Мартина замолчала.
— Ну и?.. — нарушила тишину доктор Фелиция Фелтон.
— Все, — объяснила Мартина. — Дальше пустые страницы.
Доктор Говард Фелтон взял у нее из рук тетрадь и перелистал.
— Двадцать первое февраля. Насколько помню, он в том месяце умер.
— Где же эти новые лекарства? — Мартина перебирала пробирки и читала ярлычки.
Фелтоны потянулись к подъемнику, и каждый вытащил оттуда столько, сколько мог взять.
Не падай!
Ева с трудом держалась на ногах. Опираясь на край стола, она подтащила ноги к подъемнику.
И впилась глазами в дальний угол ящика.
В небольшую картонную коробку с надписью «Пакеты для пылесоса».
Она положила руку на плечо Мартины. Чтобы иметь опору.
— Что ты делаешь? — крикнула Мартина. — Куда ты? Сиди!
Ева протянула свободную руку. Она схватила коробку и упала на спину. Фелтоны успели подхватить ее и усадили на стул.
— Что? Что? — Мартина быстро сорвала крышку.
Под ней была прокладка из пожелтевшей газеты.
Под газетой открылось несколько флакончиков, переложенных клочками бумаги. В каждом была мутноватая жидкость.
Мартина вынула один и прочитала вслух:
— Брианн.
— Все сыворотки разные, — предупредила доктор Фелиция Фелтон. — Какая из них подействует?
— Он не написал! — откликнулась Мартина.
Ева снова протянула руку. Повернув остальные флакончики, она прочитала ярлычки. СЕЛЕСТАЙН. АЛЕКСИС. ЕВА.
Один для нее.
Она подняла его.
— Подожди! — закричала Мартина. — А что, если это не тот?
Ева застыла.
В голове все помутилось.
Правда, а что, если?..
Один неверный шаг — и она мертвец.
Но как угадать?
Самый прозрачный? Флакон Алексис.
Самый насыщенный цвет? Флакон Селестайн. Темно-зеленый.
Самый полный? Флакон Брианн.
Нет.
Ответ не заставил себя долго ждать. Он выплыл откуда-то из глубины ее сознания.
Каждый флакончик предназначен одной девочке. Каждой со своей судьбой. Так приписал доктор Блэк.
Судьба.
Это Ева понимала.
Разве не судьба привела ее сюда?
Она же подскажет ей и сейчас.
Она не может воспользоваться чужой судьбой. От судьбы не уйдешь.
Ева взглянула на Мартину. Она пыталась сказать, но на это надо было слишком много усилий.
Мартина не плакала. Она во все глаза смотрела на Еву.
Она знала.
Непонятно как, но она знала.
Ее.
Время.
Истекло.
Она пыталась открыть колпачок флакончика, но пальцы ей не повиновались.
Кажется, умираю.
Как Даниель.
Вдали от дома.
Не доведя дело до конца.
Комната поплыла перед глазами.
Воздух уходил из легких.
Свет стал меркнуть.
Возьми.
В центре комнаты сгустился островок света. Или у нее в мозгу? Игра воображения? Она не могла бы в точности сказать.
В центре этого светового сгустка возникли лица. Смутные сначала, но затем обретшие знакомые черты.
Алексис.
Брианн.
Селестайн.
Даниель.
Ева улыбнулась:
— Эй, девочки!
— ЕВА! ЕЕЕЕЕЕЕЕВА!
Голос Мартины.
Ева почувствовала, как капля жидкости влилась ей в рот.
И все погрузилось в ночь.
16
«A» Умерла.
«B» Умерла.
«C» Умерла.
«D» Умерла.
«E» Между жизнью и смертью.
Из черной ночи.
Свет.
Белый свет.
Нечто выявляется. Расплывчатое. Движущееся. Парит.
Лица.
Мама.
Папа.
Кейт.
Мартина. А она-то как с ними оказалась? Смотрят на меня. Сами не свои. Еще бы.
Я ведь даже не попрощалась.
Простите!
Доктор Рудин.
РАССКАЖИТЕ ИМ! РАССКАЖИТЕ ИМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ…
— Ева, вставай!
Веки у нее вздрогнули и раскрылись.
— Эй, да она никак жива! — обрадовалась Кейт.
— Хаааагерфффол… — Губы двигаются с таким трудом, словно на них гири.
Надо сглотнуть. Прокашляться.
— Что она говорит? — спросила Мартина.
— Да потерпите. Она же столько времени пролежала без памяти, — это вмешалась доктор Рудин.
Ева раза два мигнула.
Комната вдруг стала приобретать форму.
Белые стены. Флюоресцентные лампы. Капельница.
Она обводила помещение медленным взглядом.
Родители. Две ее подруги. Доктор Рудин.
Реальные.
Живые.
— Ева? — проговорила миссис Гарди, беря ее за руку.
— Ах, мама, прости… я не хотела…
— Шшшш, — поднес палец к губам папа. — Ты все сделала правильно. Доктор Рудин все нам поведала.
— Доктор Рудин? Но как вы здесь так быстро появились?
— Да ты лежала без сознания три дня, — объяснила доктор Рудин.
Сыворотка!
— Она… подействовала? — спросила Ева.
Доктор Рудин кивнула:
— Сначала я решила, что все кончено. Но потом кровь у тебя стабилизировалась, и симптомы медленно, но верно стали исчезать. Целая команда отслеживала поведение теломеры в твоих хромосомах. А еще я сняла лабораторию, чтобы сделать новую сыворотку. Это все невероятно, Ева. Скоро об этом заговорит весь мир!
— А это значит, что больше никому не придется переносить такие страдания, какие пережила ты, — добавила Мартина.
И Даниель.
И Алексис, и Брианн, и Селестайн.
И Уитни. Она первая. Донор.
Все части Евы.
Все покинули сей мир.
Принесенные в жертву.
Жертвы любви доктора Блэка к дочери.
— Он не имел права это делать, — бросила Ева.
Доктор Рудин коснулась ее руки:
— Но посмотри, что вышло из этого, Ева. Лекарство от новой болезни, природу которой не могли понять. Никто, кроме доктора Блэка.
— Но клонирование…
— Кто знает, придет день, и мы найдем записи доктора Блэка и на эту тему. Так что… как видишь, результаты не только отрицательные. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, разве не так?
Ева отвернулась к стене.
Она не очень в это верила.
— Даниель жива, Ева. В тебе, — произнесла Мартина.
— Как и все другие, — добавила Кейт.
Они и правда живы. В мозгу Евы. Память о них всплывала и потом в самые неожиданные моменты. Они жили в ней всю оставшуюся жизнь.
— Стало быть, я последняя в этом роду, так, что ли? — усмехнулась Ева.
— Последний из могикан, — пошутил папа.
Сознание Евы вдруг начало меркнуть.
— Сделайте одолжение, доктор Рудин, — произнесла она. — Если вам удастся найти записи доктора Блэка о клонировании, уничтожьте их.
Ответа она не услышала.
Глаза ее сомкнулись. Слова из реального мира стали куда-то отдаляться, глохнуть, мешаться со снами.
— …дайте ей немного времени… — доктор Рудин.
— …так утомлена… — мама.
Затем неожиданные шаги, возбужденные голоса.
— Мисс, вам сюда нельзя!
— Проснись!
Незнакомый голос.
Настойчивый. Смущенный.
Ева приоткрыла глаза.
— Ева?
Она повернулась, застонав от боли. У кровати стояла незнакомка.
Куртка. Шерстяной шарф.
Лицо.
Нет!
Этого быть не может!
— Привет! — сказала девочка. — Ты меня не знаешь…
Сон.
Больше никого не осталось. Я последняя в ряду.
— …меня зовут Франческа…
Война
Дело № 6955
Имя: Джейкоб Бранфорд
Возраст: 14
Испытание прошел:
1
Хроника войны
5 мая 1864 года
Юг Гобсонс-Корнера, Мэриленд
Я жив.
Я один из немногих счастливчиков. Бойня прекратилась. По крайней мере на время. Я похоронил четырнадцать товарищей. Сколько осталось на поле битвы, не счесть.
Но мне не до скорби. Нет времени предаваться праздным мыслям. Слишком много дел еще надо переделать. Почтить погибших и приготовиться к следующей битве.
Она началась на рассвете. С таким адским грохотом, будто разверзлась земля. Мои товарищи по палатке и я сам вскочили как ошпаренные. Пушечная канонада. Совсем под боком.
Вдруг в палатке послышались непривычные звуки. Кто-то плакал.
— Мне всего семнадцать! — ревел Том Шелтон. — Я еще слишком юн, чтобы погибать.
Как же я ненавижу трусов! Меня так и подмывало сказать ему, что мне всего четырнадцать лет. Что я прибавил себе возраст, чтобы участвовать в настоящих сражениях. Хныканье Тома заразило нас страхом и сомнением.
Затем яркой вспышкой сверкнул первый ружейный выстрел, и Том упал в грязь. Замертво.
Всякие сомнения покинули меня. Это война. Я взял на изготовку свое ружье и побежал. Под проливным дождем. В самое пекло на линию огня.
— Мы с тобой, Бранфорд! — закричали мои люди.
Земля была скользкой, как каша-размазня. Гребень холма кишел серыми фигурками конфедератов. Над головой раздался ружейный залп, и я услышал тошнотворный звук металла, входящего в человеческую плоть, и плоти, шмякающейся в грязное месиво.
Внимание! Соберись! Я выстрелил во врага один раз, второй. Серая фигурка рухнула на землю. Вторая покатилась по склону.
Я десять раз перезаряжал ружье. И десять отступников пали бездыханными. Но они неизмеримо превосходили нас числом и вооружением. Град пуль, изрыгаемый их ружьями, был плотнее ливня, низвергающегося с неба.
Оглянувшись назад, я увидел, что земли не видно из-за павших солдат. Их синие мундиры темнели пятнами крови.
Я остался один. Я едва успевал перезаряжать ружье и стрелять, стрелять без устали. С каждым выстрелом серые ряды редели, пока атака окончательно не захлебнулась.
Теперь пора было оказать помощь моим храбрым страждущим товарищам.
Но я понимал, что конфедераты просто так не отступят. Оставшиеся в живых перестраивались, готовясь к новому штурму. Времени у меня было в обрез, и оставался только один выход.
Я ринулся к вершине холма. Один. Пуля просвистела рядом, чуть не отстрелив мне левое ухо. Раскисшая грязь, словно клеем, схватила мои сапоги, и дальше мне пришлось бежать босиком. Когда я добежал до леска, из окопов выскочило трое мятежников. Сверкнули штыки.
Я увернулся, бросился вперед и схватил одного из них сзади. Приставив кинжал к его горлу, я приказал остальным бросить оружие. Когда же эти ничтожные предатели все же бросились на меня, я толкнул вперед своего заложника, и он принял смерть от «дружеского» штыка. Но не раньше чем я успел сорвать с него пояс. Одним мановением руки я заарканил оба ружья, вырвал их из рук врагов, а последних, молящих о пощаде, связал.
Оглашая окрестности яростным криком, я бросился в самую гущу вражеского стана. Дальше все помнится смутно: бешено молотящий кулак, сокрушаемые челюсти, удары ногой в пах, сверкание сабли, кровавые росписи на живых телах. Они пытались оказать слабое сопротивление, но не устояли перед моим яростным напором, и вскоре я добился полной и безусловной сдачи!
В наш лагерь я вернулся, ведя за собой сонм плененных южан. В рядах радостно приветствующих меня соратников, выражавших свое неподдельное восхищение, сто ял человек, которого я знал по портретам, человек, который давно стал моим идеалом — сам командующий союзнической армией Севера, генерал Улисс С. Грант.
— Сынок, — тепло проговорил он, вручая мне медаль за отвагу, — в жизни не приходилось мне видеть подобную храбрость перед лицом почти неминуемого…
