь.

— Пойдем, когда стемнеет, — объяснил сидевший рядом моряк.

Ко мне подошел пожилой капитан:

— Так помните, Морозова, как высадимся — держаться около меня. Берегите рацию.

Он отошел, а я опять стала думать о Борисе и о том, что теперь мы уже увидимся неизвестно когда. Меня вывел из задумчивости какой-то нудный, уже давно повторяющийся звук. Я взглянула на берег и ахнула. Там возле грузовой автомашины стоял Борис и сигналил. Я вскочила и бросилась к длинному старшине.

— Слушайте, — сказала я, — пожалуйста, давайте на минутку вернемся к берегу.

— Зачем?

— Мне очень нужно. Видите сигналит с машины человек? Это мой брат.

Я понимала, что если назову Бориса своим женихом, то меня просто поднимут на смех. Но длинный все равно не поверил.

— Брат, говоришь? — спросил он, прищурясь. — И много у тебя таких братьев?

— Ну я как человека прошу, надо, понимаешь?

— Если все сестры только из этого города придут провожать Куртмалая, — сказал он, — то на причале места не хватит. Вот так-то, сеструха, подождет твой браток до лучших дней.

Ох, какой же он был противный! Стоял, картинно подбоченясь, бушлат нараспашку, мичманка еле держалась на копне кудрявых волос.

— Ну и черт с тобой, — сказала я, ненавидя этого старшину от всей души.

Борис перестал сигналить и стоял, глядя на мотоботы. Он, наверное, не видел меня, хотя я махала руками и даже несколько раз окликнула его. Но поняла, что кричать бесполезно. Шум моторов заглушал все, даже песню, которую пели моряки на соседнем сейнере. И все-таки мне стало как-то светло и спокойно оттого, что пусть на минутку, пусть издалека, но я все же увидела Бориса. Пусть издалека. Пусть нам не удалось сказать друг другу ни слова. Но я знала, что он по-прежнему помнит обо мне и, конечно, любит меня. А больше мне ничего и не надо было.

Когда начало темнеть, над рейдом кузнечиками застрекотали моторы и суда один за другим стали уходить из гавани. Этот чертов Куртмалай стоял у руля и о чем-то переговаривался с окружавшими его моряками.

Было холодно. С наступлением темноты морозец заметно начал крепчать, и я озябла.

— Где ты тут, сеструха? — раздался голос Куртмалая. — Идем, я тебя в тепло определю.

Я так обрадовалась этому, что на минуту забыла о том, что зла на старшину. Он подвел меня к какому-то люку.

— Забирайся.

Я с удовольствием нырнула в темноту, дохнувшую в лицо теплом. Здесь нельзя было даже выпрямиться во весь рост, но это не имело никакого значения. Я уселась на палубу и, отогревшись, уснула так крепко, что не услышала, как смолк стук мотора. Над головой прогрохотали шаги, люк открылся, и Куртмалай крикнул:

— Сеструха, пришли!

Я выскочила на палубу. Мы были почти у самого берега, над которым поднимался крутой обрыв. Было светло, и я не сразу поняла, что этот свет идет от ракет, медленно плывущих в небе. Там, наверху, на обрыве шла стрельба и стоял сплошной крик. На минутку мне сделалось страшно и захотелось остаться на судне. Ребята столпились на носу, готовые прыгать на берег, по мотобот встал метрах в двух от него.

— Что там еще? — заорал Куртмалай, снова вставший к рулю.

— Камни. Не подойдем, — ответили ему с носа.

Кто-то закричал:

— Эй, там, впереди, прыгай в воду, не задерживай!

У меня мороз побежал по коже. Вода-то ледяная! Кто-то из стоящих впереди моряков сказал лихо:

— Эх, была не была!

Но тут, расталкивая всех, на нос прошел Куртмалай.

— Подожди! — властно приказал он и позвал: — Михеев, Зайцев, живо сюда! Давайте трап. Прыгаем!

Никто не успел сообразить, в чем дело, как старшина мотобота со своими ребятами прыгнули в воду. Они положили трап себе на головы, придерживая его руками.

— Беги быстро! — заорал Куртмалай, и замершие было на миг люди побежали по этому живому трапу.

Когда подошла моя очередь, я больше всего боялась наступить на пальцы этим трем, стоящим в воде. Но лавина людей подхватила меня, и, забыв приказ пожилого капитана держаться возле него, я побежала со всеми туда, откуда неслись звуки боя.

Уже наверху меня остановил какой-то командир и спросил:

— Радист? — я кивнула. — Быстро вон в ту воронку!

Я прыгнула в неглубокую воронку. Там, прислонясь к стене, сидел лейтенант. Руки его были наспех перебинтованы, и кровь сочилась сквозь марлю. Рядом стояла радиостанция.

— Радистка? — обрадованно спросил он. — Будем в паре работать. Вызывай… Позывной — ЦКТУ.

Лейтенант указывал место, куда должны были бить береговые батареи, расположенные на той стороне бухты. С ревом проносились снаряды, и мне казалось, что какой-то из них непременно упадет на нас. Но потом об этом стало некогда думать. Я даже не замечала мороза, который становился все сильнее и сильнее.

В воздухе все время кружились вражеские бомбардировщики, то и дело с грохотом взрывалась мерзлая земля.

К вечеру заглянул тот капитан, с которым я высаживалась.

— Выбирайтесь оба, смена пришла. Идите вот в тот дом, в подвал, там начальник связи.

От дома почти ничего не осталось, так его разнесло во время обстрела.

Я спустилась в подпол и попала в сплошную темноту. Но где-то впереди слышался громкий возбужденный разговор, и я двинулась на голоса.

В большом отсеке мелькнул свет и погас снова. Я встала в дверях.

— Ну, долго ты будешь возиться? — нетерпеливо спросил мужской голос.

— Сейчас, — ответил другой, и тут вспыхнул свет, не очень яркий, но вполне достаточный, чтобы рассмотреть находившихся здесь людей.

Один сидел на корточках перед аккумулятором. Он был в ватнике и в таких же стеганых брюках. Другой в бушлате и в сапогах, на голове, несмотря на холод, мичманка. Я кашлянула. Сидевший возле аккумулятора вскочил и, рассмотрев меня, очень галантно поклонился.

— Милости прошу, — сказал он, — будем знакомы. Азик Куперман. Шифровальщик первого класса и вообще чудный парень. А это Миша Мироненко, адъютант старшего морского начальника. А вы, кажется, радистка?

Он оглушил меня своей болтовней, и я ответила без особой вежливости:

— Радистка. Мне нужно к начальнику связи.

— Мишенька, детка, отведи товарища радистку к начальнику, — сказал Азик.

Начальник, капитан третьего ранга, был ранен. Он лежал на каком-то подобии постели и приподнялся на локте, когда я ввалилась к нему.

— Куда и что передавать, — спросила я с ходу, — и вообще, где мне тут устроиться со своим хозяйством?

Капитан третьего ранга несколько секунд смотрел на меня, ничего не понимая.

— Я радистка, — объяснила я, — где мне устроиться и с кем связываться?

— Сейчас же идите на берег и устраивайтесь на катер.

— Зачем? — не поняла я.

— Затем, что мне не нужны такие воины. Только и не хватало, чтобы у меня здесь детский сад открывался. Ну, немедленно на берег!

Я обомлела. Но пусть он даже прикажет расстрелять меня, все равно я не уйду отсюда. Я села возле него и спросила как можно ласковее:

— Вас сильно ранило? Может, перевязку сделать?

Но он не поддавался ни на какие уловки.

— Я кому сказал?

— Не знаю я, кому вы и что сказали, только я отсюда никуда не уйду.

— Как не уйдешь? Чтобы и духу твоего не было. А ну, быстро, не тяни время!

— Вам вредно нервничать, — сказала я.

— Мироненко! — позвал капитан третьего ранга.

На мое счастье, его никто не слышал.

— Позови мне Мироненко или Купермана.

— Ну да! Что, я дура, что ли?

Глядя на сердитого начальника, я решила, что лучше не мозолить ему глаза и укрыться где-нибудь.

— Последний раз приказываю вернуться с катерами, — с угрозой в голосе сказал он.

И тут неожиданно для себя самой я вдруг взбесилась. Теряя голову от злости и не в силах сдержаться, бросила:

— Да ну вас!.. Все равно не пойду!

Он от неожиданности онемел на секунду, потом сказал спокойным голосом:

— Хорошо, но я тебя в такое место отправлю, что ты у меня через день на коленях к маме проситься будешь.