Все перечисленные дамы к 1844 г. уже скончались. Писательница Жермена де Сталь (о которой, по свидетельству Софи Гэ, одна из современниц сказала: «Будь я королевой, я приказала бы госпоже де Сталь говорить со мной не переставая» — Gay. Р. 39) умерла в 1817 г., а ее дочь герцогиня де Брой (по выражению Ш. де Ремюза, «муза, ангел и волшебница» либеральных салонов 1820-х гг.) — в 1838 г. Герцогиня де Дюрас, чей салон был «своего рода нейтральной территорией, где признавали всего одну партию — партию людей острого ума» (Barante P. de. Mélanges historiques et littéraires. P., 1835, t. 3, p. 358), скончалась в 1828 г., а маркиза де Монкальм, любившая «мирить политических мужей» (Marcellus, comte de. Chateaubriand et son temps. P., 1859. P. 250), — в 1832 г. Одной из тех, кто утверждал, что «век салонов» кончился, была мать Дельфины Софи Гэ, которая начала с этого тезиса свою книгу «Прославленные салоны» (1837). Впрочем, Софи на этом не остановилась, но заодно перечислила условия, необходимые для существования настоящего салона, — условия, которые, судя по всему, были так же важны и для Дельфины. Первое из них: наличие в качестве хозяйки дамы не старой, но и не такой молоденькой, чтобы окружающие мужчины интересовались ее внешностью больше, чем ее умом; второе — существование при этой даме хозяина дома «учтивого, незаметного или отсутствующего»; третье — способность хозяйки привечать всех людей замечательных и выставлять за дверь людей докучных и, наконец, ее готовность всегда быть дома и принимать гостей (Gay. Р. 3–7).

Если главным занятием посетителей светского салона считалась беседа, то одним из главных свойств «правильной» светской беседы ее теоретики называли учтивость, умение выслушивать чужие мнения, не навязывая своего. Считалось, что такая беседа стала невозможна после революции 1789 г., когда в салоны ворвалась политика и светскую толерантность убил так называемый «дух партий», то есть политический фанатизм. С этой точкой зрения, канонизированной уже в первой половине XIX в. (см.: Deschanel Е. Histoire de la conversation. P., 1857. P. 158–159), соглашаются и современные исследователи, ограничивающие «золотой век беседы» 1789 годом (см.: Craven В. L’Age de la conversation. P., 2002. P. 10). Дельфина в данном случае исходит из другой предпосылки: она утверждает, что настоящие салоны ее времени хранят верность традициям, а местом, где господствует эгоизм, убивающий истинную беседу, сделались клубы (сатирическому изображению которых посвящена вторая часть фельетона). Именно за умение создавать в своем салоне такую атмосферу, в которой «разница мнений уступает потребности общаться друг с другом и друг другу нравиться», превозносит госпожу де Сталь Софи Гэ (Gay. Р. 21–22). Упоминаемая ниже Дельфиной госпожа де Буань, по ее собственному признанию, училась у госпожи де Сталь умению «принимать людей всех взглядов и, споря с ними, не погрешать против учтивости, дабы не оставить за пределами своего салона ни одного из этих мастеров словесного фехтования» (Boigne. Т.1. Р. 271; ср.: Fumaroli. Р. 198–201). Разумеется, в подобном видении беседы есть оттенок утопизма — впрочем, характерный для французских представлений о беседе еще в дореволюционное время; беседа уже тогда представала идеальной сферой бесконфликтности, где противоречия реальной жизни «снимаются» благодаря учтивости беседующих (см.: Craven В. Op. cit. Р. 11–12).

Жюльетта Рекамье нанимала квартиру в женском монастыре Аббеи-о-Буа в Сен-Жерменском предместье (№ 16 по Севрской улице); в ее салоне устраивались блестящие благотворительные концерты, велись интеллектуальные беседы, в которых принимали участие незаурядные завсегдатаи: Шатобриан, философ Балланш, историк Токвиль и многие другие; юная Дельфина декламировала здесь свои стихи. Одним из верных поклонников госпожи Рекамье и постоянных посетителей ее салона был А. И. Тургенев, чьи парижские корреспонденции пестрят описаниями вечеров в Аббеи-о-Буа (см.: Тургенев. По указ.). Отличительной чертой госпожи Рекамье все современники считали ее умение соединять в своем салоне людей разных взглядов и разной политической ориентации (см.: Мартен-Фюжье. С. 193), поэтому Дельфина не случайно называет ее имя первым. Ламартин жил в том же Сен-Жерменском предместье в доме 82 по Университетской улице, а Гюго — в квартале Маре в доме 6 на Вогезской площади (сейчас в этой квартире находится его музей; описание гостиной Гюго со «следами страсти к зодчеству древних времен» см.: Боткин В. П. Письма об Испании. Л., 1976. С. 201). Чета Ламартинов принимала по субботам, причем благодаря самому Ламартину в его салоне теснились политики, а благодаря его жене, «милой, умной, начитанной и с редким талантом в живописи» (Тургенев. С. 131), тот же салон превращался в «святилище искусств» (Balabine. Р. 109). В фельетоне 6 марта 1841 г. Дельфина описала «вечер знаменитостей» в салоне госпожи де Ламартин и привела длинный список собравшихся там выдающихся особ, сопроводив каждое имя эпитетом «великий» (см.: 2, 48–49). «Ведение» салона считалось женским делом, поэтому Дельфина обозначает все салоны именами их хозяек, хотя и Ламартин, и Гюго, разумеется, играли в своих салонах роль ничуть не меньшую, чем их жены.

Графиню де Буань любовные узы связывали с канцлером Пакье, а Корделию де Кастеллан, жену графа Бонифаса де Кастеллана (не путать с организатором любительского театра Жюлем де Кастелланом!), — с председателем правительства в 1836–1839 гг. графом Моле; поэтому их салоны могли считаться политическими. В 1843 г. графиня де Кастеллан была «женщиной лет пятидесяти, которая блистала богатым воображением и с величайшей естественностью направляла ход беседы»; она с равным успехом обсуждала с разными собеседниками разные темы: с Гизо и Моле «труднейшие исторические и политические вопросы», со светскими людьми — предметы самые легкомысленные (Balabine. Р. 105–106). Другие собеседники графини отказывали ей в политических познаниях, но не отрицали, что в ее салоне царит «редкий по нынешним временам дух светскости» (Rémusat. Р. 167). Что же касается графини де Буань, то о ее знакомствах и познаниях можно судить по ее мемуарам — одному из ценнейших источников по истории Франции эпохи Реставрации и Июльской монархии (см.: Boigne).

Госпожа де Курбон, разведенная жена оперного певца Ролана, сохранившая девичью фамилию, унаследовала завсегдатаев своего салона на Королевской улице от аристократки княгини де Водемон, большой приятельницы Талейрана (та умерла в 1832 г.). В скромной квартире госпожи де Курбон не было «ни бархата, ни шелка, ни позолоты», но каждый приглашенный «чувствовал себя как нельзя более непринужденно» благодаря любезности хозяйки (Balabine. Р. 232–233).

Герцогиня де Майе, мать путешественника герцога де Майе (см. примеч. 417 /В файле — примечание № 527 — прим. верст./), автор ценных мемуаров о парижской светской жизни (Maillé, duchesse de. Souvenirs de deux Restaurations. P., 1984), устроительница любительских спектаклей (см.: Мартен-Фюжье. С. 305–307), жила в Сен-Жерменском предместье на улице Святого Доминика, напротив дома С. П. Свечиной.

Графиня де Шастене славилась также своими детскими балами (см. примеч. 422 /В файле — примечание № 532 — прим. верст./); по словам Балабина, она, «будучи женщиной умной, принимала все режимы, от Империи до нынешней власти, так что, благодаря общению со знаменитостями всех эпох, ум ее сверкал блеском не столько природным, сколько заемным» (Balabine. Р. 110). Дельфина еще до замужества декламировала в салоне госпожи де Шастене свои стихи.

В салоне герцогини де Розан, младшей дочери герцогини де Дюрас, русский очевидец находил «милую хозяйку, литераторов, ученых, депутатов, легитимистов, нынешних роялистов; смесь аристократии старой с новой; и наших петербургских дам» (Тургенев. С. 255). В 1820-х гг. юная Дельфина декламировала свои стихи и у герцогини де Розан, и у ее матери.

Леонтина де Ноай, вдова погибшего в 1812 г. при переходе через Березину виконта Альфреда де Ноая, принимала гостей в особняке на площади Бово в предместье Сент-Оноре; ее красота и ум пленили русского посла в Париже графа Поццо ди Борго, который в 1825 г. сватался к ней, но был отвергнут (см.: Мартен-Фюжье. С. 145).

Салон графини де Жирарден (урожд. де Вентимиль), жены графа Александра де Жирардена, отца Эмиля, Балабин называет «элегантным легитимистским салоном» (Balabine. Р. 110). Сестра графини де Жирарден была замужем за графом Филиппом-Полем де Сегюром, наполеоновским генералом, членом Французской академии и пэром Франции, автором книг «История Наполеона и Великой армии в 1812 году» (1824) и «История России и Петра Великого» (1829).

Внучка маркиза де Лафайета, в 1828 г. вышедшая за Шарля де Ремюза (см. примеч. 385 /В файле — примечание № 495 — прим. верст./).

См. примеч. 426 /В файле — примечание № 536 — прим. верст./. Салон графини Мерлен был одним из тех немногих, который Софи Гэ удостоила восторженного очерка в своих «Прославленных салонах» и о котором написала, что он делает честь как изящным искусствам, так и хорошему обществу (Gay. Р. 226).

Госпожа Дон, теща Тьера, принимала гостей зятя (см. примеч. 61 /В файле — примечание № 171 — прим. верст./). Поскольку Тьер после отставки своего кабинета в 1840 г. находился в оппозиции, его салон, естественно, притягивал к себе всех других разочарованных политиков. Чтобы соблюсти объективность, Дельфина намеренно упоминает не только жительниц легитимистского Сен-Жерменского предместья, но и салон Тьера, где, по оценке его друга и соратника Шарля де Ремюза, царил «буржуазный дух со всеми его притязаниями, эгоизмом и подозрительностью», дух «выскочек, не полностью лишенных вкуса», причем сам хозяин прекрасно это сознавал (см.: Rémusat. Р. 57). Впрочем, преимущество Дельфина явно отдает салонам аристократическим, а некоторые салоны, игравшие довольно важную роль в парижской светской и литературной жизни, например салон госпожи Ансело и ее мужа, тоже писателя, не упоминает вовсе. Правда, и госпожа Ансело в книге «Парижские салоны: угасшие очаги» (1858) о салоне Дельфины не рассказывает. Между тем госпожа Ансело также отстаивала способность салонов своего времени соперничать с салонами прошлого (см.: Marschall S. Les salons de la Restauration: un mythe, indice des mutations de la sociabilité au XIXe siècle. L’exemple de Virginie Ancelot // Repenser la Restauration. P., 2005. P. 321–346).

О княгине Ливен см. примеч. 63 /В файле — примечание № 173 — прим. верст./; княгиня Бельджойозо, итальянка, высланная из Милана за антиавстрийские выступления и с 1830 г. жившая в Париже, была известной меценаткой и устраивала в своем салоне в доме 23 по Анжуйской улице (в предместье Сент-Оноре) музыкальные вечера. Салон русской католички Софьи Петровны Свечиной, жившей в доме 71 (ныне 5) на улице Святого Доминика в Сен-Жерменском предместье, сыграл немалую роль во французском «религиозном возрождении» 1830-х гг.

Клубы, или «кружки» — сугубо мужские формы проведения досуга в местах, куда женщины доступа не имели. Для вступления в клуб, как правило, нужно было заручиться рекомендациями тех, кто в нем уже состоял, пройти процедуру голосования, заплатить вступительный взнос, а также платить некую сумму ежегодно. Член клуба мог за небольшую сумму получить там превосходный обед, к его услугам были ежедневные газеты, бильярд и карты (даже после закрытия официальных игорных домов), а в некоторых клубах читались лекции о самых разнообразных предметах. См. выше о парижском Жокей-клубе (примеч. 3 /В файле — примечание № 113 — прим. верст./) и о клубе «Союз» (примеч. 187 /В файле — примечание № 297 — прим. верст./).