— Признайтесь, Алла, — еле слышным, вкрадчивым голосом отвечал ей Иннокентий, — все же нам это удавалось. И не раз. Так ведь?

— Да ладно, Иннокентий, не криви душой. Я что-то такого не припомню.

— Как? А Басков когда у нас дома целый вечер для вас всех пел да и за столом с тобой сидел. А Волочкова когда танцевала, не помнишь, что ли? А Пугачева? А Киркоров? А Шарль Азнавур? А целый джаз-оркестр из Нью-Йорка? Что-то все это быстро позабылось…

— Ну что Басков?.. Вы бы еще Наташу Королеву и группу «Премьер-министр» или Машу Распутину вспомнили. Вот если бы вы, дорогой вы наш, пригласили к себе сэра Пола Маккартни, Лучано Паваротти, а то и трех великих теноров вместе, Мика Джагера… Вот это я понимаю. А то меня, Аллочку, попсой решили удивить, да? Не на ту нарвались. Да, Иннокентий, стареть видно ты, дорогой, стал. В чем фокус-то таких театральных вечеринок твоих заключается? Думаешь, Аллочка ничего не понимает? Да здесь все как на ладони видно. Плати по таксе, вот тебе и все удивление… Типичные игры нуворишей рублевского разлива, не так ли? Мы сами в такие игры играть умеем. И не хуже вас, дорогой Иннокентий. Разгадка здесь проста, как рубль двадцать семь, как говаривал мой папочка. Имей бабки — и ты в шоколаде.

— Ты что-то, Аллочка, сегодня явно не в духе, — пролепетал в ответ на ее тираду вконец обозленный Иннокентий.

— Да, да, я тоже это слышу, — почти пропела, вторя ему сладким голоском, эффектно спускавшаяся по витой лестнице Галина. Через минуту она уже стояла в проеме раскрытых огромных, на старый манер, резных дубовых дверей, затянутая в новое черное платье от Вивьен Вествуд. Бриллианты переливались на ней, как на рождественской елке. — Я все-таки думаю, что сегодня, моя дорогая, мы наконец тебя удивим. Поверь мне, удивишься до глубины души, — добавила она, подойдя к Алле совсем близко.

— Это я тебя сейчас удивлю. Причем сразу же и очень серьезно, — ответила та, когда Иннокентий удалился от них на достаточное расстояние. — Поговорить нам надо с тобой немедля, Галчонок. Давай уединимся. Я тебе такое расскажу, что не ты одна, вся ваша семейка вздрогнет разом, а уж маман твоя, она-то просто ошалеет от того, что я неожиданно выяснила.

— Что маман? — неожиданно насторожилась Галина, отведя Аллу в расположенный на первом этаже кабинет Иннокентия. Мать она очень любила, а о патологической Алкиной ревности Геннадия к ней знала не только она, но все семейство.

— Девочки! Девочки! Не исчезайте. Пора встречать гостей! — прокричал в этот момент откуда-то издалека Иннокентий. Поэтому, так и не договорив, они помчались к входной двери вместе. А вскоре гостиная уже была полна людей.

Многие приехали хоть с опозданием, но почти все одновременно, как и бывает в таких случаях.

«А лица, лица-то все знакомые, — думала Алла. — Депутаты, из года в год избирающиеся каждый раз от разных регионов, государственные функционеры, мигрирующие на теплые места в разных организациях еще с советских времен, их жены и любовницы». Она даже вспомнила бытовавший в счастливые времена Союза анекдот об Агентстве печати «Новости», представлявшем собой чуть ли не отдел международной информации ЦК КПСС. На вопрос, кто работает в АПН, тогда посвященные люди отвечали: «Жоры, доры, лоры и суки». Что означало в популярном переводе — «жены ответственных работников», «дети ответственных работников», «любовницы ответственных работников» и «случайно уцелевшие корреспонденты». Непосвященные же всегда думали, что в основном журналисты-международники. Так и здесь. «Ничего не меняется в этом мире», — подумала про себя Алла. При этом, наклонившись к уху Галины, прошептала:

— До чего же они все друг на друга похожи. Даже прически у всех, как в стародавние времена у комсомольских работников. Гладкие, с аккуратным проборчиком слева.

Та, услышав Ал кину реплику, с пониманием кивнула головой. Вступать в разговор с ней по этому поводу в данной ситуации она сочла для себя излишним. Надо было продолжать встречать гостей, принимать от них подарки, выслушивать их помпезные, заготовленные заранее речи и многое, многое другое.

«Все как на подбор, — вспомнила Алла высказывания своего мужа по этому поводу. — Все с общей, неизгладимой печатью понимания собственного достоинства, значимости, особого чиновного величия в своих глазах, причем в основном на простецкой рязанской роже. И откуда все это в них? Не зря же люди говорят, Сталина на них нет, уж он-то усмирил бы эту гвардию враз, а то и проглотил бы всех скопом и не поперхнулся. С гиканьем и свистом промчались бы; как светлейший князь Меншиков в Ямало-Ненецкий округ, в Березов, а то и подальше, куда Макар телят не гонял».

«Откуда, откуда, а все оттуда, — недолго подумав, ответила она сама себе. — Ты же сама, дурочка, прекрасно ощущаешь, — продолжала Алла, как бы уговаривая себя, — какие у них у всех френчи при зарплате всего лишь в восемьсот — тысячу баксов. У каждого только клифт на тысячу тянет, не меньше, а то и побольше. А какой запах от всех — самого дорогого французского парфюма. Да что там парфюм. Запах больших денег от каждого исходит. Очень больших денег… А где такие бабки — там всегда криминал, всегда кровь льется рекой…»

Женщины, пришедшие на званый ужин в дом Иннокентия и Галины Ряжцевых, завистливо разглядывали всех собравшихся, охали и ахали, пристрастно рассматривая друг друга и вглядываясь чересчур внимательно в украшения, бесчисленные драгоценности в ушах, на шее, на пальцах, в волосах, на вечерних платьях… С особым интересом осматривали новое убранство особняка.

Алла откровенно скучала. Во-первых, ей всегда не нравилось, когда не она была центром внимания, что было видно по ее тоскливому виду и постоянно прикрываемому ладошкой, как бы при позевывании, рту. Все, кто ее знал не понаслышке, прекрасно понимали, что в этот момент Алла играла свою обычную, затасканную донельзя роль. «Была в образе», — как говорила в этом случае Галина. Причем сцена из ее спектакля всегда включала в себя не только постоянное позевывание, вид скучающей магдалины, но и непременное кофепитие, непрерывное курение тоненьких сигарет с ментолом «Вог», отстраненный, полный безразличия взгляд. Все остальное было легкой импровизацией, зависевшей исключительно от окружающих и Алкиного интереса к ним. Это же всегда было константой. Преображалась Алла лишь тогда, когда речь шла только о ней или ее покупках. Да еще, пожалуй, когда затрагивался любой вопрос, касающийся членов ее семьи.

Сейчас она без особого внимания рассматривала все прибывавших и прибывавших гостей.

«Да кто они такие? — думала при этом она. — Шелупонь какая-то. Выскочки. Из разных дыр повылазили, Москву задумали покорить. Фиг вам, вот. Да все вы деревянными ложками щи хлебали, когда я уже с внуками Брежнева дружила… До ельцинского беспредела, кто бы из вас знал, я всегда как настоящая королева жила. Да и сейчас, нечего Бога гневить, когда все устаканилось, живу, пожалуй, не хуже, а много лучше большинства из вас. А вот когда я на такое дело вышла…» — тут Алка встрепенулась, оживилась моментально, ее глаза загорелись ярким блеском. Она мгновенно вскочила из-за стола, затушив только что начатую сигарету, и побежала по комнатам искать Галину.

«Нечего время зря терять на всех этих евнухов. Насмотрелась уже, хватит. Пора браться за дело. Только нужно будет все обстряпать по-умному, тогда все будет путем, тип-топ. Но Галкина помощь, конечно, без всякого сомнения, потребуется. Уж очень она мне сейчас нужна, можно сказать, просто позарез. Не зря же я ее столько лет прикармливала, во все ее проблемы вникала, помогала, ввела в свой круг… Потом, я все ее тайны знаю. И про мужа, этого идиота Иннокентия, и про брата, и про мать. Да ладно, поможет, куда денется».

— Гости дорогие, пожалуйте к столу! Выпить да закусить, чем Бог послал, — прошелестел в этот момент вкрадчивый, тихий голос Иннокентия, усиленный микрофоном так, что был слышен во всех уголках его огромного особняка и даже на лужайке, где возле поставленных в разных местах зонтиков от солнца и дождя с вмонтированным в каждый из них кондиционером также стояли группы людей.