— Не могут. Материал этот они тоже не всегда выделяют. Кроме того, они всегда затевают игру в воровство с новыми знакомцами, и, на мой взгляд, это связано с неким ритуалом гостеприимства. Социальное общение. Просто, кроме самих джекков, никто не понимает, как именно все обстоит. И никому до этого нет дела.

— Поэтому они и не стремятся влиться в здешнюю социальную структуру? — спросила Эвелин.

— Отчасти, возможно, это так, но тут как раз и начинаются странности. Они опасаются ти(фью)ки, потому что, похоже, примерно каждые сто лет живущие на этом острове куда-то пропадают.

Гордон присвистнул — и это было не йилайлский посвист, а чисто американский, означавший примерно: «Ага!»

— О, и это далеко не все. Джекки вроде бы и не против того, чтобы влиться в систему, но им хочется узнать, что стало с их предками. Для существ, не имеющих семейных связей в том смысле, в каком мы их понимаем, они жутко пекутся о своих предках. Они показали мне пещеры, одну из которых ты видела, дорогая. Каждый джекк создаёт мозаику, рассказывающую о его жизни, о его успехах и потомстве. Прежде детей у них рождалось больше, а теперь они появляются только по одному — ну, иногда по два, если их общее число начинает снижаться.

— Довольно забавные мозаики.

— Дело не только в этом. — Росс покачал головой. Он пытался подобрать нужное слово. — Они печальные. Они удручающие. Предки нынешних джекков не просто изображали себя на этих рисунках. У них там есть особые помещения, стены которых представляют собой пейзажи их родной планеты и моменты путешествия в космосе. Джекки расселились по нескольким планетам и прежде поддерживали между собой контакт. У них есть штуковины вроде кубиков с картинками, которые мы нашли на шарообразном звездолёте. Помнишь, Гордон? Кубики, с помощью которых можно полюбоваться пейзажами родины?

— Помню, — кивнул археолог. — Продолжай.

— Ну вот… У этих джекков есть древние кубики, и они относятся к ним с необычайным почтением. Они часто включают их — вот только не знаю, какая при этом используется энергия, может быть солнечная? Как бы то ни было, тут-то собака и зарыта. Джекки на этих изображениях другие.

— Другие? Как это? — спросил Эш.

— Они выше ростом. Крупнее. Но самое главное — щупальца. В прошлом у джекков никаких щупалец не было. И вдруг — если верить мозаикам — через пару сотен лет после того, как они прибыли сюда, все отпрыски родились со щупальцами.

— Щупальца… — проговорила Эвелин, оторвав взгляд от клавиатуры своего ноутбука. — У йилайлов их нет. У них — четыре руки. Но у большинства существ, обитающих здесь, имеются щупальца.

— И у жутких дикарей-гуманоидов, которые встречаются в нашем времени, щупальца тоже есть, — добавил Росс. — В общем, такие конечности для них в новинку, и джекки скорбят о том, что, даже если бы у них был космический корабль, никто из них никогда не смог бы вернуться домой. Вот что было вчера — день Скорби. Кажется, такие дни у них бывают раз в месяц.

— Мутация, — задумчиво протянул Гордон и поднялся на ноги. — Нет, не просто мутация. Генетические изменения, коснувшиеся вида целиком. Появление щупалец — очень значительная перемена, её нельзя просто списать на мутацию. При этом щупальца появились не у одного вида, а у многих. Но кто производит эти изменения и зачем?

Эш нахмурился, наклонился, закрыл и уложил в ранец свой ноутбук.

— Это надо обдумать. — Он покачал головой. — Но попозже. Сейчас нам не стоит резко менять наш повседневный график и систему переговоров, поскольку мы до сих пор не знаем, наблюдает ли кто-то за нами и прослушиваются ли наши разговоры. Я ухожу на работу.

Он ушёл. Эвелин медленно опустила крышку ноутбука.

Мердок смотрел на неё, гадая, что сказать.

Но жена опередила его. Она встала, подошла к Мердоку, положила руки ему на плечи и улыбнулась.

— Как ты думаешь, — поинтересовалась она, — сколько нужно времени, чтобы мы друг другу окончательно осточертели?

— Что? — Мужчина изумлённо вытаращил глаза.

Она весело и понимающе прищурилась.

— Если бы мы не подхватили эту хворь. Сколько бы времени мы занимались тем, что оберегали бы друг друга от опасностей, не давали друг другу рисковать и при этом все больше и больше впадали бы в отчаяние?

— Я… — Росс испустил долгий и шумный выдох. — Я не знаю.

Риордан отвернулась и стала серьёзной.

— Это мы должны были обнаружить эту древнюю транспортную систему, Росс. Ты и я — ещё несколько недель назад. Михаил и Виктор наткнулись на неё только потому, что искали укрытие во время ливня. Эта станция — в двух шагах от нашего общежития. Нам уже давным-давно пора было свершать вылазки. Агенты-оперативники тут мы с тобой, а не Вера с Ириной. Они связные, аналитики. А они насобирали сведений куда больше, чем мы.

Мужчина вздохнул.

— Понимаю. Просто…

— Можешь ничего не говорить, потому что я чувствую то же самое. Ты привык действовать — и рисковать. Когда ты рисковал, будучи сам по себе, это было нормально. Я это знаю, потому что чувствовала себя точно так же. Но как только я стала думать о твоей безопасности, мне стала нестерпимой мысль о том, что с тобой может что-то случиться, и я твёрдо решила, что никуда ни на минуту от тебя не отлучусь. Что буду о тебе заботиться. Оберегать тебя от опасности.

Росс чуть смущённо рассмеялся.

— Черт возьми, Эвелин!

— И мы даже не говорили с тобой об этом. Просто-напросто героически исполняли супружеский долг — оберегали друг дружку от исполнения долга профессионального. — Риордан встревожено посмотрела на мужа. — Если мы ничего не придумаем, нам не следует быть напарниками. Если мы снова будем каждый сам по себе, мы обретём свободу действия. А мы оба — люди действия, ты не можешь этого отрицать. Ведь именно это свело нас вместе.

Мердок возразил:

— Я так не думаю.

— А придётся подумать, — сказала женщина. — Если мы не в состоянии справиться с эмоциональными последствиями нашего союза, то нам лучше действовать порознь. Непременно нужно будет обдумать это — но позже. А сейчас давай-ка отправляться на работу. Гордон сказал, что нам лучше ничего не менять в распорядке дня.

Росс кивнул и заставил себя захватить с собой завтрак, решив, что сжуёт еду по дороге до центра, хотя на самом деле есть ему теперь уже совсем не хотелось. И работать не хотелось. На самом деле у него заныло сердце. Уж лучше бы Эвелин закатила жуткий скандал, чем встретила его вот так — спокойным, логичным «разбором полёта».

И что самое противное — он понимал, что жена права.

Воздух оказался немного прохладнее. Дул сильный ветер и приносил запах дождя. От этого становилось немного легче. Эвелин шагала рядом с мужем, излучая спокойствие и безмятежность, произнося отвлечённые фразы по-йилайлски.

Росс молчал. Он думал о ночи, проведённой у инопланетян. А когда они приступили к работе и джекки возобновили свою игру, он стал думать о жене.

Позже, когда они возвращались домой, Мердок вдруг сказал:

— Ты права. И я обещаю: больше никаких тайных вылазок. Все по-честному. Зуб даю — как говорили мы с приятелями в детстве.

— «Зуб даю»… — глубокомысленно повторила Риордан. — Ну, так и быть, поверю.

Глаза её блестели от слез.

Мужчина промолчал. Как обычно, самые глубокие чувства он выразить словами не мог. Оставалось только дождаться момента, когда они останутся наедине — тогда можно будет хотя бы попробовать сделать это.

Но когда они добрались до общежития, оказалось, что возле комнаты их с нетерпением поджидает Михаил, расхаживающий по коридору назад и вперёд.

Мимо прошли несколько мува, но Никулин не обратил на них никакого внимания. Увидев супругов, он резко проговорил:

— Открывайте.

С безмолвным удивлением Эвелин приложила ладонь к серебристой пластине. Дверь открылась. Как только они переступили порог, Михаил сказал:

— Летуны. Они забрали Виктора.

Росс бросил взгляд на жену. Та смотрела на него, в её взгляде застыл вопрос.