— Лучше бы ты завалил Флойда, а не Клоп.

— Я бы завалил, но я же говорил тебе, что как раз в тот день мне нужно было в Коринф. У меня дядя вернулся. Восемнадцать лет сидел.

— И как там Эрл?

— Да вроде нормально, только он не знает, как себя вести на воле. Ну, например, идут они с тетей Норин в бакалею, и он ее спрашивает, можно ли ему пойти одному в отдел, где продается ветчина в банках. Тетя Норин ему отвечает: «Эрл, тебе больше не нужно спрашивать разрешения для того, чтобы куда-то пойти». Восемнадцать лет — не шутка. — Джим Рейн повернулся к Арлену. — Куда мы едем?

— К Клопу, — сказал Арлен.

Джим Рейн обдумал это, затем улыбнулся:

— Дядя Эрл говорит, что теперь Парчман — настоящая психушка. Там все психи. Он восемнадцать лет ждал, что жена его навестит, но так и не дождался. Тетя Норин очень стеснительная. Выполнять супружеские обязанности в трейлере, под присмотром охраны — это было немыслимо.

— Понимаю, — сказал Арлен. — Именно поэтому я придумал держать шлюх в трейлерах во дворе салуна. Кстати, мне не нравится, как ведет дело Клоп. С тех пор как Розелла ушла от него и забрала детей, он появляется в баре только затем, чтобы трахнуть Трейси. В остальное время он целыми днями сидит дома, засаживает косяка и пялится в телик. Или устраивает у себя на дому секс-шоу, то есть выясняет, как далеко может завести какую-нибудь сисястую телку желание оказаться в шоу-бизнесе. А когда все же приезжает на работу, оставляет дома Юджина с двустволкой — смотреть за собакой.

— Это собака Юджина, — объяснил Джим Рейн. — Клоп держал ее у себя, пока Юджин мотал срок в тюряге.

— Да знаю я! — сказал Арлен. — Я как-то спросил Клопа, от кого он защищает эту собаку. Она ведь при желании может запросто порвать любого. А Клоп ответил, что он ни от кого ее не защищает. Просто если она останется одна в доме, от дома ничего не останется.

— А что это за собака?

— Да обычная! Фермеры таких часто держат. Белая с коричневым, с примесью сеттера.

— Я не знал, что Юджин вышел, пока не встретил его на улице. «Да, — сказал он, — уже пару месяцев как». Ты знал, что камеры тюрьмы, где он сидел, оборудованы кондиционерами? Я не поверил своим ушам!

— Эта тюрьма в частном владении.

— А знаешь, что там отвечают надзиратели, когда им говоришь, что тебе что-то не нравится — мыло, к примеру? Они говорят: «Это не в нашей компетенции». Представляешь?

Они подъезжали к Тунике.

— Юджин сказал, что в тюрьме он разбогател, только вот денег так и не увидел.

— Да, он провернул одну аферу, кинул педиков.

— Именно так он мне и сказал, только не уточнил, как он ее провернул. Я как-то столкнулся с этим бизнесом, но не пошел дальше того, что продал свою фотографию. Не знаю, что с ней эти зэки делали. Помнишь эту историю? Как там звали того придурка, который снимал меня в душевой?

— Отис, — сказал Арлен. — Тупее его я никого в жизни не встречал. Юджин работал по обычной схеме. Короче, посылает он «объявление личного характера» в несколько журналов для гомиков, где написано, что он несправедливо осужден за кражу, а он, мол, просто не знал, что его кореш таскает домой краденые вещи, и что ему нужен совет более мудрого и опытного человека. Скоро он получает сотни писем от старых пердунов-гомиков, выражающих ему свои соболезнования. Выждав немного, он пишет им всем, что подает на апелляцию и поэтому ему нужно пять штук баксов, которые они могут выслать его адвокату в Джексоне, так как сам он, естественно, чека получить не может. Адвокат, как ты понимаешь, с ним в доле. У гомиков к тому времени уже накопилось по нескольку писем от него, не говоря уж о фотографиях с голехоньким Юджином, поэтому они начинают слать деньги.

— Юджин им свои фотографии послал?

— Да нет, конечно! Клоп взял фотографию одного из парней, которые выступают на секс-шоу. Похож на итальяшку, член по колено… А я снял копии и разослал их педикам, написав при этом, что делаю это исключительно ради Юджина и что снимок сделан незадолго до того, как он загремел в тюрягу. После этого он получил письма почти от каждого. Дескать, чек отправлен, ждет его скорейшего освобождения и до скорой встречи. Чеки были выписаны на Юджина и должны были быть перечислены на счет, открытый для него адвокатом.

Они уже были в Тунике, ехали по центральной улице в направлении Фокс-Айленда. Джим Рейн повернул направо. Арлен сказал:

— Я слышал, в этом доме сейчас живет Билли Дарвин. Мужик, который рулит «Тишоминго». — Он кивнул на большое здание в тюдоровском стиле, вокруг которого росли белые дубы. — Самый хороший дом в городе.

Клоп жил в полумиле дальше, в одном из «домов заводского производства» Уолтера Киркбрайда. Крытое крыльцо, внутренний дворик… К этому всему Клоп добавил гараж на три машины.

Джим Рейн сказал:

— Юджин говорил, что это сработало, но денег он так и не увидел. А их должно было быть больше двухсот тысяч баксов.

— Ну, это его подсчет, — усмехнулся Арлен. — Ему слали деньги педики со всей Америки. И вот когда он освободился… Понятно, что ни на какую апелляцию Юджин не подавал, отсидев три года от звонка до звонка, он поехал в Джексон забрать свои деньги. И адвокат сказал ему: «Какие деньги? Я получил всего десять штук. Это как раз мой гонорар».

— Он соврал.

— Конечно, соврал.

— И что Юджин?

— Пристрелил сучонка.

Они подъезжали к дому, перед которым зеленела лужайка с саженцами тюльпанного дерева. Перед крыльцом стоял «кадиллак» Клопа и пикап. Видимо, Юджина.

Джим Рейн спросил:

— И где теперь деньги?

Арлен, глядя на дом, ответил:

— Это вопрос.

Уолтер Киркбрайд обычно приезжал на машине, одолженной у Арлена, чаще всего на «додже». Он сворачивал на боковую дорогу, ведущую на задний двор салуна «У Клопа», и притормаживал возле трейлера с надписью «Трейси», выполненной ярко-красной краской. Такая надпись могла быть на двери в спальню проститутки в борделе конца девятнадцатого века. На ум сразу приходил Новый Орлеан. Конечно, тогда там могло и не быть жриц любви по имени Трейси, и до появления первого трейлера оставалось семьдесят с чем-то лет, но это ничего не меняло. Киркбрайда вздрючивал аромат прошлого, который он ощущал, приезжая сюда. Надпись на двери трейлера и малышка Трейси внутри, в черных чулках, пристегнутых к поясу с резинками, и без трусиков. Претенциозно, конечно, но зато романтично: француженка-кокетка давно прошедших времен.

Трейси разглядывала пепельницу, которую он принес ей в подарок. Пусть малышка порадуется!

— Уолтер, какая прелесть!

— Она из Марокко.

— Ух ты!

— Из отеля «Мамуния» в Марракеше.

— Она лучше всех, что у меня есть.

— Придется сказать жене, что я ее разбил.

— Она тоже собирает пепельницы?

— Она заметит, что пепельница пропала.

— Уолтер, ты такой лапочка!

— Но ведь если бы я ее разбил, то в мусорном ведре были бы осколки…

— Малыш, посмотри-ка сюда.

Она раздвинула ноги. Он посмотрел, с трудом отвел взгляд, затем сказал:

— Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала.

— Я не стану тебя больше лупцевать, если ты об этом. У меня сил не хватает.

— Я хочу, чтобы ты приняла участие в военно-исторической реконструкции. Я захвачу для тебя палатку и полный холодильник кока-колы.

— С радостью, если меня отпустят.

— Я это улажу.

— А я надену юбку с кринолином и панталоны. Ну, как тогда носили.

— Только юбку. И чтобы под ней ничего не было.

Они зашли в «дом заводского производства» Клопа.

— Старик, мы только что о тебе говорили, — сказал Джим Рейн Юджину Дину, который вместе с Клопом смотрел телевизор.

Они сидели в разных концах дивана, покрытого зеленым клетчатым пледом. На журнальном столике перед диваном стояла дюжина пустых пивных банок, из пепельницы торчали окурки, пахло марихуаной.

Юджин откликнулся:

— Привет, Рыба. Как живешь?