— На вид они очень опасны, — тихо сказала она, однако Джошуа только сжал ее руку в ответ.
— Они не причинят нам зла, дочка. Позаботься о том, чтобы их хорошо накормить, пока я пригляжу за их лошадьми. Да, и попроси о небольшом пожертвовании для нашей церкви, — добавил он, понизив голос.
У нее было страстное желание возразить, но по опыту девушка знала, что это ни к чему не приведет. Если уж ее отец принял решение быть гостеприимным, значит, так тому и быть.
— Эй, минуточку, божий человек, — обратился высокий с гладкими волосами и, перевесив через плечо переметные сумы, вытащил еще одно ружье.
Джошуа отнесся к этому с холодным удивлением.
— Вам нет нужды вооружаться в моем поселке, мистер. Никто здесь не причинит вам зла.
Мужчина ухмыльнулся:
— Я только хочу немного подстраховаться, божий человек, вот и все. Никто не может предугадать, что случится в следующую минуту.
— Веруйте в Господа, и вы всегда будете в безопасности, — отозвался Джошуа.
— Ну тогда я верую в Ната Стилмана и твердо уверен, что буду в сохранности, — парировал мужчина и, большим пальцем ткнув себя в грудь, сказал: — Это я — Нат Стилман. Слышали о таком когда-нибудь?
— Нет, мистер, никогда. А вы когда-нибудь были знакомы с нашим Господином и Спасителем? — спросил Джошуа.
Стилман кивнул.
— О, я слишком часто с Ним общался, когда еще был сопливым мальчишкой, но отказываюсь делать это сейчас, став взрослым и поняв, что такое жизнь на самом деле. Бог необходим только детям и глупцам, божий человек.
Джошуа только улыбнулся.
— Я обязательно поспорю с вами, мистер Стилман, как только напою и накормлю ваших лошадей. Будьте так любезны, последуйте за моей дочерью, а я присоединюсь к вам немного позже.
Ганна подняла бадью, ухватилась за нее покрепче и, испуганно взглянув на мужчин, кивком пригласила следовать за собой. Она шла прямо, с высоко поднятой головой, снова пожелав своему отцу не быть таким доверчивым. У нее появилось предчувствие, что эти люди принесут им беду. Ей очень хотелось, чтобы они поскорее поели и уехали отсюда, никого не ранив и не убив. Очевидно, многие из селения были того же мнения: бросив свою работу, они пристально разглядывали пришельцев. Это придавало Ганне храбрости.
Она ощущала на себе взгляды незнакомцев, проникающие, казалось, внутрь нее и заставляющие сердце сжиматься от мрачных предчувствий и опасений. Но внешне ее движения были быстрыми и проворными, а голос звучал холодно и сдержанно.
Распахнув дверь дома, она указала им на стол.
— Все что у нас есть — это холодная оленина, бобы, сыр и свежий хлеб, — сказала она, не оборачиваясь.
— Как будто бы неплохо, — проговорил один. — А нет ли какого-нибудь виски, чтобы запить это все, прекрасная леди?
— Нет, — последовал ее короткий ответ. — Есть холодная вода и черпак вон в той бадье, что я поставила у двери.
Ганна положила буханку хлеба и разложила сыр на деревянной тарелке, с вырезанными Джошуа крошечными изящными цветами. Затем помешала бобы в большом котелке, висевшем над огнем. Взяла нож и пошла к двери за олениной.
Дородный полный мужчина с молодым лицом и глазами старика преградил ей дорогу.
— Куда же это вы отправились, прекрасная леди? — спросил он, и от его взгляда у Ганны по коже пробежали мурашки.
— Настрогать оленины, — хладнокровно ответила она, с трудом уняв дрожь при виде его горящего жадного взгляда. — Пожалуйста, будьте любезны не мешать мне, сэр.
Должно быть, что-то в ее пристальном взгляде было такое, что подействовало на него, и молодой человек отступил под громкий смех его приятелей.
Стоя на маленьком крыльце, где была подвешена оленина, Ганна могла слышать через открытую дверь их разговор и следить за ними. Она сжимала в руке нож, прислушиваясь и не зная, что предпринять: то ли ей сбежать, то ли остаться.
— Она как раз дозрела до молочной спелости, а, Труэтт? — насмехался глухой голос. — Кажется, так оно и есть. Ропер, как ты считаешь?
Ропер ухмыльнулся, и пересекавший лицо шрам сморщил его верхнюю губу.
— Да, Стилман, думаю, что Труэтт не прочь позабавиться с этой малышкой, не так ли? Посмотри, как он уставился на нее, облизываясь…
Труэтт на мгновение смутился, но вдруг его рука потянулась за револьвером, торчащим из-под пиджака, а выражение лица стало угрожающим.
— Заткнитесь! — прорычал он. Его широкое лицо было злым и горело. — Она… она — леди, вот и все.
— Леди? — повторил Стилман, словно эхо. — Она в первую очередь женщина, Труэтт, и этим все сказано, или ты глупец!
— Ты назвал меня глупцом? — переспросил Труэтт притворно спокойным голосом.
Стилман посмотрел на него долгим взглядом.
— Нет, — наконец ответил он, оценив состояние Труэтта и последствия для себя. — Я вовсе не считаю тебя глупцом, Труэтт, но что бы ты ни говорил, она всего лишь женщина.
— Да, — смягчившись, ответил тот, кого звали Труэттом. — Но она из тех женщин, которых называют леди.
Стилман с циничным выражением на бледном, худощавом лице насмешливо промычал:
— И что бы ты пи говорил, Труэтт… что бы ты ни говорил…
Труэтт успокоился и снова уселся за длинный стол. После некоторых колебаний Ганна вошла в дом с большим куском оленины. Надеясь, что мужчины быстро поедят и уедут, она проворно разложила на три тарелки мясо, бобы, сыр и хлеб. Ну где же отец? Она бы чувствовала себя в большей безопасности, будь он рядом. Казалось, Джошуа всегда знал, что сказать и предпринять в любой, даже самой безвыходной ситуации. Благодаря его тактичному разбирательству в поселке успешно разрешались возникающие раздоры. «Где же он?» — думала она, предчувствуя нехорошее, но не имея возможности выглянуть за дверь.
Трое мужчин, которые, как поняла Ганна, скрывались от закона, с волчьей жадностью, громко чавкая, поглощали еду. Она стояла, скрестив руки на груди, прислонившись спиной к полке с посудой и держа в поле зрения нож.
Ганна испытывала некоторые угрызения совести, что была не столь набожной, как отец. Она быстро проговорила про себя молитву. Наверное, как однажды заметил Джошуа, в ней не было такой веры в Бога, а может быть, она просто меньше доверяла людям. Иногда случалось, вот как сейчас, она чувствовала, что не оправдывает доверия своего отца, и он, должно быть, разочаровывался в ней. Почему она не может быть больше похожей на него?
Джошуа Макгайр был наиболее уважаемым и желанным человеком в каждом доме поселка — искренний, сильный, смелый, излучавший радость и доброту на всех, кто оказывался рядом с ним. Он мог с любовью относиться даже к этим грубым, невоспитанным людям, сидевшим сейчас за ее выскобленным, чистым столом, положив на него свои ноги в грязных ботинках и жадно евшим грязными руками. А она не могла так добродушно и сердечно относиться ко всем.
Пряча руки в складках платья, Ганна сосредоточила свое внимание на чуть заметных следах от веника из соломы, оставшихся после утренней уборки, и поняла, что ей придется снова проделать эту работу после ухода незваных гостей. Это все, что она думала о приехавших в Джубайл непрошеных гостях, грубо вторгшихся в спокойную безмятежную жизнь их общины.
Всех странников, когда-либо заходивших в Джубайл, всегда принимали с радушием: предоставляли и еду и кров. Большинство уходило через день-два. Некоторым так все нравилось, что они оставались в их крошечном поселке. В основном это были индейцы или бездомные, которые нуждались в еде и крове. Ганна чувствовала, что эти трое не задержатся у них, и всем сердцем желала, чтобы они как можно скорее уехали.
— Эй, — сказал мужчина, которого звали Ропер.
Она подняла голову и холодно посмотрела на него.
— Девчушка, моя тарелка опустела.
Ей было очень неприятно, однако Ганна спокойно двинулась к огню и, наклонившись над котлом, принялась вычерпывать бобы.
— Нет ли у тебя чего-нибудь повкусней этих чертовых бобов? — спросил Ропер с отвращением. — Дьявол, за последние две недели я наелся досыта этих бобов. Меня скоро раздует, как дохлого мула!
