Неожиданно японец-китаец остановился на краю тротуара (я чуть не вписалась в его спину), поднял руку вверх в фашистском приветствии и коротко, но звонко свистнул. На другой стороне улицы в ту же секунду затормозил кремовый «Мерседес», и небритый мужик за рулём ладошкой поманил нас к себе.

– Via Garibaldi, sedici, prego[17], – назвал японец-китаец адрес.

Водила мотнул головой, мол, залезайте.

– Вы, это, поосторожней там, – сказала я, когда японец-китаец располагал чемодан в огромном внутреннем пространстве багажника.

Японец-китаец кивнул, а после сделал рукой жест, будто застёгивает на губах молнию. Я поняла, что лучше мне помолчать, влезла на заднее сиденье «мерса» и зачем-то заблокировала обе двери. Японец-китаец сел рядом с водителем. Через пару секунд машина тронулась.

В квартире японца-китайца я первым делом оккупировала ванную. Переоделась в домашнее – не хотелось оставаться в том, в чём я валялась на полу в гостинице, да и вообще, смена места жительства, как мне кажется, предполагает смену одежды. Я влезла в свежие джинсы, выбрала огромную белую майку «GAP» и завязала волосы в два инфантильных хвоста.

Когда я сняла с себя свитер и лифчик, в зеркале моему взору предстал красновато-васильковый синяк вокруг левого соска, оставленный пальцами Костантино. «Лучшее снотворное – руки любимого мужчины…», – вспомнила я его слащавый голос.

– Мразь, – произнесла я вслух, – скотина вонючая…

Фантомы недавно испытанного страха и унижения без стука вломились ко мне в голову. Зубы сами собой стиснулись, а кулаки сжались. На глазах навернулись слёзы.

– Сволочь, как разукрасил…, – уже почти плача прогнусавила я.

Чтобы взять себя в руки я срочно представила Константина Натановича Говенько, скрюченного после удара в пах, потом его же голого в постели, а потом и процесс принудительного заливания в его ротовую полость «Русского эталона». Аутотренинг своё дело сделал – злость отхлынула. Я сделала пару-тройку глубоких вдохов-выдохов и успокоилась окончательно. Надела майку прямо на голое тело, предварительно намазав синяк троксевазином (у меня он всегда с собой – варикоз, знаете ли).

Пока я переодевалась, японец-китаец хозяйничал на кухне. Я слышала, как он что-то куда-то наливал, гремел посудой и хлопал дверцей холодильника. Затем послышался стук кухонного ножа по доске, загудела микроволновка, а после из-за двери стали доноситься совершенно неидентифицируемые звуки (пышь-пышь-пы-ы-ышшшшь-дык-дык-дык). Когда печка призывно тренькнула, моё любопытство победило.

Я влетела на кухню в полной уверенности увидеть что-то феерическое; воображение нарисовало разновсяческие японские вкусности (суши, сашими, яки соба и пр.), но на столе меня ждал жестокий облом – три ущербно маленькие круглые булочки на расписном блюде и блестящий, похожий на летающую тарелку, металлический чайник. «Вот так всегда, – подумала я, подавив смешок, – много шума, и ничего».

Японец-китаец, который успел раздеться до рубашки, брюк и домашних тапочек, жестом пригласил меня к столу. В ответ я совершенно неожиданно для себя сделала что-то похожее на книксен.

Когда я уселась за маленький, совсем не кухонный, а, скорее, кафешный столик, то поняла, что дико проголодалась. Очень быстро смолотила круглые булки и выдула две большие чашки зелёного чая. Японец-китаец напротив, ничего не ел, только периодически прихлёбывал чай.

Понимание того, что я совершенно не знаю человека, с которым сижу за одним столом, пришло только после того как желудок более или менее заполнился, а, может, это зелёный чай благотворно подействовал на мою память. Японца-китайца, кстати (судя по тому, как он спокойно цедил из синей пиалушки чаёк), то, что мы не знакомы, совершенно не смущало.

«Как всегда всё приходится делать самой», – подумала я и стала судорожно кумекать, с чего бы начать.

Несмотря на то, что в пределах данной конкретной кухни уровень сложности вечной женской задачи: «Как познакомиться с мужчиной» был сведён к минимуму, её решение вызвало у меня трудности. Я потратила минут десять, придумывая первую фразу, и в результате не родила ничего лучше, чем:

– Извините, а кто вы? – спросила я.

Японец-китаец оторвался от пиалушки.

– Вы имеете в виду мою национальность?

– И это тоже. Вы – японец или китаец?

– Ни тот, ни другой. Я – айн, или как изволил выразиться ваш великий писатель Антон Чехов в своём произведении «Остров Сахалин»: «айно». – Японец-китаец посмотрел мне прямо в глаза, видимо в ожидании какой-то реакции. Не дождавшись никакой, продолжил: – Точнее, айном был мой дед по матери. Бабка, его жена, была русская из даурских казаков, а по отцу – все корейцы. Несмотря на всё это, я считаю себя айном. Я – один из немногих, кто знает айнский язык.

Японец-китаец сделал паузу.

– Если вы не в курсе, Саша, айны – это такой народ, который раньше жил у вас на Сахалине и на Курилах – продолжил он. – Сейчас остатки моего народа живут на Хоккайдо. Нас осталось очень мало, не больше двадцати тысяч человек. Большинство из нас скрывает свою национальность, потому что в Японии мы всегда были «эбису» – варварами. Японцы – очень жестокий народ.

После слов о японской жестокости мне вспомнился Сергей Лазо, а затем, вполне предсказуемо мысли мои перескочили на Джордано Бруно, и я немедленно рассказала японцу-китайцу о моём вчерашнем разговоре с головой. Тот внимательно слушал и через каждое моё слово кивал.

– Только мне кажется, что это всё враки. Не понимаю, какая связь между Джордано Бруно, и, извините… – Я мотнула головой в сторону моего чемодана, который японец-китаец оставил в прихожей.

– Почему-то считается, что Джордано Бруно казнили за распространение учения Коперника, – сказал японец-китаец после ещё одной паузы, – но труды Коперника попали в так называемый индекс запрещённых книг спустя шестнадцать лет после смерти Джордано.

– За что же его тогда?

– В этом-то и вопрос… – Японец-китаец откашлялся в кулак. – В его обвинении было восемь пунктов, но что это за восемь пунктов, не знает никто. Об одном только можно утверждать с уверенностью – один из этих пунктов лежит сейчас в вашем чемодане.

Внезапно по моей спине пробежал холодок, словно налетел сквозняк старого ночного кошмара; меня основательно передёрнуло. Японец-китаец бросил на меня короткий взгляд.

– Может, вы хотите выпить? – спросил он. – У меня есть сливовое вино. Будете?

Удивляться тому, что он опять прочитал мои мысли, сил не было. Я просто кивнула.

Японец-китаец резко поднялся и направился к широкому холодильнику цвета «холодный металлик». Несколько секунд я наблюдала его широкую, обтянутую белой рубашкой спину. «А мужик-то здоровый», – подумала я.

Японец-китаец вернулся к столу с высокой бутылкой с широким горлышком и двумя пузатыми стаканами.

– Здесь тяжело найти настоящее сливовое вино, но я знаю один магазинчик…

Он аккуратно разлил жёлто-зелёную жидкость по стаканам, поставил бутылку на центр стола, потом, немного подумав, сместил её чуть вправо. Сел, поднял свой бокал, посмотрел на меня.

– Как говорится, ваше здоровье, Саша.

– И вам не болеть. – Я сделала небольшой глоток. Вино оказалось холодным и сладким. Я сделала ещё один, побольше.

– Ну как? – осторожно поинтересовался японец-китаец.

– С пивом потянет, – ответила я и прикончила стакан.

Лицо японца-китайца изобразило смесь озабоченности и удивления.

– С пивом? Саша, вы хотите пива?

Я усмехнулась.

– Нет, это выражение такое, шуточное, означает одобрение. Отличное вино, спасибо.

Японец-китаец извинился, встал, достал из кармана пиджака небольшой блокнот с карандашом, который был пристёгнут к блокноту шнурком, вернулся к столу, сел и начал записывать.

– Так, «потянет с пивом» – ироническое выражение одобрения, – проговорил он. – Всё правильно?