Тайно перебравшись через границу, Иван Гриньох с помощью первого же встреченного им на немецкой стороне офицера разведки попадает в Нойгамер, в Силезии, где уже в летнем военном лагере обучают «соловьев» Теодор Оберлендер, Альфред Херцнер и Роман Шухевич. В подготовку легиона немедленно включается и новый капеллан. На полевых богослужениях и в часы отдыха он начиняет мозги волонтеров ненавистью к коммунизму, рассказывает о том, что «будущая благородная миссия легиона освящена князем церкви Андреем Шептицким». 17 июня он приводит к присяге весь состав легиона «Нахтигаль», и «соловьи», целуя по очереди Евангелие и крест, клянутся совместно с войсками Адольфа Гитлера яростно бороться с большевизмом.

...И вот теперь они во Львове.

Даже очень далекий от симпатий к коммунизму американский историк Александр Даллин в своей книжке «Немецкое господство в России 1941— 1945 гг.» признает: «Сторонники Бандеры, включая и тех, из легиона «Нахтигаль», проявляли большую инициативу, проводили чистки и погромы».

В ночь с 3 на 4 июля 1941 года легионеры «Нахтигаль», заранее получив полное отпущение грехов у своего капеллана Ивана Гриньоха, участвуют в запланированной Гансом Кохом и Оберлендером операции по уничтожению ученых Львова. После короткого допроса и побоев ученых и их близких двумя партиями ведут на расстрел к ямам, заранее выкопанным в лощинах близ Вулецкой.

В то страшное утро, разбуженный арестом в вилле профессора Львовского политехнического института Романа Виткевича, его сосед и коллега инженер Тадеуш Гумовский, проживающий сейчас в Польше, видел из окна своей квартиры, по улице Набеляка, 53, что происходило в лощинах близ Вулецкой:

«Обреченных сводили четверками со стороны бурсы Абрагамовичей. Их устанавливали над самым краем ямы, лицом к нам. Солдаты, производившие экзекуцию, стояли по другую сторону могилы. После залпа почти все расстреливаемые падали сразу в могилу. Профессор Роман Виткевич перекрестился и в то же мгновение рухнул. Обреченные не были закованы. Считал четверки. Насколько припоминаю, их было пять. Среди смертников было три женщины. Все происходило быстро, потому что следующие четверки ждали уже своей очереди поблизости. После экзекуции могила была быстро засыпана и земля утоптана. Могилу засыпали те же солдаты».

Таковы суровые подробности той страшной ночи, когда был расстрелян 41 человек, услышанные нами из уст очевидцев. О ней мы еще расскажем подробнее...

Кто знает, если бы смертникам было известно, что человек, которому поручено руководство операцией, капитан разведки и ревностный теолог Ганс Кох, после долгой беседы с митрополитом и Иваном Гриньохом сладко почивает в капитуле на Свято-Юрской горе, быть может, обреченные приняли бы смерть без традиционного крестного знамения?

Уж слишком циничную роль сыграли в их судьбе религия и ее слуги, связавшие всю свою деятельность с кровавой практикой оккупантов. Если бы все эти подробности стали известны уже тогда вдове убитого в ту ночь академика-стоматолога Антония Цешинского, она не стала бы добиваться на следующий день аудиенции у митрополита Шептицкого.

«Пойдите, пане Розалия, к его эксцеленции,— советовали Цешинской соседи.— Это добрый, благородный человек, аристократ духом, к его слову прислушиваются немецкие власти, и, быть может, после его заступничества они выпустят вашего мужа из тюрьмы».

И, веря этим советам, не предполагая, что ее мужа, заслуженного ученого, уже убили, Розалия Цешинская пошла на Свято-Юрскую гору.

«Ведь он так хорошо знал моего мужа! — рассказывала мне об этом унизительном визите в 1960 году Розалия Цешинская.— Я плачу, умоляю митрополита помочь мне, а владыка отводит в сторону глаза и бормочет какие-то ватные слова о том, что «церковь не вмешивается в дела светских властей». Будто стена высокая выросла между нами».

За этой стеной во время визита, шурша очередными списками обреченных, помеченными грифом «Совершенно секретно», находился друг митрополита— профессиональный мастер шпионажа и специалист по Востоку доктор Ганс Кох,— это известно совершенно точно. Именно ему принадлежала дьявольская затея, чтобы польская профессура была расстреляна руками верных слуг фашизма — легионеров «Нахтигаля», украинской национальности.

...7 июля 1941 года, тщательно очистив свои мундиры и сапоги от пятен крови, забрызгавшей их одежду во время львовских экзекуций, легион «Нахтигаль» вместе с Теодором Оберлендером и капелланом Иваном Гриньохом покидают Львов и двигаются на восток, к Тернополю. Около трех часов дня первые машины с изображением силуэта соловья подъезжают к готическому костелу Фарни, и солдаты легиона, узнав, что в городе идет «акция» по уничтожению еврейского населения, осененные крестным знамением своего капеллана, поспешно спрыгивают с машин.

Они бегут, держа автоматы наперевес, помогать немецкой «зондеркоманде СД» «робити порядок з жидками»... Кому не удается получить ценные трофеи из имущества убитых евреев в Тернополе, тот нагоняет более удачливых коллег в местечке Сатанов, на пути дальнейшего следования «Нахтигаля», где «соловьи», уже самостоятельно, устраивают погром мирного местного населения.

Две недели «Нахтигаль» стоит в местечке Юзвин, близ родины выдающегося русского поэта Николая Некрасова. Ретивый капеллан вспоминает, что ему надо не только отпускать грехи погромщиков — убийц из легиона «Нахтигаль», но и, по заданию Шептицкого, нести на Восток слово божье. По приказу Гриньоха «соловьи» сооружают походный алтарь и разыскивают у местных старожилов церковные книги — Ветхий и Новый завет, Евангелие. После этого они сгоняют всех юзвинцев на площадь, где сооружен алтарь. Доктор богословия в немецком мундире, поверх которого надеты ризы, правит службу в честь победы гитлеровской Германии и потом в своей проповеди призывает жителей Юзвина всеми силами помогать гитлеровцам.

«Що то воно за птиця одна? — думали люди,— рассказывал мне старожил Юзвина, вспоминая это богослужение.— Зверху — нибы на попа подiбний, а пiд ризами — мундир нiмецкий. Говорить по-нашому, по-украiнськi, але наголос — без всякого сумнiву фа-шистовськiй».

Таким остался в памяти юзвинцев «соловей» в сутане, один из религиозных разведчиков Шептицкого— Иван Гриньох, которого отправил седой митрополит на Восток...

Когда осенью 1941 года легион «Нахтигаль» вместе с другим формированием националистов-измен-ников — батальоном «Роланд»(Им командовал бывший польский офицер, член ОУН Евген Побегущий) был преобразован во Франкфурте-на-Одере в обычный полицейский батальон для борьбы с партизанами в Белоруссии — «шуцманшафтбатальон-201», отец Иван Гриньох вместе с еще одним из учредителей легиона, нынешним резидентом американской разведки Юрием Лопатинским, остались, по указанию митрополита, в Берлине.

Шептицкий всегда умел смотреть далеко и, понимая, что теория блицкрига, запланированная немецкой военщиной, уже рухнула, предпочел оставить своих доверенных лиц в самом центре фашистского государства. «Разве будет нам полезно,— надо полагать, думал митрополит,— чтобы такой способный птенец-богослов, как Гриньох, вылетевший из гнезда духовной семинарии, бездарно погиб от пули белорусского партизана?»

Его берегут впрок, для будущих комбинаций, обозначая в «Шематизме греко-католического духовенства Львовской архиепархии» местонахождение Ивана Гриньоха скромной ссылкой: «О. Гриньох Iван, Др., на емiграцii»...

Так открывается новая страница в жизни прыткого богослова. Он не столь глуп, чтобы оставаться на советской территории. Значительно приятнее числиться в картотеке американского кардинала Спеллмана.

Бесной 1944 года, когда Советская Армия уже приближалась ко Львову, священник и доктор богословия Иван Гриньох, опять поспешно надев черную сутану, по поручению начальника бандеровской службы безопасности и обер-лейтенанта немецкой разведки — абвера Мыколы Лебедя вел во Львове переговоры с шефом СД провинции «Галиция» о сотрудничестве «организации украинских националистов»— ОУН с немецкими карательными органами. После этого Гриньох вел переговоры со специально приехавшим для встречи с ним представителем немецкого абвера доктором Фелем. Мастак по закулисным переговорам, Гриньох установил контакты с польским реакционным подпольем, которым руководил из Лондона Миколайчик, а также съездил по командировке львовского гестапо в Будапешт, где договорился с тогдашним венгерским правительством Салаши о совместных действиях против Советской Армии.