– Ты у нас давно не был! Вот смотри, у нас уже система полностью под компьютером, – взахлеб стал рассказывать Ларин. – Теперь все намного проще! Как только аналитики приходят к выводу о возможной бифуркации – вся информация сразу сбрасывается по сети на наш портал. К моменту, когда оперативник готов к заданию, портал уже начинает открывать вход на точку. Теперь ошибок нет!

– Хотя с тобой ошибок быть не могло, – задумчиво добавил Ларин.

– Это почему же? – встрепенулся я. – Я что, такой крутой?

– Ну… – вдруг смутился Ларин, – это я так. Считай образно выразился. Ты же наш ключевой агент. А ключ у нас один!

– Ладно, не буду задавать дурацких вопросов. Вот меня только одно мучает. Я почти не знаю, чем мои акции оканчивались. Это же в итоге фактическая история. Где бы посмотреть?

– Так купи краткую историю ВКП(б)! – сострил Ларин. – Да проще простого! Иди в свой аккаунт, там всегда есть ссылки на анализ последействия.

Что же, пороемся в собственном досье.

Унылое сопение Кондратьева в нашем общем офисе навевало какие-то смутные реминисценции о жизни Стамина. Но очень смутные. Да, ладно. Сопит, через плечо не заглядывает, и на том спасибо. Так что там с личным аккаунтом?

Да видел я этот аккаунт тысячу раз! Все те же малопонятные дефиниции задания. Время, миссия, лаконичное описание возможных бифуркаций. Какой-то идиот считает, что если использовать специальные термины и их сочетания, это будет выглядеть умно. «Девиация, с возможностью странного аттрактора в имперских влияниях с дальнейшим ослаблением связей панславянского монархизма. Верифицированная возможность лакун в литературных пандемических модификациях». Это по-нормальному – Бонапарт всем выпишет, Польша не будет под Россией и потом Пушкин не напишет «Онегина». Это я так думаю. И в таком духе. Что и как надо было делать, непонятно. Только короткая запись против графы «миссия» – «имплантация мотиваций проведена». Бред… Хотя, подождите, что там мне Кондратьев на листочке написал? Так, начнем по новой, войдем сначала по тому логину. А потом попросим опять данные на Фарбера…

Да… Как-то оно все не так выглядит… Совсем не так…

Акция – код: «Небо над головой»

Проблема: «Возможное угасание цивилизации в ситуации подавления мотиваций»

Цель: «Создание новой элиты на фоне интервенции мораидов»

Метод: «Полное погружение агента»

Исходное: 294456 werg 38466 lk dk276 729

И в таком духе…

Отличий в разных миссиях не много, в основном в графе «метод» – или полное погружение или предварительный инструктаж… Конечно, с Лариным на эту тему не побеседуешь… Кондратьева подставлять не хочется. Он же от души мне вход в систему подарил! Хотя вот еще странное – что за графа «исходное»? Она почему-то, начиная с девятого задания, вдруг пропадает…

– Слышь, Кондратьев, – прервал я сопение коллеги, – я тут свой файл глянул, там мне непонятная графа попалась. Написано – «исходное», а потом цифры и буковки всякие. Не знаешь, что такое?

– Ты бы, Фарбер, не мелькал моим пассвордом по сети, хвост прижмут, а я все отрицать буду! – сердито проворчал тот. – Это исходные данные для открытия временного канала. Ты же у Ларина видел железо его… Там пока кучу цифр не введешь, канал не откроется. А цифры считают аналитики. Не нам чета.

– А почему у меня это «исходное» исчезает, начиная с девятого задания?

– Вот только не надо прикидываться и делать вид, что все кругом идиоты! – Кондратьева вдруг очень возмутил этот вопрос. – Иди ты Фарбер на! Проверяй кого-нибудь другого! Пусть он тебе славу поет и в ножки кланяется.

Кондратьев резко встал и, хлопнув дверью, ушел куда то. Чего это он так?..

Что такое одиночество? Это сила или слабость человека? Я был бесконечно одинок, когда был Стамином. Несмотря на друзей, работу, заботы и радости. Это одиночество было моей силой. Мне было плевать на все и в первую очередь – на себя. Как идет – так и идет. Я, Фарбер, – практически одинок здесь. Нет у меня ни друзей, ни дела. Я уже давно понял, что моя аналитическая служба – просто времяпрепровождение. Нет вечерних гостей, нет споров о вечном и ему подобном. Все это похоже на солдатскую службу – кругом толпы народа, а ты один. Но я не один. Здесь – не один. И в этом моя слабость. И сила, уже совсем другая.

С Верой мы встречались вечером у зимней оранжереи. Как всегда, у входа были свалены лыжи, санки и другие приспособления для снежных развлечений. Вера, наверное, уже побывала там. Она раскраснелась, расстегнутое пальто было покрыто мертвыми снежинками. Ее вьющиеся волосы разметались по плечам и тоже блестели капельками бывшего снега.

– Ой! Там так смешно было! Мы с ребятами в снежки играли! Это из нашего отдела. Сегодня техники обильные снегопады устроили. Давай на лыжах пробежим! Я никогда не каталась на них.

Мороз, снег, раскрасневшиеся щеки превратили Веру в веселую студентку. Я, по-моему, такую ее и увидел впервые много лет назад.

Как давно я ее знаю.

Как мало я ее знал.

Хотя, себя я знаю, наверное, еще меньше, составляя узор из разрозненных кусков. Я – Стамин, все логично и скучно, я – Фарбер, все круто и нелогично. Да ладно…

Зимняя оранжерея. Какая игра словами. Ну, какие апельсины могут быть здесь, в царстве блестящего снега? Лыжня устремлялась прямо от порога, вглубь хвойного леса. Фонари выхватывали куски параллельных линий, проложенных неизвестно кем в этом снежном храме. Оранжерея была такая большая и так натурально выполнена, что иногда порождала ощущение, доступное только в настоящем лесу. Это ощущение неподвижности, почти искусственности окружающего тебя пространства. Реальность была настолько хороша, что напоминала декорации.

Какой я идиот! Я годами выхекивал изощренный стиль лыжного бега, я добился того, что лыжный бег однажды стал для меня – как дыхание, не требующее напряжения. Но причем тут Вера? Я не стал ждать, когда она доковыляет до меня. Вернулся назад. И правильно сделал. Вера сидела на лыжне, кощунственно ее растоптав.

– Вера, ты чего? Почему ты не попросила меня бежать не так быстро? Извини меня. – Я присел на лыжне рядом.

– Да ладно, просто упала и никак не могу подняться с этими дурацкими палками. Я такая неловкая, – Вера уже не плакала, но слезы предательски проложили дорожки по щекам.

– Вера, не обижайся, я конечно дурак, я давно на лыжах не бегал, вот дорвался. Ты извини, я вообще хотел у тебя спросить что-то важное, – сам не понимая почему, вдруг перескочил я.

– Да? – Вера смахнула слезу, еще дрожавшую на реснице.

– Почему у меня в большинстве дел отсутствуют параметры входа в темпоральный канал? – прямо в лоб ляпнул я.

– Ты можешь открывать темпоральный канал сам, – тихо и просто сказала Вера.

– В смысле?

– Смысл прост, – Вера ничуть не собиралась шутить, – ты можешь шагнуть, куда хочешь. И во времени и в пространстве. И никакие ларины тебе не нужны. Это знают все. Но тебе это знание выдирают из мозгов каждый раз… Как бы чего не вышло…

– Очень умно с твоей стороны! – обиделся я. – Так ты не могла сказать мне это в первый же момент? Неужели ты не понимаешь – я разорван на части, я не человек! Каждый кусочек моей мозаики может вернуть меня в нормального человека!

– Я просто не хотела, чтобы ты уходил, – попыталась защититься Вера.

– Меньше о себе думать надо! – я не мог остановиться, срывая нахлынувшую злобу на Вере. – Ты такая же, как все! Только попользовать и норовите! Развлечений захотелось? Приятной компании? Ну конечно, свежий человек появился, почему бы с ним не развлечься?

Я определенно не мог остановиться.

– Глупый ты, – тихо произнесла Вера и, повернувшись, зашагала по лыжне. Просто бросив лыжи.

Ну и катись!

Ночь в здании службы была такой же, как и любая другая ночь в любой другой конторе. Правда, без всяких охран и консьержей. От кого охранять? Разве какой клоп-молчун из темпорального туннеля проскочит? Белый свет ламп, ковровая дорожка, скрадывающая шаги. Вот и «логово» Ларина. Ну не называть же это лабораторией или там, офисом? На мою попытку нажать ручку дверь откликнулась тихим писком. Замелькал красный светодиод над прямоугольником с прорезью посередине. Интересно, если я свой бейджик с магнитной полосой протащу, сработает? Ха! Сработало. Явно тут ни у кого не было и мысли защититься, как следует. От кого?