Они отделились от компании и подошли к ограде цирка. Володя попросил у мальчика лыжную палку и быстро нарисовал схему головного мозга человека. Впереди, на уровне основания мозга, нарисовал кружок и Сказал:

— Это глаз — орган зрения.

От него провел черту к затылочной доле мозга, к самому краю:

— А этот участок коры мозга — зрительный центр.

— А при чем тут зрительный центр?

— Не торопись, узнаешь все тонкости.

Володя обозначил кружком около поперечной борозды мозга двигательный центр речи и сказал:

— Этот участок коры мозга управляет работой голосового аппарата.

Еще он отметил два кружка и пояснил:

— Вот здесь слуховой аппарат — центр речи, а здесь — зрительный центр речи. Слуховой центр речи позволяет нам понимать звуковую речь, а зрительный центр речи — понимать печатное слово. Когда мы читаем про себя или пишем, то внутренне выговариваем каждое слово, каждый звук или букву… А вот теперь смотри.

И он соединил все четыре центра между собой линиями и сказал:

— Когда я говорил ответное слово дома, то все центры были в действии. Я стоял перед зеркалом, читал конспект выступления и видел свои отражения. При этом у меня функционировали центр зрения, двигательный центр речи, слуховой центр речи и зрительный центр речи. Получилась, таким, образом, связь четырех центров, так как они работали одновременно. Академик Павлов это назвал налаживанием связей или проторением путей… Слушай дальше! Когда я пошел сюда, то переоделся и шпаргалку оставил в кармане гимнастерки. Догадался об этом только на трибуне. Это вызвало опасение или испуг. Испуг затормозил у меня сложный «рефлекс говорения», выработанный при тренировке. А толчка, чтобы преодолеть это, не было. Но когда появилась чья-то рука и поставила стакан на трибуну, тогда я и заговорил. А почему заговорил? А потому, что увидел в стакане свое отражение, как в зеркале, перед которым я тренировался. Понимаешь, его было достаточно, чтобы получился толчок, затравка, запал, говоря словами академика Павлова.

Рудик выслушал его с восхищением и сказал:

— Силен — ничего не скажешь. Ставлю за ответ «пять». — И, тут же сочинив экспромт, запел:

Так, шутками и смехом, они закончили этот замечательный вечер.

У всякого дела бывает конец. Пришел конец и нашей работе над шелкопрядом. Однажды мы получили письмо из Академии сельскохозяйственных наук. На собрании староста вскрыл его и передал секретарю. Началось чтение. Юннаты слушали его внимательно, но радости оно не принесло.

В письме говорилось о том, что в настоящее время производственная выкормка дубового китайского шелкопряда в нашей широте временно приостанавливается. Она будет происходить теперь в южных районах. «На селекционных станциях и опорных пунктах поведут работу по отбору коконов шелкопряда на лучшую завивку их без «ножки», — читал секретарь.

— Как без ножки? Почему нужно без ножки? Для чего? — загудели ребята, прервав чтение.

Пришлось мне кое-кому напомнить, а «молодым» шелководам объяснять заново.

— Помните, как завивает кокон гусеница? — начал я с вопроса.

— Знаем, знаем! Видали! Она между листочками завивает кокон! — хором отвечали юннаты.

— Ну вот с этого и начнем, — сказал я. — Когда гусеница стянет своей шелковинкой два-три листочка и станет между ними завивать кокон, она первое время несколько раз вылезает из листочков и прививает их шелковинкой к стебельку. Образуется «ножка» кокона — так ее называют шелководы. Ножка удерживает листья с коконом на ветке после листопада, и даже после выхода бабочки они могут висеть не один год. Как вы думаете, это хорошо? Это хорошо для шелкопряда. Но плохо для шелководов и шелкомотальной промышленности. Когда начинают собирать коконы, их очищают от листьев, а когда начинают разматывать коконы, их освобождают от «ножки», то есть сдирают верхние слои кокона, при этом обрываются верхние нити.

Это затрудняет размотку кокона. Опять нужно искать конец шелковинки кокона метелочками. При машинной размотке это трудно делать, а ручная размотка удорожает стоимость шелка.

Страна наша с высокой техникой, всюду проникает механизация, вытесняется ручной труд человека, здесь же получается невыгодное производство. Вот почему секция шелководства академии написала нам такое письмо, — так закончил я.

— Прощай, значит, шелкопряды, — вздохнул Толя.

— Что мы теперь будем делать? — растерянно произнес Володя.

Ребята переговаривались и ждали, что скажу я.

— Я думаю, что огорчаться нам не следует, — сказал я. — Наука складывается по крупицам. Может быть, и вы свою крупицу в ее фонд внесли… Кроме того, не менее важно другое: эта работа приучила вас логически мыслить, сделала ваш ум пытливым, выработала у вас настойчивость… И потом — ведь прекращение работы над шелкопрядом вовсе не означает прекращение работы кружка юных натуралистов. Будем продолжать работу по растениеводству. Будем разводить сады, выращивать овощи, зерновые культуры и цветы. Будем по-прежнему изучать мичуринскую агротехнику — продвигать сады на север, ставить опыты, пробовать, выдумывать. Смелее решать новые задачи.

Лица ребят стали веселее, печали как не бывало, и юннаты решили, не откладывая дело до завтрашнего дня, составлять новый план работы кружка.

— Мы с Герой будем выводить гибридные яблоньки.

— А мы кукурузу!

— А я многолетнюю рожь. Кто со мной?

— А не попробовать ли нам вывести многолетние помидоры? — сказал Володя.

— Вот это здорово придумал Володька! — сразу послышалось несколько голосов.

— Давайте строить теплицу! — предложили другие.

Каждому хотелось внести что-то новое, интересное. Шли деловые споры и обсуждения. Ребята всегда что-нибудь предлагают, выдумывают — такова их особенность.

Прислушиваясь к спорам и приглядываясь к разгоряченным лицам ребят, я понял, что наш кружок по-прежнему будет жить интересной, увлекательной жизнью, продолжая идти тропою исканий.

Но об этом — в другой книге.

Оглядываясь после некоторого перерыва на проделанную нашим кружком работу по разведению дубового китайского шелкопряда, я все яснее и яснее вижу, что наш труд не пропал даром. Главное, эта работа многому научила наших ребят, сплотила их, сдружила и доставила им, кроме забот, много большой-большой радости.

Разбуженная в детстве пытливость, желание применять в своей работе что-то новое помогли нашим воспитанникам в дальнейшем подходить к любому делу творчески, помогли, говоря словами уральского писателя Бажова, внести в любое дело живинку. Мои бывшие юннаты, герои этой повести, читая ее, вспомнят золотую пору красного галстука и свой родной Киров.

Артур Шустов, разводящий черно-бурых лисиц в далеком Магадане, Алексей Руда — офицер-локатор, стерегущий наши морские границы, инженеры Альберт Веденин и Апполос Прокошев, синоптик бухты Тикси Виктор Агафонов, капитаны-речники Вадим Петров и Владислав Ветошкин, подводник Владимир Кондратьев, бороздящий своей лодкой Северное море, агроном Георгий Стефанов, работающий в лаборатории зонального института, рабочие Виталий Селезнев и Юрий Черемисинов, студенты Рудольф Куклин, Анатолий Огородников, Геннадий Казенин, Владимир Нарбеков и многие другие, — всем я желаю по-прежнему идти тропою исканий!