Подъехав к Хайфе, мы оставляем позади около 200 километров пути. В Хайфе мы завтракаем, немного прогуливаемся пешком по улицам и движемся дальше. Дальше – это значит утомительным и длинным путем через Назарет, Наблус и Рамаллах на Иерусалим, куда мы прибываем под вечер, усталые и насквозь пропыленные.

Как и Каир, Иерусалим поражает нас пестротой архитектурных стилей, хаотическим чередованием старинных построек и многоэтажных домов в чисто модернистском вкусе. Купола и минареты мечетей высятся по соседству с куполами и колокольнями христианских храмов, с приземистыми строениями иудейских синагог. То тут, то там в глаза бросаются потемневшие от веков и тысячелетий руины.

Минуя оживленный деловой центр, с муниципалитетом, отелями, банками, через какую-то улицу выезжаем на Юлианову дорогу, широкий проспект, затененный кипарисами. Здесь, на самой высокой точке города, в гордом одиночестве стоит отель «Царь Давид», где для нас и для наших водителей забронировано из Бейрута три номера.

По Палестине мы путешествуем без всякой помпы: никто нас здесь не встречает, не произносит приветственных речей. В этом есть своя хорошая сторона – можно отдохнуть от бесконечных церемоний, от повседневной необходимости держаться в рамках строгого протокола и светского этикета. Поэтому единственная наша забота – это поскорее добраться до своих номеров и смыть с себя липкий слой дорожной пыли. Как-никак, а преодолеть расстояние в 400 километров в августовскую жару – это не шутка!

В этот вечер прогулка по Иерусалиму нас не манит. А на следующее утро мы с Днепровым направляемся в Дом правительства, где наносим деловой визит английскому Верховному комиссару. Нас интересуют вопросы, связанные с так называемым «русским имуществом в Палестине».

Дело это для меня не новое. Впервые я занимался им еще в Наркоминделе, в бытность заведующим Ближневосточным отделом. Для нас имело значение прежде всего многообразное имущество бывшего Палестинского общества, но попутно мы интересовались и тем, что сталось с церковным имуществом, долгие годы остававшимся без юридического хозяина.

В мае 1944 года посольство командировало в Иерусалим второго секретаря Султанова и атташе Гнедых, которые получили у английской администрации, ведавшей «русским имуществом», все необходимые юридические и экономические данные. Теперь нам оставалось получить у английской администрации дополнительные юридические и экономические данные на случай, если в дальнейшем понадобится поставить этот вопрос в официальном порядке. Кроме того, мы хотели лично осмотреть само имущество.

Верховный комиссар без проволочек удовлетворил наше пожелание и прикомандировал к нам двух чиновников соответствующего отдела комиссариата. Вместе с ними мы в течение дня разъезжали по Иерусалиму и его окрестностям и осмотрели все, что нас интересовало.

Вечером я встретился с Ириной Александровной в помещении греческой патриархии, где она и принц Петр жили в двух комнатах в качестве гостей иерусалимского патриарха Тимофея. Странно было видеть «ее королевское высочество» в небольшой, крайне скромно обставленной комнате, с вязаньем в руках, одетой «по-домашнему». Принимала она меня тоже «по-домашнему», поила чаем из самовара, потчуя вишневым вареньем и домашним печеньем. Немного позднее к нашему чаепитию присоединился и принц Петр.

– Я отдыхаю здесь душой и телом, – говорила она, не переставая вязать. – Если бы вы знали, Николай Васильевич, до чего мне надоедает эта бесконечная светская суетня! Приемы, один пышней другого, притворное любезничанье с людьми, по велению этикета, может быть, с теми самыми, которые плетут против тебя низкие интриги. Бр-р! Тошнотворно! В Иерусалиме я чуждаюсь всякой светской жизни. Да и какая тут светская жизнь! – Она пренебрежительно махнула рукой.

Я не очень-то поверил во внезапное отвращение Ирины Александровны к светской жизни. Мне всегда казалось, что это ее родная стихия, что редко кто лучше нее разбирается в запутанных глубинных течениях этой жизни и с такой страстью предается придворной и политической игре. Возможно, что и гостьей патриарха она стала не без дальнего прицела, не из одной благочестивой привязанности к «его святейшеству». В таком случае вся эта ее «домашность», так гармонирующая с тишиной и спокойствием патриаршей обители, доказывает лишь ее умение сообразовываться с обстоятельствами.

Беседовали мы о многом, но на первом плане у нас все время маячили Сирия и Ливан.

– Вам, конечно, небезызвестно, – с жаром говорила Ирина Александровна, – что французы просто в бешенстве от того, что Москва протянула свою руку сирийцам и ливанцам. На месте французов я тоже бесилась бы. Вы вставили им палки в колеса, и их телега теперь окончательно застрянет.

– Не вижу необходимости смотреть на события под таким углом зрения, – возразил я. – Правительство де Голля признало независимость Сирии и Ливана, а стало быть, их суверенное право выступать самостоятельно на международной арене.

– Ну, ну, ну, – засмеялась Ирина Александровна, и из-под ее «домашности» внезапно проглянула свойственная ей проницательность. – Не играйте со мной в политические жмурки. Все мы отлично понимаем, что это их признание не стоило и ломаного гроша.

– А как теперь?

– А теперь, когда рядом с ним стоит признание Советского Союза, от него не так-то легко отмахнуться. Да и англичанам ваша миссия в Дамаске и Бейруте пришлась не по нутру.

Я улыбнулся:

– В Бейруте генерал Спирс и его присные дружески жали мне руку и горячо поздравляли с важным шагом в укреплении фронта демократических держав.

– Это значит только то, что генерал стал дипломатом и, как все дипломаты, умеет делать хорошую мину при плохой игре.

– Выходит, в конечном счете выгоднее вести честную игру, – заключил я. – Что наша дипломатия и делает.

Ирина Александровна передала мне приглашение патриарха на завтрак, который он предполагал дать в мою честь на следующий день. Я попросил ее сообщить патриарху, что с благодарностью принимаю приглашение.

На следующий день мы с Днепровым осматривали Старый город. Роль наших гидов добровольно вызвались исполнить принцесса Ирина и принц Петр, освободив он нее чиновников Верховного комиссариата.

Пройдясь по всем кварталам Старого города и осмотрев немало старинных и не очень старинных зданий, в том числе церковь Александра Невского в районе «русских раскопок», мы направляемся в здание греческой патриархии.

Завтрак у патриарха Тимофея изобиловал скоромной пищей – не в пример постным трапезам в ресторане «Царя Давида». Дал он и кое-какую пищу для ума. В тихой патриаршей обители слышались приглушенные тревожные голоса. В Палестине неспокойно. Время от времени поднимали голову сторонники иерусалимского муфтия, чья деятельность доставила немало забот английским властям. Подпольные сионистские организации вступили на путь безудержного террора.

Воздали мы дань туризму и во второй половине этого дня, и на следующий день утром, совершив поездку к Мертвому морю. Этот природный феномен с таким зловещим наименованием заслуживал того, чтобы проехать 30 километров.

К побережью Мертвого моря мы приближаемся со стороны ветхозаветного Иерихона. На пустующем песчаном пляже виднеются несколько пустующих же кафе и ресторанов. Мы с Днепровым решаем искупаться в свинцово-матовом, отвратительно пахнущем рассоле. Ирину Александровну и водителя Ахмеда Хафеза такая перспектива ничуть не прельщает. Они устраиваются под тентом ресторана, в отдалении друг от друга – ближе не разрешает этикет. А мы раздеваемся в купальных кабинках с душами из пресной воды и входим в воду. Входить до пояса довольно легко, но едва вы войдете поглубже, как коварный рассол отрывает ваши ноги от дна и опрокидывает вас. Хорошо еще, если при этом вы не наглотаетесь воды и она не проникнет вам в нос, так как последствия для носоглотки будут самыми неприятными. Но мы предупреждены об этом Ириной Александровной. Сопротивляясь козням воды, мы осторожно ложимся на ее поверхность. Удобнее всего спиной. Тогда можно плыть «на спинке», вернее, скользить. С легкостью и быстротою необыкновенной, точно на коньках по льду. Топиться в этом море – безнадежное дело, разве что с помощью жернова на шее. Иначе плотный рассол вытеснит тело на поверхность, как пробку.