Возвратившись в июне в Штаты, Джим решил поехать в Лас-Вегас, чтобы встретиться с Нормой Джин, и был очень удивлен, не застав ее в штате Невада. Она была в Лос-Анджелесе у тети Анны, где и оставалась все это время. Когда Норма Джин открыла дверь своей квартиры на втором этаже дома Анны Ловер, первое, что заметил Джим, была Глэдис, сидевшая на кровати в большой комнате. Она выглядела возбужденной, как будто полагала, что сейчас начнется серьезная перепалка. Норма Джин спросила, нельзя ли встретиться в другое время. Она извинилась за то, что не может разговаривать с ним. Джим был удивлен — с его точки зрения, ей стоило бы извиниться за развод с ним. «Я понял, что мне больше не нужно поддерживать ее, — вспоминал он впоследствии. — Она больше не была застенчивой и пугливой молодой женщиной, на которой я женился. В ней появилась расчетливость, которой не было прежде. Там, где я жил во время последнего приезда, она поселила свою мать — это была единственная свободная кровать во всем доме. Я не представляю себе, что она собиралась делать с Глэдис — женщиной, которая была способна только бездумно смотреть в пространство и говорить о своей вере в Бога».

В течение последующих дней Джим и Норма Джин несколько раз встречались, чтобы попытаться разобраться в своих проблемах. Однажды Джим решил обратиться напрямую к Анне и пошел к ней. Он надеялся, что Анна сможет «привести Норму Джин в порядок». Однако он с удивлением узнал, что она во всем поддерживает Норму Джин. Она всегда была ее союзником. Позднее он говорил, что Анна казалась «преисполненной благоговейного страха только от того, что Норма Джин может стать кинозвездой». Скорее всего, она очень восторженно воспринимала стремление Нормы Джин реализовать свои мечты. Его обращение к Анне показывает лишь то, что он отчаянно искал способ спасти свой брак. Но почему? «Он действительно не хотел подписывать документы о разводе, — говорил его друг Мартин Эванс, — но не из-за любви. Теперь это был вопрос самолюбия.

Он привел Норму Джин ко мне домой, сказав, что ему нужно поговорить с ней в каком-нибудь тихом месте. Обычно рядом находились его мать, либо тетя Анна, либо Глэдис. Ладно, сказал я, приходи. Когда они пришли, я увидел, что она очень несчастна и не хочет больше об этом говорить. Она была в платье в цветочек, а волосы были стянуты в конский хвост. Мне она показалась очень красивой. Джим говорил мне: «Посмотри на нее, Мартин. Она не спала несколько дней, она очень расстроена». По правде говоря, мне так не казалось. Они сидели в моей гостиной, я встал и хотел уйти, но Джим сказал: «Нет, останься. Возможно, ты сможешь помочь мне образумить ее». Я чувствовал себя очень неуютно, но все же остался».

Когда они расселись, Норма Джин сказала: «Похоже, вы вдвоем решили надавить на меня. Мне это совершенно не нравится, Джимми».

«Мы совсем не собираемся давить на тебя, Норма Джин, — сказал он, согласно воспоминаниям Мартина Эванса. — Мы просто хотим, чтобы ты знала: это очень жестокий бизнес. У тебя не хватит сил на это. Я не знаю, с кем ты там говорила в своем модельном агентстве, но эти люди явно забивают тебе голову всякой чепухой. Норма Джин, это совершенно не для тебя».

Норма Джин замолкла на мгновение. «Джимми, ты ведь никогда не считал меня сильной? — печально произнесла она. — Это из-за того, как меня вынудили выйти за тебя замуж, верно? Ты всегда думал, что я слабая, из-за того, как все произошло».

«Ты забываешь только одно, — ответил он, рассердившись. — Благодаря мне ты не попала в приют, Норма Джин. И чем ты мне отплатила за это? Разводом? Это твоя благодарность?»

«Пожалуй, мне лучше уйти», — заметил Мартин Эванс.

«Нет, пожалуйста, останьтесь, — настойчиво попросила Норма Джин. — Вы его друг, поэтому мне хочется, чтобы вы слышали это. Я хочу, чтобы вы видели, каким жестоким может быть Джимми. Он даже отнял у меня правительственную дотацию!»

В этот момент Джим, казалось, совсем вышел из себя. «Я понимаю это так: ты не должна получать плату за то, чего не делаешь, Норма Джин. Вот так я это понимаю».

На мгновение показалось, что Норма Джин подавлена. Затем, собравшись, она произнесла: «Сколько раз я должна поблагодарить тебя, Джимми? Ты намерен попрекать меня этим до конца моей жизни? Я, наконец, нашла свое призвание, Джимми. Я хочу быть актрисой, и я не брошу это ни ради тебя, ни ради кого-либо еще».

«Да боже мой! Ты же никогда не знала, чего хочешь! — сказал ей Джим. — Ты — настоящий ребенок, Норма Джин. Ты не женщина, ты — ребенок, и мыслишь, как ребенок. Только ребенок может считать, что все это всерьез. И знаешь что, теперь, когда я думаю об этом, у вас обеих действительно общее призвание». Норма Джин и Мартин Эванс насмешливо смотрели на Джима. Он продолжил: «У вас с Глэдис».

«Что ты хочешь этим сказать?» — спросила Норма Джин.

«Мне кажется, что вы становитесь все более похожими друг на друга, — добавил Джим. — Как там дела со снотворным? Когда это началось?»

«Я не собираюсь выслушивать все это. — Норма Джин встала, готовая уйти прочь. Она повернулась к Мартину Эвансу. — Можете оказать мне любезность? — спросила она сквозь слезы, которые ручьями текли у нее по лицу. — Пожалуйста, отвезите меня к моей тете».

«Отлично, — сказал Джим, поднимаясь. — Пусть он отвезет тебя домой. Я больше не желаю встречаться с тобой, Норма Джин».

Джим Догерти вышел, со всей силы хлопнув дверью. Норма Джин и Мартин Эванс остались в гостиной. «Она снова села и зарыдала», — вспоминал он. Он смотрел на нее некоторое время, отмечая про себя, насколько она красива, даже когда плачет.

Наконец она повернулась к нему. «Увезите меня отсюда, — попросила она, вставая. — Увезите меня из этого места и из этого времени».

Норма Джин подписывает контракт со студией «20-й век Фокс»

От многих фотографов Норма Джин слышала: «Вы созданы для кино». Она не могла не задаваться вопросом: «А может быть, это правда?» Практически каждый, кто снимал ее, старался подтолкнуть ее в этом направлении. На самом деле, все было достаточно очевидно. На фотографиях она выглядела просто ошеломляюще, линзы фотокамеры легко ухватывали ее уникальную личность, но мысль о том, как она будет выглядеть на большом экране, казалась для нее мучительной. Ее пугала сама мысль о кино, тем более что фактически у нее не было никакого опыта — она даже не играла в школьных спектаклях, на которых выучилось не одно поколение начинающих профессиональных актрис.

«Я даже не знаю, смогу ли я играть в кино», — сказала она своей тете Анне, когда они обсуждали эту возможность. «Милая моя, ты же актерствовала всю свою жизнь. — Анна, как всегда, очень тонко подметила самую суть. — Ты ведь понимаешь, о чем я, не правда ли?» Все верно. Всю свою жизнь она пыталась добиться чьего-либо внимания и любви, стараясь казаться лучше, надеясь стать кем-то, кого наконец примут и полюбят. «Ты можешь сделать то, во что ты веришь, — неоднократно говорила ей Анна. — Начальные буквы христианской науки» — С.S — означают еще кое-что [...] — Это еще и начальные буквы слов «Здравый смысл»1. Норма Джин засмеялась. Она тысячи раз слышала от Анны: «Здравый смысл — это женское мышление». «Все верно, — подтвердила Анна, — и мой здравый смысл подсказывает мне, что, если ты хочешь стать актрисой, ты ею станешь».