– Нету тут никакого Чернопятова. Видать, ждать надоело, а могилка – вон она. Слушай, да тут и памятник приготовлен, хороший какой, из черного мрамора и написано: «Петухова Валентина Сергеевна». И дата сегодняшняя, все как полагается, оперативно работают.

– Так начальство ведь! Памятник старинный, а надпись свежая. Старик-то небось этим и промышляет, старую надпись сбил, а новую поставил.

– Ну ладно, подними крышку, – сказал романтический могильщик, – пусть последний раз на солнышко посмотрит.

– Кончай дурака валять! – обрезал «прагматик». Но «романтик» заупрямился.

Валентина Сергеевна услышала стук поднимаемой крышки. Что-то теплое коснулось ее лица, она поняла, что это солнечный свет. Последний, должно быть, солнечный свет в ее жизни.

– А неплохая, видать, баба была, в самом соку женщина, – сказал «романтик».

– Старовата… – не согласился «прагматик».

– А по мне в самый раз, – не мог успокоиться «романтик». – Такая все понимает и не выкобенивается, обнимешь покрепче, и ты в раю.

– Ну обними, – хмыкнул «прагматик». – Давай-ка лучше помянем рабу божью, как ее там… Валентину.

Послышалось бульканье.

– Ну, – сказал романтичный могильщик, – пусть будет тебе земля пухом, Валентина. Хорошая ты, видать по всему, женщина, но уже больше никому не понадобишься. Ты смотри, – удивленно протянул он, – лежит, как живая, каждая кровинка на лице играет.

– Бывает, – заключил его напарник. – Ну, заколачивай.

Упала крышка, послышался звук забиваемых гвоздей. И тут-то и почувствовала Петухова невыразимый ужас всего происходящего. Гроб закачался на веревке, а потом неуклюже рухнул в могилу. По крышке застучала земля, сначала одиночные камни, потом лопата за лопатой.

Внезапно Петухова почувствовала в гробу какое-то движение. Что-то маленькое и теплое шевелилось в ногах, каждая новая лопата земли заставляла непонятное существо шарахаться из стороны в сторону. Потом это нечто поползло вверх по ее телу, приблизилось к лицу.

«Мышь, – поняла Петухова. – Как она сюда попала?»

Между тем стук земли прекратился. Видимо, могильщики решили помянуть ее еще раз.

Мышь залезла на лицо Валентины Сергеевны и стала его обнюхивать. Усики животного щекотали, мышь бегала по ее лицу, принюхивалась, тихонько куснула нос. Звук падающей земли возобновился. Становилось трудно дышать, чувствовалось, что могила почти засыпана. И вдруг от всей этой мышиной беготни Петухова неожиданно чихнула. И внезапно почувствовала, что снова может двигать руками и ногами. Она отчаянно застучала по крышке гроба, закричала. Стояла тишина, шум падающей земли не был слышен.

«Погребена заживо. Неужели нет выхода?» Она снова отчаянно застучала. Потом, перевернувшись, спиной попыталась открыть крышку гроба. Та вроде немного сдвинулась, но земли было столько, что ее тяжесть не пускала крышку.

А наверху между тем происходило следующее.

– Постой-ка, Вася, – сказал романтический могильщик. – Слышишь, вроде шум какой-то из-под земли.

– Слаб ты, однако, на водочку, – сердито сказал скептик Вася. – Мерещиться вон уже начало.

– Нет-нет, ты послушай!

– Не нравится мне все это, – сказал Вася. – Давай закапывай быстрее, да поедем в город.

– Ой, вроде опять, – не сдавался его напарник.

Вася сплюнул и начал работать лопатой быстрее.

– Смотри, кто-то бежит, люди какие-то.

– Какие еще люди?

К ним приближалась странная компания. Впереди, хромая, бежал средних лет мужчина с перевязанной головой и рукой в гипсе, за ним поспевал какой-то старичок, следом степенно шел милиционер.

– Стойте! – заорал человек с перевязанной головой. – Прекратите закапывать!

– Там живой человек, – поддержал его старичок.

– Что это все значит? – сердито спросил у милиционера Вася.

– Да вот, эти граждане утверждают, что в гробу живая женщина, – хмуро сказал милиционер.

– Я же говорил! – закричал «романтик». Он схватил лопату и принялся лихорадочно раскапывать могилу. Старичок вырвал у Васи лопату и стал помогать ему. Человек с перевязанной головой бегал вокруг и всем мешал.

Валентина Сергеевна снова услышала какие-то звуки. Вначале она ничего не поняла, но потом до нее дошло, что ее откапывают. Неописуемая радость, казалось, придала ей сил. Она закричала так, как, наверное, никогда в жизни не кричала.

Наконец лопаты стали царапать о крышку гроба, потом кто-то спрыгнул и зацепил веревки. Гроб медленно пошел вверх. Раздался скрежет металла о дерево, и крышка отлетела в сторону. Над ней склонились человеческие лица. Валентина Сергеевна узнала Митю Воробьева и Забалуева. Митя был бледен, голова и рука его были перевязаны, но лицо выражало такую радость, что сердце Петуховой застучало еще быстрей. Забалуев даже прослезился, он тряс Валентину Сергеевну за руку и никак не мог прийти в себя. Два могильщика смотрели на все это, открыв рот, потом один из них, видимо Вася, достал бутылку, налил себе стакан и залпом выпил.

– Поседела, вся насквозь поседела, – шепотом сказал другой могильщик. Валентина Сергеевна и сама чувствовала, что с ней что-то произошло. Она провела рукой по волосам и вопросительно посмотрела на Забалуева.

– Да-да, – быстро закивал головой он. Слезы с новой силой брызнули из его глаз.

«Чего же он плачет? – удивилась Петухова. – Ведь все кончилось хорошо».

– Мчались сюда, думали, не успеем, – радостно тараторил Митя. – Все это осиное гнездо, – он махнул рукой в сторону Лиходеевки, – окружено. После Струмса остались записки, по ним и разобрались. Жалко профессора, и Колю жалко. Но ничего, все эти мерзавцы уже арестованы.

«Разве их можно арестовать?» – удивилась про себя Петухова.

Вперед выступил милиционер.

– Итак, – сказал он неторопливо, – вы и есть гражданка Петухова?

Валентина Сергеевна первый раз внимательно посмотрела на милиционера. Обычный парень, каких много. Белобрысый, веснушчатый… Вот только глаза… Острые, пронзительные, и в то же время глаза древнего старика. Кого-то ей они напоминали.

Над ее головой пролетела большая черная птица…

Потом уже попытались разобраться, с чего все это началось, и тогда кто-то вспомнил о кривой старухе Антонихе. Антониха была известная пьянчужка, шаталась день-деньской от магазина к магазину: собирала пустые бутылки и к вечеру обычно бывала пьянехонька.

Жила она на первом этаже одного из окрестных домов в так называемой дворницкой, поскольку некоторое время мела улицу.

И вот однажды прямо с утра прибежала бабка к магазину и – небывалый случай, – купив водки, позвала к себе в компанию двух болтавшихся тут же страждущих опохмелиться. Налив трясущимися руками полстакана, она тут же его выпила, а потом поведала своим «приятелям» о том, что с ней случилось. По ее словам выходило, что вчера вечером она притащилась к себе домой «очень хорошая», тут же уснула и проснулась среди ночи от чьих-то голосов. Сперва она ничего не разобрала и подумала, что в квартире идет какая-то гулянка. Подобное, к слову сказать, происходило почти каждый день. Она разлепила глаза и увидела, что в комнате темно. Голоса же раздавались рядом с ней и слышны были очень ясно. Говорили двое.

– Скучно, батюшка, – сказал женский голос.

– Да, невесело, – подтвердил стариковский хрипловатый надтреснутый тенор.

– Совсем житья не стало от этой мелюзги, – продолжала женщина. – Все под корень извели. А ведь какое времечко было! И все ты…

– Ну-ну, я тут при чем, – старик сердито запыхтел, – ты словам-то меру знай.

– Не прибей ты тогда этого профессора, не мудруй с бабой этой – жили бы в тиши и покое. – В голосе женщины послышались сдерживаемые рыдания. – Помнишь его слова: «Все тут асфальтом да бетоном зальем», – так и вышло.

– Его слова тут ни при чем, – сердито сказал старик, – может, не кончи его тогда, совсем бы нас извели, да и вообще, чего ты разнылась, разве мы тут не хозяева?