Тут зал совсем потонул в клубах разноцветного дыма, и, создавая атмосферу нервного мелькания, заработало сразу несколько фонарей-стробоскопов. Короткие вспышки света вырывали на мгновение у темноты проплывающие по сцене миражи, которые складывались в картину, мягко говоря, странноватую: не то страшный сон паралитика, не то порезанный сумасшедшим редактором рекламный ролик.

Счастливые семьи по-овечьи теснились на фоне дворцов-коттеджей, свежекупленная мебель и дорогая техника не помещалась внутри комнат, джип размером со слона сменяла курица ростом со взрослую свинью, великан с двойным подбородком плотоядно улыбался и втыкал вилку-вилы в котлету величиной с автомобильную покрышку. Оседлав пылесосы, пронеслась стая домохозяек в неглиже — они преследовали косяк гремящих сковородок и лязгающих крышками кастрюль. Волосы красавиц развевались на искусственном сквозняке. За ними, тоже верхом на пылесосах, мчалась стайка усатых красавцев.

Жутко хлопал дверцей огромный платяной шкаф, поглощая без остановки косяки блузок, пиджаков, брюк и платьев; в зале поднялся ветер, наконец, появился огромный, завывающий дурным голосом блендер и гигантская бутылка водки на колесиках…

— Ты только посмотри, чем набиты их головы! — явно скучая, сказала мадам де Сюру. — Тоже мне, танец зрительских фантазий! Еда, одежда, бытовая техника, квадратные метры, и так по кругу! Над их мозгами и без нас уже основательно поработали. Но эдак даже лучше: они привыкли подчиняться, нам только остается поменять направление их желаний! Ведь любить и желать можно только афелиум, а, де Сюр?

Тот поспешно закивал, наблюдая, как Афелия, зацепив когтем рычажок на пульте, тянет его вниз. На несколько секунд зал потонул в полной темноте, когда же тьма рассеялась, оказалось, что сцена свободна от дыма и караван-сарая грез, только айсбергом сверкает пирамида, а внутри нее, полоса за полосой, идут цветные сполохи. У подножия стали хорошо различимы троны, где уже сидели, свесив головы, артисты труппы, облаченные (по-другому и не скажешь) в длинные парчовые наряды. В центре, как раз под Афелиумом, величественная, как древняя правительница, возвышалась тетя Паша. Хотя, как зовут эту статную даму, никто из зрителей не знал. Публика вообще уже слабо соображала, где находится: у людей перед глазами вспыхивали яркие пятна, и тела непроизвольно дергались в ритме, заданном барабанами.

Луч прожектора по очереди высвечивал лица актеров, а механический голос завывал: «Заплати их жизнью за свои желания! Получи красоту, богатство, счастье! Убей! Отдай их жизнь цветку! Он подарит тебе все! Убей!»

Барабаны зазвучали громче, с колосников^{39} сцены медленно начала спускаться на цепях Огненная жемчужина. Свет прожекторов, дробясь о ее поверхность и граненые края, поднял в зале электрическую метель. По тому, как подобралась и напряглась мадам, де Сюр понял, что кульминационный момент близок. Сидящие на сцене один за другим открывали глаза. Ошарашенные, испуганные, не понимая, где они и что вообще происходит, — точно загнанные зверьки, жертвы принялись вырываться, но ремни держали крепко.

Голос упрощал задачу: «Скажи „Да!“, — настаивал он, — и цветок исполнит твое желание! Скажи „Да!“ Скажи „Да!“, скажи „Да!“».

Как сладко было качаться, чувствуя рядом локоть соседа, как легко было говорить в унисон со всеми! Огненная жемчужина достигла уровня Афелиума, он оказался за ней, как за прозрачным щитом, — и растение расправило листья, задергало султанчиком, разбрызгивая искры, будто ощутило небывалый прилив энергии. Изображение цветка, увеличенное каким-то хитрым оптическим способом, заняло весь задник сцены, и несчастные, прикованные к тронам, начали задыхаться. «Скажи „Да!“ своим желаниям! — истерически завывал голос. — Скажи „Да!“».

Да! — раздались в зале одиночные выкрики. — Да! Да!

— Только хором! — настаивал голос. — Только все вместе!

Зрители стояли, раскачиваясь в едином порыве, метелки цветов, которые они держали в руках, искрились, как бенгальские огни, на месте глаз вращались желто-зеленые протуберанцы, а барабаны все убыстряли темп.

Афелия в комнате осветителей торжественно выпрямилась, сняла очки, медленно протянула руку к красной кнопке. И тут… среди ровных рядов светящихся афелиумов пошла странная цепная реакция: погас один огонек, второй, третий. Вдруг раздался пронзительный женский визг, потом еще и еще. Дальше — больше.

Несколько зрительниц, глаза которых от страха прекратили светиться желто-зеленым, то есть превратились в нормальные человеческие глаза, роняя горшки, вскакивали с ногами на сиденья кресел, потому что по полу зала растекалось огромное количество самых обычных крыс. Они шли и шли как темные волны, голова к голове, останавливаясь лишь затем, чтобы цапнуть за штанину или сапог кого-нибудь из зрителей и двинуться дальше. Особо проворные крысы вскакивали на откидные столики.

В это время на сцену невесть откуда обрушилась туча летучих мышей. Одни пытались облепить плотной завесой Огненную жемчужину, распластывая кожистые крылья. Другие устремились к ярко горящим софитам. Третьи носились над залом, пикируя на головы зрителей и норовя задеть их крылом. Началась настоящая паника, публика, не помня себя, кинулась к выходу. Прожектора погасли, запахло уже совсем не ароматным дымом. Облачка золотистой пыльцы зарокотали и двинулись в бой, приникая то к крысам, то к летучим мышам. Воняло горелой шерстью. Там, куда светящееся облако опускалось, а потом рассеивалось, на полу оставались обездвиженные животные.

В этой-то суматохе и проскочили на сцену четыре тени — Крапива, Сильвестр, Корица и Маргарита, которая оказалась ближе всех к гардеробщице тете Насте. Старушку из-за маленького роста и щуплого телосложения приковали к крайнему креслу. Она охала и хлопала глазами. Остальные, очнувшись от долгого сна в подземелье, вели себя приблизительно так же. Только буфетчица Полина да Староста подъезда всеми силами пытались освободиться от ремней, а заслуженному артисту Назаренко, с телосложением настоящего богатыря, это практически удалось. Ремень, приковывающий к подлокотнику трона его правую руку, уже был разорван.

Марго коснулась палочкой его левой руки и мысленно приказала: «Оковы прочь!» О такой «формуле освобождения» они договорились вчера вечером, когда Че с Георгием закончили примерку волшебных костюмчиков, и Крапива объявила Последний Военный совет.

«Главное, Маргарита, — напутствовала она девочку, — что бы ни происходило, постарайся не терять присутствия духа и не поддавайся панике. Завтра ты увидишь много удивительных вещей!»

Пока Маргарите было не страшно, а даже немного весело. Освободив тетю Настю, она двинулась к следующему креслу, где, безвольно опустив руки, сидела травести Вера Сергеевна. Крапива и Корица шли с другого конца шеренги, Сильвестр прикрывал «девочек» со спины, отгоняя надвигавшиеся облачка хищной пыльцы.

Афелия у пульта на мгновение оцепенела. Де Сюр схватился за сердце, хотя в глубине души давным-давно ожидал чего-то подобного — ну не могла нормально кончиться история, в которой участвуют летающие морские свиньи и бомжи с замашками Бэтмена. К тому же покойная мамаша начала мерещиться ему постоянно. Она выглядывала из складок сценического занавеса, отражалась в окнах кабинета Франкенштейн…

— Щас я вам покажу! — глядя на суматоху в зале, зловеще процедила мадам, и де Сюр, который наблюдал за ней сзади, увидел, как по телу Афелии пробежала судорога, и желто-зеленое свечение охватило всю ее фигуру. Через три секунды от человеческого облика не осталось и следа. На задних лапах посреди комнаты осветителей стояло существо, больше всего напоминающее ящерицу. Но преображение на этом не кончилось. Конечности ящерицы превратились в гибкие ветви, и вот уже перед меркнущим взором де Сюра возникла точная копия афелиума, не отличимая от того, что стоял на сцене. «Цэ-цэ, лю-лю», — совсем невпопад прошептал Адениум и медленно сполз по стене на пол, закрыв глаза. А светящаяся субстанция, нервно пульсируя, превращалась то в цветок, то в ящерицу, то в некое подобие спрута со множеством щупалец, одно из которых наконец вдребезги разбило стекло в комнате осветителей.