Вряд ли стоит подробно описывать, как люди Дона Винченцо сделали вылазку и погнали чернокожих вниз по склону. Как в страхе бежали оставшиеся в живых дикари. О том, как униженно они просили пощады и каким строгим наказаниям их подверг Дон Винченцо.

Пожалуй, не стоит особенно распространяться и о том, господа, как я отправился с одним из отрядов и, решив побродить один в джунглях, отстал от него, как заблудился и никак не мог выйти обратно, к берегу реки. Как меня схватили работорговцы, а я смог сбежать от них. Пожалуй, как-нибудь в другой раз я поведаю и эту занимательную историю. Потом, не теперь. Мне хочется рассказать вам, что сталось с де Монтуром.

Тогда я удивлялся, как ему удалось совершить невозможное и добраться до склада вплавь. Правда, человек не способен на это, но вот дьявольская тварь, в обличье которой он находился?..

Но если демон и способен на такое, то неужели это сверхъестественное существо взорвало склад? Ведь оно способно только крушить и убивать, человеческий разум ему чужд…

После того как я бежал от работорговцев, мне пришлось долго блуждать по джунглям. Я искал дорогу к побережью и неожиданно обнаружил небольшую, сделанную наспех хижину, притаившуюся в самой чаще.

Я обрадовался, потому что мне совершенно не хотелось подвергать себя опасности, которую ночью представляют для человека ядовитые змеи и насекомые.

Но, едва ступив на порог этого жалкого строения, я замер, не в силах произнести ни слова. На неком подобии стула сидел человек, который поднял в этот момент голову, и свет луны упал на его лицо.

Я едва не бросился бежать со всех ног, но страх буквально парализовал меня. Передо мной сидел де Монтур.

Де Монтур!

А в это время как раз случилось полнолуние.

Оборотень поднялся навстречу мне. Да, то же самое лицо — как у человека, побывавшего в самом аду! Бледное как мел, горящие глаза…

— Не бойтесь, мой друг, — проговорил он тихо и спокойно. — Входите же и располагайтесь. Демон больше не властен надо мной.

— Но как вам удалось избавиться от него? Расскажите же скорей, — попросил я, протягивая своему другу руку.

— Та ночь обернулась кромешным адом. К реке я добрался, убивая всех дикарей без разбора… — принялся рассказывать де Монтур. — Моя душа и разум не сопротивлялись демону. Каждую пядь земли я усеивал трупами чернокожих. Потом я оказался на берегу и ринулся в воду. Крокодилы будто только и ждали этого. Они поплыли ко мне со всех сторон, но демон, вселившийся в меня, помог и тут. Я расправился с ними так же быстро, как до этого с туземцами. Если бы вы видели, что творилось! Но, уже выходя на берег, я понял, что демон оставил меня. Однако я не мог отступить… Я должен был довести начатое до конца. Мне чудом удалось подкрасться к складу и поджечь его… И более того — я успел отойти, прежде чем взорвался порох. Оглушенный, я долго бродил в джунглях и, похоже, заблудился. Вновь взошла полная луна. И еще раз… И еще… Со мной больше ничего не случалось. Да, я наконец освободился. Я свободен! — В тоне его голоса сквозила неподдельная радость, видимо переполнявшая этого человека. — Я теперь снова человек, а демон?.. Кто знает? Возможно, он покинул этот мир, пресытившись последним побоищем. Или он переселился в одного из крокодилов и теперь нападает на чернокожих в полнолуние, но уже без моего участия…

Ну вот, господа, так все и было.

Беда на ручье Туларуса!

От такого предупреждения любого человека, выросшего в затерянной стране чернокожих — Канаане, лежащей между Туларусом и Черной рекой, прошиб бы от страха холодный пот… И этот человек, где бы он ни был, со всех ног помчался бы назад, в окруженный болотами Канаан. Предупреждение — всего лишь шепот обветренных губ едва волочащей ноги старой карги, которая исчезла в толпе раньше, чем я мог бы схватить ее. Но и его было достаточно.

Не нужно подтверждений. Не нужно искать, каким таинственным путем темного народа весть с берегов Туларуса дошла до негритянки. Не нужно спрашивать, какие неведомые силы Черной реки распечатали морщинистые губы старухи. Достаточно того, что предупреждение прозвучало… и я понял его. Понял? Как же человек с Черной реки мог истолковать такое предупреждение? Только так: старая ненависть снова вскипела в глубинах джунглей, среди болот, темные тени заскользили среди кипарисов, и смерть начала свое гордое шествие по таинственным деревням ниггеров на заросших мхом берегах унылого Туларуса.

Через час Новый Орлеан остался у меня за спиной, продолжая удаляться с каждым поворотом хорошо смазанного колеса парохода. Любой человек, рожденный в Канаане, был привязан к тем местам невидимой нитью, которая тянула назад, когда его родине угрожали темные тени, затаившиеся в заросших джунглями тайных уголках более чем полстолетия назад.

Самые быстрые суда, на которых я плыл, казались безумно медленными для путешествия вверх по большой реке и по маленькой быстрой речушке. Перегорев, я равнодушным ступил на Шарпсвилльскую землю, чтобы проделать последние пятнадцать миль. Была полночь, но я поторопился к платной конюшне, где по традициям, заведенным полстолетия назад, всегда, днем и ночью, стоял под седлом конь Бакнера.

Когда сонный чернокожий мальчик подтягивал подпруги, я повернулся к хозяину стойла, Джо Jlaферти, зевавшему и державшему лампу высоко над головой.

— Идут слухи о неприятностях на берегах Туларуса'

Даже в тусклом свете лампы было видно, как он побледнел.

— Не знаю. Я слышал разговоры… Но ваши в Канаане всегда держат рты на замке. У нас никто не знает, что там творится…

Ночь поглотила и его фонарь, и дрожащий голос, когда я поскакал на запад.

Красная луна стояла над темными соснами. В лесу ухали совы, и где-то выла собака, рассказывая ночи о своей грусти. В темноте перед самой зарей я пересек Голову Ниггера — черный сверкающий ручей, окаймленный стенами непроницаемых теней. Копыта моего коня прошлепали по мелководью и — слишком громко в ночной тишине — зазвенели о мокрые камни. За Головой Ниггера начиналась местность, которую называли Канаан.

Беря начало на севере среди тех же болот, что и Туларус, ручей Голова Ниггера тек на юг, впадая в Черную реку в нескольких милях к западу от Шарпсвилля, в то время как Туларус протекал западнее и встречался с той же рекой много выше по течению. Сама же Черная река протянулась с северо-запада на юго-восток. Эта река и два ручья образовывали огромный треугольник, известный как Канаан.

В Канаане жили сыны и дочери белых переселенцев, которые первыми поселились в этой местности, а также сыны и дочери их рабов. Джо Лаферти был прав: мы— изолированы, держим рты на замке, не ищем ни с кем общения, ревниво относимся к неприкосновенности своих владений и независимости.

За Головой Ниггера лес стал гуще, дорога сузилась, петляя среди земель, заросших соснами, кое-где перемежающимися дубами и кипарисами. Вокруг не было слышно никаких звуков, кроме мягкого цоканья копыт моего коня по пыльной дороге и скрипа моего седла. И вдруг кто-то хрипло засмеялся.

Я остановился и стал вглядываться в заросли. Луна села, заря еще не разгорелась, но слабое мерцание уже дрожало над деревьями, и в его свете я разглядел неясную фигуру под обросшими мхом ветвями. Моя рука инстинктивно легла на рукоять одного из дуэльных пистолетов, которые я прихватил с собой.. Это вызвало низкий соблазнительно насмешливый, музыкальный смешок. Наконец я разглядел коричневое лицо, пару сверкающих глаз, белые зубы, обнажившиеся в наглой улыбке.

— Кто ты, черт тебя побери? — спросил я.

— Почему, Кирби Бакнер, ты приехал так поздно?— насмешливый смех звучал в этом голосе. Акцент казался забытым и непривычным — едва различимая гнусавость негров,— но голос был густым и чувственным, как и округлое тело его обладательницы. В тусклом свете ее темные волосы огромным цветком едва различимо мерцали во тьме.