Помощники государственного секретаря, в сущности, его заместители, первым из которых является тот, что и официально именуется заместителем. Среди помощников-заместителей Дин Ачесон был видной фигурой. Юрист по образованию, он в течение 12 лет занимался адвокатской практикой в крупной юридической фирме, сделавшись в 1934 году ее совладельцем. Началу долгой дипломатической карьеры Ачесона в решающей мере способствовал тот многозначительный факт, что фирма эта вела юридические дела монополий Рокфеллеров и Дюпонов. Именно сила и влияние их миллиардов выдвинули его в 1941 году на пост помощника Кордэлла Хэлла.

Эти краткие биографические данные о высоком госте посольства, высоком в прямом и переносном смысле слова, я почерпнул у Ф. Т. Орехова. Более всесторонне и глубже мне довелось изучать личность этого американского дипломата на протяжении почти трехлетнего делового и личного контакта с ним.

Коренастый и широкоплечий Чарльз Болен был, в отличие от своего старшего коллеги, профессиональным дипломатом, с соответствующей подготовкой. Он хорошо владел русским языком, разговаривая на нем почти без акцента. Штудировал он его в начале 30-х годов в Париже, а совершенствовал в Москве во время двукратного пребывания там в качестве секретаря посольства США. По служебной лестнице он поднимался довольно успешно и в 1944 году занял должность начальника одного из важнейших отделов госдепартамента.

Впятером мы – Громыко, Капустин, я и оба гостя посольства – сидели за обеденным столом в парадной столовой, отделанной и обставленной, по-видимому, еще прежними хозяевами особняка во вкусе, царившем в начале века.

Беседа за столом велась по-английски, по-русски и отчасти по-французски. К французскому языку по временам прибегал я, когда не чувствовал полной уверенности в своем английском. В таких случаях и гости отвечали мне по-французски. Это трехъязычие не служило помехой чинной застольной беседе.

Никаких деловых вопросов мы не обсуждали. Разговор легко переходил с одной темы на другую, с последних сообщений с фронтов, в Европе и на Тихоокеанском театре военных действий на злободневные американские новости. На минуту с подобающим соболезнующим выражением на лицах было выслушано сообщение Ачесона о затянувшейся серьезной болезни престарелого Кордэлла Хэлла, что отражалось на работе госдепартамента. В словах Ачесона, казалось, скрывается некий подтекст, намекавший на возможную отставку государственного секретаря.

Эту встречу с двумя высокопоставленными чиновниками из госдепартамента я, по предварительному уговору с А. А. Громыко, использовал для того, чтобы заручиться их содействием в решении осложнившегося вопроса о приезде моей семьи из Каира.

Дело в том, что на мою телеграмму из Оттавы о поездке за семьей в Каир В. М. Молотов ответил отказом. Мотивировал он его тем, что нашей миссии в Египте дано указание договориться с американскими военными властями о доставке моей семьи в Вашингтон воздушным путем через Северную Африку и Атлантику. Отказ наркома не только огорчил меня, но и чрезвычайно обеспокоил. Ведь я отчетливо представлял себе, с какими трудностями столкнется в столь дальнем путешествии моя жена с двумя маленькими детьми на руках. Но решение наркома обжалованию не подлежало, и мне предстояло лишь рассчитывать на внимательное отношение американских властей. Однако дни шли за днями, а ни из Каира, ни из Москвы вестей об отправке семьи не поступало. Стремясь внести в этот вопрос ясность, я и решил обратиться за содействием в госдепартамент.

Выслушав меня с демонстративно сочувственным видом, Ачесон тотчас дал Болену соответствующее поручение, а мне сказал:

– Я понимаю ваше беспокойство, мистер Новиков. Мы с Чарльзом сделаем все необходимое, чтобы ускорить отправку вашей семьи. На него можете всецело положиться. У военных он пользуется большим авторитетом, и я не сомневаюсь, что он быстро все уладит.

В таком же духе заверил меня о своем содействии и сам Болен, пообещав информировать в ближайшие дни о результате своих шагов.

После этих заверений моя надежда на скорое «воссоединение» семьи окрепла. Но прошло пять долгих-предолгих дней, прежде чем я услышал от него по телефону о том, что случилось в Каире. Оказывается, задержка с отъездом семьи вызвана болезнью одного из моих сыновей. Которого из них – Болен не знал.

Продолжая оставаться в неведении, я со стесненным сердцем ждал выздоровления сына, после чего семья, по заверению Болена, будет доставлена в Вашингтон.

С середины ноября, как мы условились с послом, я вплотную занялся отделом прессы. Собственно говоря, название «отдел» казалось слишком громким для группы из двух работников – первого секретаря Ф. Т. Орехова и атташе Г. М. Касаткиной.

Вместе с Ореховым и Касаткиной мы критически проштудировали подборку информационных бюллетеней за продолжительный срок, выявляя конкретные недостатки в работе отдела, уточняя критерии актуальности отбираемых материалов. Наметили провести и реорганизацию отдела. Задача отбора была возложена на Орехова, а резюмирование наиболее важных газетных статей – на Касаткину. Для перевода других статей и заметок я решил привлечь в отдел двух достаточно подготовленных стажеров.

Намеченные, таким образом, меры мы с Ореховым доложили послу, и он одобрил все наши предложения, включая постоянное использование в отделе двух стажеров. Все это принесло заметные результаты: бюллетень стал более оперативным и актуальным.

Кроме того, реорганизацией мы достигли и другой полезной цели. У Орехова высвободилось больше времени для живой связи с видными, хорошо осведомленными журналистами, что служило для посольства одним из немаловажных источников политической информации. В дальнейшем мое руководство отделом, в сущности, ограничивалось только общим контролем над его работой.

Конец ноября и начало декабря ознаменовались крупными перестановками в верхушке госдепартамента. На исходе ноября ушел в давно ожидавшуюся отставку по болезни Кордэлл Хэлл, а государственным секретарем был назначен Эдвард Стеттиниус, бывший с сентября 1943 года его заместителем. Новым заместителем государственного секретаря стал Джозеф Грю, до декабря работавший специальным помощником. На моего знакомца Дина Ачесона была возложена дополнительная обязанность – по связи госдепартамента с конгрессом. И, наконец, новое назначение – помощника государственного секретаря по связи с Белым домом – получил Чарльз Болен, передав заведование Восточноевропейским отделом своему заместителю Элбриджу Дарброу.

Декабрь принес долгожданные перемены и в моей одинокой жизни: в Вашингтон прибыла из Каира моя семья. Не имея возможности задерживаться на деталях этого радостного события, отмечу лишь кратко его практические последствия.

В «Статлере» мы прожили с неделю. Еще задолго до приезда семьи я начал подыскивать квартиру. Однако найти более или менее подходящую в перенаселенной американской столице оказалось делом весьма трудным. Помогал мне в этом деле А. Н. Капустин, действовавший через посреднические агентства, но тут и он спасовал. По счастью, на северной окраине города освободилась квартира, занимавшаяся до того первым секретарем В. И. Базыкиным, который был отозван на родину. Квартира в доме-блоке, в общем, отвечала нашим пожеланиям, но не удовлетворяла требованиям протокола, с которыми следовало считаться. Впрочем, выбора у меня не было. Поэтому я снял ее – только на полгода, рассчитывая за этот срок подыскать более благоустроенное жилище, пригодное не только для обитания семьи, но и для представительских целей – пусть и в будущем, – которых я не упускал из виду.