Хотя Мэрилин упорно пыталась убедить молодого врача в позитивном эффекте торазина, он отказывался выписать ей его. «Когда вы только что закончили медицинскую школу, вы ведете себя очень осторожно, — объяснял он. — Превышение числа выписанных рецептов может втравить вас в различные неприятности, причем не только с властями. Это может привести к тому, что у вас окажется много медикаментозно зависимых пациентов. Некоторые врачи любят так делать, потому что это заставляет людей обращаться к ним снова и снова, — но мне это не нравилось».

Мэрилин очень настаивала на сохранении врачебной тайны, и это облегчило молодому врачу решение помочь ей. Хотя он и отказался уточнить подробности достигнутых финансовых договоренностей, он не отрицает, что за предоставленные услуги ему заплатили. «У меня была целая стопка старых бланков рецептов [от покойного доктора], — объясняет Шварц, — а так как она, в любом случае, хотела получить рецепты, выписанные на вымышленное лицо, — я просто сделал это. Но я поступил так не из-за денег. Она казалась вполне здравомыслящей. Она убедила меня, что это было в ее интересах».

Молодой доктор справедливо волновался по поводу своих отношений с Мэрилин Монро, так что, когда через несколько недель она позвонила ему, он постарался осторожно уклониться от дальнейшего взаимодействия. Несмотря на его беспокойство, казалось, что она чувствовала себя довольно хорошо. «Она сказала, что почувствовала себя лучше, так, как уже сто лет себя не ощущала, и спросила, сколько я беру за вызов на дом, — говорит Шварц. — Я сказал ей, что не поеду к ней домой, но она заявила, что ей это и не нужно. Она попросила, чтобы я поехал с ней навестить ее маму».

Мать Мэрилин, Глэдис, в то время все еще находилась в санатории «Рок-Хэйвен», куда из офиса доктора Шварца можно было добраться на машине за полчаса. Мэрилин хотела, чтобы доктор встретился с ней там, чтобы попытаться убедить Глэдис и ее лечащих врачей в том, что торазин может стать для нее эффективным лекарством. И снова, после определенных финансовых аргументов, Шварц согласился встретиться с ней в «Рок-Хэйвене».

«Когда я приехал в «Рок-Хэйвен», в регистратуре никого не было, что было очень необычно для подобных мест, — вспоминает Шварц. — Затем я повернулся и посмотрел на холл. Все сотрудники, казалось, столпились в одном месте. Я понял: Мэрилин уже там».

Хоть это может показаться странным, Мэрилин действительно приехала на встречу заранее. Шварц нашел ее, закутанную в черно-белый шарф, в черных клетчатых брюках. Она сидела напротив администратора и двух штатных врачей и казалась оптимистичной и полной надежд, по крайней мере вначале. (Заметьте: это вполне могли быть «знаменитые» черно-белые клетчатые брюки JAX, которые можно увидеть на бесчисленных фотографиях. Они просуществовали не меньше двадцати лет — мы их можем видеть даже там, где она фотографировалась как Норма Джин. Она очень часто надевала их.)

«Догадайтесь что? Она уже принимала его, — сказала Мэрилин Шварцу, когда он появился. — Торазин, — добавила Мэрилин с широкой улыбкой. — Мама принимала его, но недолго».

«Во всяком случае, ей давали его», — пояснил один из присутствовавших врачей.

«Что это значит?» — спросила Мэрилин.

Доктор стал объяснять: ведь Мэрилин уже знает, что Глэдис — очень упрямая женщина. Якобы сотрудники часто ловили ее на попытках избежать приема лекарств. Мэрилин сказала, что не понимает, как это возможно. Она думала, что санитарка будет стоять напротив Глэдис и ждать, пока та не примет таблетки. Оказалось, что некоторые сотрудники действительно смотрели, как она закидывает таблетки в рот, и ждали, пока она не выпьет чашку воды. Глэдис даже приказывали открыть рот, чтобы убедиться, что он пуст. Однако оказалось, что ей мастерски удалось быстро пропихнуть таблетки между языком и щекой. По крайней мере, персонал был уверен в этом хотя бы потому, что на нее не действовало ни одно из тех лекарств, которые, как предполагалось, она принимала. «Она не может так делать, — сказала Мэрилин. — Вы просто не должны позволять ей это». Тогда доктор сказал, что это происходит всегда. И когда он спрашивал Глэдис об этом, она ответила, что один или два раза она действительно выпила лекарство, и это «остановило голоса в ее голове», «а потом она стала пропускать прием». Следовательно, она не будет пить лекарства, заключил он, и, «если кто-нибудь не хочет получать помощь, ему невозможно помочь».

Это заявление разозлило Мэрилин. «Она недостаточно здорова, чтобы понимать, что нуждается в помощи, — сказала она. — Почему бы вам не колоть ей лекарства? Это она не сможет выплюнуть».

Доктора, кажется, нашли это предложение абсурдным. Они ответили, что работники этого учреждения не назначают лекарства внутривенно. Если пациенту необходим такой вид лечения, о котором она говорит, тогда ей следует лечиться где-то в другом месте. «Значит, она там будет, — стала угрожать Мэрилин. — Просто скажите мне, куда забрать ее».

Тогда один из докторов сказал Мэрилин, что после особенно сильных приступов или угроз самоубийства Глэдис действительно несколько раз перевозили в другие учреждения. Однако после внутривенного введения ей различных препаратов в течение нескольких дней, как только самочувствие Глэдис улучшалось, ее всегда возвращали назад, в «Рок-Хэйвен». Он сказал, что удивлен тем, что Мэрилин не знает об этом. Возможно, он имел в виду недавнюю попытку Глэдис покончить жизнь самоубийством. «Знали бы вы, как я удивлена!» — ответила Мэрилин, на этот раз очень расстроенно.

«Вы же не хотите, чтобы остаток жизни она провела в больнице, не правда ли?» — спросил он.

«Что именно вы называете этим словом?» — бросила в ответ Мэрилин.

«Для вашей матери, — ответил он, — это ее дом».

Мэрилин не знала, как ответить на это. По воспоминаниям доктора Шварца, ее очень возмутило, что персонал клиники так равнодушно относился к тому, что Глэдис отказывалась принимать лекарства. К тому же, похоже, когда они рассказывали о лечении Глэдис в других учреждениях, они напомнили Мэрилин о ее собственном пребывании в Пэйн-Уитни. Больше всего она не хотела сделать жизнь своей матери еще более тяжелой, чем она уже была, поэтому она решила, что не будет увозить свою мать из «Рок-Хэйвен», а вместо этого предпримет попытку лично убедить ее принимать лекарства.

Медсестра отвела Мэрилин и доктора Шварца в парк. Парк этого учреждения запомнился ему сельским пейзажем, с широкими, хорошо подстриженными газонами и множеством лужаек, где в тени дубов пациенты могли отдохнуть и прогуляться. Они нашли Глэдис, сидящую за столом для пикника, на шее у нее была наброшена меховая накидка. Это была маленькая хрупкая женщина с серебряными волосами, зачесанными назад и связанными в маленький узел простой резинкой. Доктор Шварц вспоминал, что, увидев ее, он подумал, насколько она похожа на Мэрилин, какой она могла бы стать в возрасте шестидесяти двух лет. Более того, он рассказывал: позднее Мэрилин признавалась, что, когда она увидела свою мать, она испытала сильное и неожиданное захлестнувшее ее чувство мучительно-сладкой ностальгии. На столе перед Глэдис лежал большой ридикюль. Казалось, она ищет что-то внутри. Мэрилин осторожно приблизилась. «Мама?»

«Я здесь», — громко сказала Глэдис, как будто медсестра проводила перекличку.