Первый труд журналиста Семенигина, изданный под литературным псевдонимом «Николай Петрович Тульский», возбудил в мире специальной литературы живой интерес. Четырехсотстраничный фолиант из бумаги превосходнейшего качества с двумя десятками фотографий из личной и общественной жизни окружного прокурора назывался «Звериный лик терроризма», весил около килограмма и стоил шесть евро. Сгоряча его выпустили в России тиражом в сто тысяч экземпляров, что подвигло пять или шесть зарубежных издательств купить права на выпуск фундаментального труда окружного прокурора в своих странах.

Сам Николай Петрович Тульский, окружной прокурор, не имел ничего против как этого фурора, так и пятидесяти тысяч евро, полученных им в качестве гонорара за работу журналиста Семенигина.

Государственный советник еще не догадывался о том, какую проблему нажил себе не только отечественный его издатель, но и пять или шесть зарубежных. На волне первого успеха Николай Петрович в течение трех последующих месяцев написал новый труд. То есть писал, конечно, не он, но об этом никто не догадывался, если не считать, конечно, самого окружного прокурора и непосредственного автора.

Речь в произведении шла о все том же терроризме и его лице, продолжающем звереть. Поэтому не выпустить книгу издатель, уже не раз проклявший себя за связь с прокуратурой, никак не мог. Он не имел на то гражданского права, но договорился о тираже лишь в пять тысяч экземпляров и обещал вывезти книгу в Берлин для ее позиционирования и презентации. Николаю Петровичу это, конечно, понравилось, он облачился в белый парадный мундир с генеральскими звездами и вылетел в столицу объединенной Германии.

Известие о кровавых событиях в прокуратуре Старооскольска застало перспективного автора уже в самолете, где он обдумывал синопсис следующей книги, завершающей триптих. Остаток полета Тульский провел в непрерывных переговорах по телефону, выясняя, какие меры предприняты, кто убит и кому поручено начать работу на месте происшествия. Он звонил преимущественно в приемную Мартынова, ему самому, избегая при этом непосредственного контакта со следователем Лисиным, уже находящимся в Старооскольске. Николай Петрович знал, что таких приезжих нужно сразу ставить на место, не позволять им совать нос в сферу корпоративных интересов местных структур.

Вместе с двумя советниками юстиции из окружной прокуратуры, сопровождавшими его в берлинском турне, он вбежал на крыльцо серого дома с белыми колоннами, распахнул дверь и тут же наткнулся на высокого мужчину. Тот стоял напротив пары полицейских и вникал в суть того, что было написано на двух листах бумаги.

– Кто вы? – громыхнул Тульский, останавливаясь в шаге от Лисина и обдавая его волной смеси хорошего одеколона с табачным ароматом.

Ответ выглядел более чем странно:

– А вы кто?

Задать такой вопрос Николаю Петровичу в помещении прокуратуры, ему подчиненной, значило оскорбить его прямо и весьма грубо.

Наверное, именно это заставило Тульского сыграть бровью, дрогнуть щекой и залить весь холл здания с белыми колоннами громоподобным криком:

– Ты с кем разговариваешь!.. – Он хотел добавить сакраментальное «твою мать», но вовремя увидел мирных граждан, сидящих на стульях, как воробьи на жердочке. – Кто такой?!

Лисин поморщился, отдал листы Гасилову и посмотрел на Сидельникова, спустившегося со второго этажа на крик.

– Поступим так, – сказал он, стараясь не повышать своего голоса ни на йоту. – Кто вы, я не знаю. Вполне возможно, что прокурор федерального округа и заместитель Генерального прокурора России Тульский. Однако ваше поведение не соответствует моему пониманию этой должности. Поэтому я прошу вас показать ваши документы. Если я в своих предположениях ошибся, вы будете немедленно задержаны. Если нет – я не извинюсь.

Тульский поджал губы, сунул руку под отворот пиджака, вынул удостоверение, затянутое в кожаную обложку, распахнул его и пихнул под нос Лисину. Тот сделал полшага назад, не спеша достал из кармана очки для чтения, встряхнул их, распрямляя, и приложил к удостоверению как к объявлению, приклеенному на фонарном столбе: «Одинокая блондинка двадцати неполных лет…»

Очки снова исчезли в кармане пиджака, не менее дорогого и стильного, чем у Тульского. Теперь пришел черед Лисина доставать и предъявлять документы.

– Что здесь произошло? – уже более спокойным тоном, но все-таки рявкнул окружной прокурор, поднимаясь по лестнице, ведущей на третий этаж.

– Здесь произошло убийство, – сообщил Лисин, за спиной которого слышались шаги двух оперов МУРа и прокурора отдела Гасилова.

– А подробнее?

– Я знаю столько же, сколько Мартынов, с коим вы неоднократно разговаривали по телефону.

Тульский промолчал. Последний раз с ним так общались, когда он являлся прокурором Старооскольска. В город для проверки приезжала бригада важняков из Москвы. Дело было шесть лет назад, следователи прилетели как грачи и сразу стали искать желанных червей. Они заходили в какие угодно кабинеты, показывали пальцами на столы и говорили: «Все дела сюда. Сам – свободен».

Николаю Петровичу потом пришлось лететь в Москву, решать вопросы на уровне Генпрокурора, давать обратный ход, уступать позиции и каяться. Когда Тульский опустился с небес и снова занял то место, на которое был посажен, то бишь кресло городского прокурора, дела пошли на лад, и бригада грачей улетела. Стоит сказать, что нарыто ими было немало. Материалов хватало не только для отправки Тульского в отставку, но и для вполне резонных вопросов неприятного характера. Однако Николай Петрович тему понял правильно, больше инициатив не проявлял, а потому и принял через несколько лет пост окружного прокурора.

Сейчас Лисин напоминал ему тех важняков, которые ходили по его прокуратуре с резиновыми лицами и отказывались пить чай вместе со старооскольскими прокурорами, которые старательно предлагали его гостям.

Тульский направился в кабинет Мартынова, еще не зная, что его там нет и быть не может. Лисин остался на своем месте и вновь занялся листами, заполненными двумя полицейскими.

– Позовите сюда оператора аналитического отдела, – попросил Лисин Горбунова.

Он читал тексты до тех пор, пока испуганная, до сих пор не пришедшая в себя женщина не вышла из своего кабинета и не приблизилась к нему.

– Вам известно такое понятие: «сравнительный анализ свидетельских показаний»? – буркнул следователь, запоминая написанное.

Она сказала, что такой метод составления словесного портрета ей известен.

Не удовлетворившись услышанным, Лисин сложил листы и передал ей так, словно вручал документы к правительственной награде. При этом он разве что не пожал даме руку.

– Вы сравниваете два текста и фиксируете совпадения. Они должны лечь в основу показаний. Несущественные расхождения, например, серый и зеленый цвет глаз, выделяете в отдельную графу. Это может иметь значение, так как нынешние медицинские комиссии, проверяющие здоровье сотрудников правоохранительных органов, работают спустя рукава. Не исключено, что один из этих двоих может оказаться дальтоником, а второй просто имеет слабую память. Первому карие очи сошли за зеленые, а у второго серый цвет глаз по какой-то причине вызывает неприятные ассоциации с самого детства. Поэтому старшина заявляет о зеленых глазах убийцы, а младший сержант – о серых. – Лисин внимательно посмотрел на сотрудницу прокуратуры и понял, что такой метод сравнительного анализа для нее оказался самым настоящим откровением.

Но в глазах этой женщины светился ум. В отличие от многих других, она смогла выйти из шокового состояния.

Поэтому следователь продолжил:

– Полярные же показания свидетелей вы заносите в третью графу. Например, в своем документе старшина указывает на то, что подозреваемый был обут в коричневые туфли, а на руках его были черные кожаные перчатки. Сержант же уверяет, что видел черные зимние сапоги и темно-синие вязаные варежки. Такое вот – в третью графу! – Он наклонился и внимательно посмотрел женщине в лицо. – Вам все понятно? Я хочу видеть отчет через час. Нет!.. Через сорок минут.