Скажу по правде, зрелище завораживало. И тот и другой своё дело знали, и двигались как… как одетые в штатское бежаровские болеро. Да, это больше всего было похоже на танец. Дикий, но симпатишный. Я даже забыла про боль и тошноту, до того это было красиво.

Наконец, японцу-китайцу удалось лягнуть Костантино в пах. Тот как-то по-бабьи охнул и присел на одно колено, закрыв лицо и голову кулаками. «Всё, хана тебе, – подумала я, – сейчас он тебя запинает», но японец-китаец повёл себя, как мне показалось, странно. Вместо того чтобы добивать обездвиженного противника ногами, он сделал два шага назад, с короткого разбега подпрыгнул и обрушился на моего обидчика сверху. Костантино попытался вывернуться, упал на бок, но японец-китаец плотно оседлал его, ударил ладонью в ухо и, кажется, начал душить. На этом вся красота кончилась. Я отвернулась.

И ещё: мне было совсем не жаль Костантино.

После того как я немного отошла от боли, мы с японцем-китайцем затащили Костантино в мой номер, раздели догола и плюхнули на кровать мордой вниз. Одежду Костантино японец-китаец сложил в большой пластиковый пакет, а большой кожаный бумажник, вывалившийся из штанов, себе в карман. После шмыгнул в ванную и стал там чем-то греметь, а я осталась в комнате наедине с потерпевшим.

Голый Костантино был прекрасен. Узкий в тазу, широкий в плечищах, совершенно без «спасательного круга», то есть боков и пуза – чего я больше всего терпеть не могу в мужиках. Больше скажу, я ни разу не видала голого мужика с такой шикарной задницей. Лучше были только в магазине «Gigolo».

Японец-китаец вернулся из ванной с пластиковой бутылкой без дна. Перевернул Костантино на спину, не забыв закрыть простынёй самое интересное, и обернулся ко мне.

– Саша, у вас есть водка? – спросил он.

– Вам что, нужно выпить? – удивилась я.

– Нет, не мне. Ему! – Японец-китаец показал на Костантино. – Вы же русская, у вас должна быть.

У меня и вправду была водка. Нам всем посоветовали взять с собой на случай непредвиденных подарков. Я выудила из сумки пол-литра «Русского эталона» за горлышко и протянула её моему спасителю, как гранату.

– То, что надо, – сказал он, и наклонился над Костантино. – Пожалуйста, держите голову, а я буду лить.

Я влезла на кровать и обхватила руками неожиданно маленькую по размеру костантинову голову.

– За уши удобнее всего будет, – посоветовал мне японец-китаец.

Уши оказались маленькие и холодные. Я прижала голову Костантино к подушке, японец-китаец левой рукой ловко открыл ему рот и вставил туда импровизированную воронку из обрезанной бутылки.

– Скажи: «а-а-а-а», – протянул он, хрустнула свёрнутая крышка (резко пахнуло водярой), и тонкая струйка потекла в пластик.

Поначалу всё шло гладко, но где-то к половине бутылки у Костантино из района гортани стали доноситься неприятные булькающие звуки. Неожиданно для самой себя я испытала приступ беспокойства – не захлебнётся ли, или ещё чего – и озабоченно посмотрела на японца-китайца, на что тот сделал пару успокаивающих кивков, мол, всё нормально.

– Не волнуйтесь, – почти по слогам проговорил он, – ему ничего не угрожает. Видите, лежит спокойно и выглядит совершенно нормально.

Я посмотрела на Костантино. Действительно, для человека, в которого без его на то согласия заливают пол-литра, смотрелся он довольно неплохо, разве что шумновато дышал носом. Я немного успокоилась.

– А он, того, не скопытится с такой дозы? – поинтересовалась я после того, как пустая бутылка полетела в угол.

– Нет! – уверенно ответил японец-китаец. – Судя по документам, он тоже русский. Так что всё будет в порядке.

– Русский?! – переспросила я.

– Да, и это многое объясняет. – Японец-китаец достал откуда-то из кармана паспорт знакомого красного цвета. – Вот, смотрите, Говенько Константин Натанович, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения. Место рождения – город Херсон, военнообязанный… так, что там дальше… зарегистрирован брак с гражданкой Горшковой Валентиной Степановной тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения, ого…

Японец-китаец вскинул глаза на меня.

– А ваш обидчик, оказывается, альфонс.

– На прописке, наверное, женился, – предположила я, а сама подумала: «Константин Натанович Говенько – это ж надо…»

– Это я и хотел сказать, – отозвался японец-китаец, – а теперь, собирайте вещи.

Я немного опешила.

– Зачем?

– Мы съезжаем, точнее, вы съезжаете. Поверьте, для вас будет гораздо безопаснее пожить некоторое время у меня, – японец-китаец сложил ладони, как будто собирался молиться.

– У вас, это где? – поинтересовалась я.

– Я снял здесь квартиру в районе «Оньиссанти». Это недалеко. Прошу вас, сделайте так, как я вам сказал. Так пострадает только ваша репутация. – Он показал рукой на Костантино, который, судя по всему, находился уже в глубокой отключке. – А если останетесь, пострадаете вы сами.

Не то, чтобы он меня сильно напугал, но собралась я мгновенно, благо чемодан у меня был почти не разобран. Спящую голову я, как и в прошлый раз, завернула в полотенце, а не влезшие в чемодан вещи покидала в располневшую до неприличия сумку.

– Ну что, присядем на дорожку, – предложил японец-китаец, когда всё было собрано.

Я кивнула и села на тумбочку для чемодана. Японец-китаец по-хозяйски уселся на кровать, чуть откинув, торчавшую из простыней волосатую Костантинову ногу.

– Во, разлёгся, – пробурчал он себе под нос.

Несколько секунд мы сидели молча. Тишину нарушало только тяжёлое дыхание Костантино. Наконец, японец-китаец несколько раз хлопнул себя ладонями по коленкам и резко поднялся. Я тоже встала и пошла на выход, но японец-китаец жестом остановил меня.

– Я первый, – сказал он, приоткрыл дверь, аккуратно высунулся в коридор, осмотрелся и только потом выкатил туда мой чемодан и вышел сам.

Я покидала номер, как капитан корабля, последней. Сердце моё сжалось, когда я бросила прощальный взгляд на мирно спящего на правом боку Костантино (японец-китаец перевернул его, чтобы тот не захлебнулся рвотой, если что).

«Представляю, какой у него завтра будет бодун, – подумала я, – так ему и надо, козлу», повесила на ручку двери ярлык «Don’t disturb[16]» и поковыляла за японцем-китайцем, который, судя по звуку, уже вызвал лифт.

Благополучно миновав ресепшн, мы оказались на уже подсохшей после вчерашнего мостовой.

– Думаю, стоит пройтись немного пешком, а там уже ловить такси, – огласил план действий японец-китаец, – заодно подышим свежим воздухом. – Идите в трёх – четырёх шагах позади меня, так никто не подумает, что мы вместе.

В знак согласия я кивнула, и мы двинулись.

Японец-китаец шёл довольно быстро, изображая туриста, спешащего в аэропорт. Я шагала следом, соблюдая дистанцию – это было несложно, с моими-то ножищами. Народу на улице было полно, и, на нас никто не обращал внимания. Таких как мы – туристов с чемоданами на колёсиках и сумками – вокруг было до чёрта.

Неожиданно я снова почувствовала вполне отчётливое беспокойство. Нет, страшно мне не было. Страх мой остался лежать на ковролине рядом с лифтом (спасибо Костантино, мать его за ногу). На то, что я осталась одна, без группы, и иду непонятно куда, непонятно с кем, мне тоже было плевать с той самой башни, которая лучше пизанской. «Что же тогда? – думала я, глядя на широкую спину японца-китайца, – что меня такое гадкое гложет?»

Ответ пришёл секундой позже: оказывается, я волновалась за свой чемодан, стучавший колёсиками по тёртой брусчатке позади моего попутчика, а точнее, за то, что лежит у него внутри. Меня внезапно кольнула фантазия, что всё это хитрый план, что японец-китаец и Костантино на самом деле заодно, и им ничего в жизни не нужно, кроме как отобрать у меня чемодан. Я непроизвольно сократила дистанцию на случай возможного похищения чемодана, хотя прекрасно понимала, что ничегошеньки не смогу сделать с этим странным человеком, полчаса назад расправившимся с Костантино.