Внезапным движением он рассек воздух, лезвие сверкнуло: существо распалось на две половинки, каждая из которых тут же потянулась к блестящему мечу.
Видишь, существо настолько глупо, что никак не поймет: дураков можно обманывать до бесконечности - глупости не впрок любые уроки.
Однако, глянь сюда!-указал Хранитель на огромнейшую клетку, отличавшуюся от других тем, что прутья были позолочены, причем, только изнутри.
Царевич присмотрелся: вначале ему показалось, что клетка пуста. Но потом различил на полу маленькое серое существо, нечто, смутно похожее на хомяка: надутые щеки и выпирающий животик.
Царевич просунул к пушистому шарику пальцы - и тут же отдернул. Серенький хомячок оставил на коже ровную подковку зубов.
Ну, ты даешь!-рассмеялся Хранитель.- Совать руку к тщеславию - до этого и я бы не додумался!
Но он показался совсем безобидным!-оправдывался юноша, посасывая кровь из ранки. Кожу саднило.
У тщеславия нет размеров! - отрезал Хранитель.
И, словно услыхав, хомячок начал пухнуть и разрастаться на глазах Стремительно увеличивалась голова, разрастался живот, и тут царевич увидел, что у существа нет глаз там, где бы они должны были бы находиться: мордочка была украшена лишь выпирающими клыками, которые все увеличивались, а пара злых глаз расползалась по брюху животного. Царевич вначале не поверил сам себе, но вскоре убедился, что показавшееся кошмаром - правда. Глаза тщеславия ни секунды не сидели на месте, снуя по телу, которое, между тем, заполнило всю клетку.
Однако по-прежнему казалось: это лишь бычий пузырь, надутый воздухом. Существо раздалось в размерах, но теперь его кожа превратилась в натянутую пленку, до такой степени истончившуюся, что внутри виднелись какие-то копошащиеся твари, похожие на муравьев с крыльями.
Что это?! - насекомые вдруг накинулись изнутри на тщеславие, прогрызая в коже дырки и выбираясь наружу.
•- Тщеславие, непомерно раздувшись, пожирает само себя! - Хранитель щелчком отправил обратно в клетку одну из выбравшихся наружу тварей с крыльями.- Разве ты сам не замечал, сколь ревниво относятся гордецы к любому замечанию? Стоит лишь намекнуть, что не так тщеславный индюк и хорош, как он замыкается в себе, перестает здороваться, презрительно кривится при случайной встрече - гордыня сжирает его!
Однако!-сглотнул Горгий.--Эти маленькие демоны, пожалуй, не оставят от родителя ни крошки.
О, нет! Это не в этой клетке! -отвечал Хранитель.- Вот полюбуйся жадностью, эта-то точно плохо кончит!
Они стояли перед клеткой, в которой с мириадами ручек само с собой дралось диковинное существо. И при этом орало на два голоса:
Это мой нос!
Нет, мой!
Убирайся с моей половины пола!
Это тебе время отправляться в Тартар!
Сейчас я тебя...
А я тебя!
И существо с новой энергией принялось рвать собственное тело, выдирая клочья шерсти и плоти.
Хранитель приоткрыл дверцу клетки, пинками принуждая жадность умерить аппетит.
Потом, словно дровосек, принялся обрубать множество торчащих из лохматого тела ручек.
Что ты делаешь? --поразился Горгий.
Хранитель отрубил последнюю пару и выбрался из
клетки, молвив:
За жадностью только попробуй не догляди: сама себе себя не жалеет!
Как это? - удивился царевич, наблюдая, как тело пытается брюхом разгрести отрубленные руки на две части.
Хранитель молча усмехнулся. Прошел в глубь помещения, позвав царевича:
А вот поистине прекрасный порок: сластолюбие!
Царевич, плутая в лабиринте клеток, двинулся на
голос. За прутьями решетки скалились, ухмылялись, тянули жадные лапы омерзительные монстры, от которых содрогалась душа, и тело пробивало мелким страхом. Тут были двухглавая ложь и алчное воровство, надменное властолюбие и раболепно извивающая хвост лесть, и еще множество уродцев и монстров.
Юношу охватило омерзение при виде такого скопища чудовищных пороков, и он воскликнул:
Но зачем же ты, Горгий, прячешь их от людей? Вынеси клетки на свет, покажи людям - и люди, содрогнувшись от мерзости этих чудищ, навсегда забудут по-
Хранитель злобно оскалился:
Глупец! То, что ты видишь, лишь малая часть того, что живет меж людей. И ты заблуждаешься, думая, что люди лишь от того порочны, что не знают своих грехов. О, человек много хранит в душе такого, по сравнению с чем мой зверинец - лишь забава!
Но мне-то ты показал! - отвечал царевич.- И я теперь никогда не смогу, вспоминая эти чудовища, быть ни жадным, ни жестоким, ни тщеславным!
Внезапно перед глазами царевича мелькнула тень. Юноша машинально взмахнул рукой, пальцы смахнули что-то маленькое и легкое. Юноша сделал шаг к Хранителю, но его тут же остановил голос:
Оглянись, несчастный!
Юноша, не понимая, обернулся.
На полу, трепыхая крылышками, дергалась в агонии ночная бабочка. Пыльца осыпалась с крыльев, лапки, переломанные, бессильно пытались поднять отяжелевшее тельце.
Вот видишь,- холодно бросил Хранитель.--Ты только что совершил убийство, нарушил клятву, в своей человеческой гордыне не приметил малое! И все это за время, достаточное лишь для того, чтобы хлопнуть ресницами красотке!
Но я не хотел!
А я разве говорю, что человек порочен нарочно? Нет, все мы приходим в этот мир творить добро, любить и быть любимыми. А походя ломаем чужие судьбы и жизни, вот как этому мотыльку!
И выхода нет? - в отчаянии юноша попытался поднять насекомое, но лишь еще больше обтрепались легкие прозрачные крылышки.- Я буду ходить по свету, я буду просить людей опомниться!
С чего бы вдруг? - мрачно глянул Хранитель.- И почему ты вообще думаешь, что сможешь выбраться отсюда?
А разве ты не выведешь меня?
А разве я тебя для того сюда привел? -вдруг из темноты отделилась фигура.
И царевич увидел своего слугу.
Ах, вот ты и попался мерзавец! - вскричал юноша, тотчас позабыв благие намерения, страх за свое будущее и даже присутствие Хранителя, так велика была его ярость на подлого раба.
Но сколько Горгий не кидался, сколько не хватал руками воздух, слуга стоял, все так же спокойно скрестив на груди руки, и бесстрашно взирал на беснующегося господина.
Оставь! - наконец оборвал пляску царевича Хранитель.- Тот, кого ты видишь перед собой, далеко отсюда! А это так, просто объемная картинка, которой ты все равно не сумел бы принести вреда.
Так значит, раб с самого начала знал, что я окажусь тут? Это тот негодяй привел меня сюда?!
В башню порока каждый идет своим путем, но всегда сам! - отвечал Хранитель.- Разве ты ничего не приметил в этом зале?
И Хранитель еще больше усилил свет. Теперь клетки были залиты ярким оранжевым сиянием. И юноша со страхом и удивлением понял, что тревожило, казалось подозрительным с самого начала. Горгий молчал, с отчаянием постигая истину, смутную сперва, и ярко освещенную теперь: все эти монстры, зверушки, бесформенные кули плоти, все эти чудовища неуловимо походили на Г оргия.
Наконец-то ты понял! - как показалось, даже с облегчением промолвил Хранитель.- Отныне - это твой дом, а это,- Хранитель указал на клетки,- твои подопечные. Ты слишком греховен, и мне надоело самому возиться с твоими пороками, царский наследник! Обычно у человека один или два ярких порока: ну, что ж, такая у меня служба - чтобы грехи не слишком в большом числе вырывались наружу! Но, что касается тебя, Горгий, оказывается, проще держать тебя в башне, чем сторожить твои преступления - их слишком много!
И, так молвив, Хранитель исчез, оставив царевича среди бесчисленных рядов клеток.
Юноша зарыдал, бросившись на пол: только тут он постиг порочность своей беспечной жизни. Но больше всего его злила собственная глупость и доверчивость, позволившие рабу обмануть царевича и заманить его в эту ловушку.
Вот, что бывает,- закончил Критий рассказ,- если ты наивен и поверишь всякому проходимцу!
А разве сказка об этом? - Астурда удивленно округлила глаза.- Разве царевич не получил по заслугам?