— Я думала, тутошние продавщицы тебе знакомые, — сказала Эне, словно бы извиняясь.

— Нет, не знакомые. Мне как-то не доводилось выпрашивать вино в этом магазине. А почему бы тебе самой не пойти? Женщине дадут скорее.

— Мне они не дадут, — возразила Эне, и в голосе ее была глубокая уверенность. — Я однажды их обругала, когда они Эльдуру в рабочее время продали.

Эне огляделась, словно в надежде, не увидит ли она кого из знакомых, чтобы попросить помощи.

— Ладно, пойду попытаюсь, может, и выгорит, — сказал Ханнес.

— Будь добрым! — Эне обрадовалась, в ее серых глазах появились искорки благодарности.

В магазине Ханнес прежде всего ознакомился с обстановкой. Там в это время было несколько покупателей: покупатели хлеба — женщины и покупатели курева — мужчины. Одна молодая супружеская пара — во всяком случае, они казались супружеской парой — разглядывала ватники.

«Нет, сейчас ничего не выйдет», — подумал Ханнес и обратил свое внимание на банки с краской. Эмалевой краски было несколько тонов — и для стен, и для пола. Но водоэмульсионной, или латекса, не было видно. А Ханнесу требовался именно латекс — пора было подновить потолки в доме, на кухне потолок стал совсем черным от копоти. «Что надо, того нет, — подумал Ханнес недовольно. — А как было бы кстати — подвез бы прямо к дому на лошади».

Хотя мысль купить краску пришла Ханнесу в голову только что, уже в магазине, он испытал досаду, словно приехал сюда с Эне специально за краской и теперь был обманут в своем ожидании.

Тем временем почти все покупатели разошлись, только молодая пара все еще перебирала ватники. «Чего они их так долго сортируют, купили бы один, и дело в шляпе», — беспокойно думал Ханнес. Он пытливо и оценивающе поглядывал поверх полок с товаром на продавщицу, женщина была молодая, большеглазая, со свежим цветом лица, но темные круги под глазами выдавали усталость. Словно у матери, которая недавно родила и не высыпается по ночам — должна менять пеленки и укачивать младенца.

Именно такие женщины нравились Ханнесу.

«Ну вот, теперь еще и я стану ее беспокоить! — подумал Ханнес, сердясь на себя и на Эне. — А что, если…»— но он все же не ушел. Занялся изучением котлов и кастрюль, особенно подробно он ознакомился с так называемой кастрюлей-скороваркой. В инструкции говорилось, что мясное блюдо доводится в ней до готовности за двадцать минут. «Вот это да, какая экономия времени, все хозяйки должны бы пользоваться такой кастрюлей, мигом отвоевали бы назад то время, которое теряют в очередях!» Ханнес прикинул, а не пригодится ли такая кастрюля и ему или он и без нее обойдется. Вообще-то пригодилась бы, но не по душе Ханнесу был принцип ее работы — как у котла полевой кухни, знакомого еще по военным временам. Сваренные в этом котле суп и кашу Ханнес ел свои четыре года, да еще и с хвостиком. «А вдруг у приготовленной в этой кастрюле пищи тот же вкус, что и у солдатской…»

Так, оглядывая магазин и размышляя, Ханнес чуть было не прозевал удобный момент: молодая пара, как видно, приняла решение отложить покупку до лучших времен, а может, до лучших ватников и ушла из магазина… Ханнес с быстротой молнии подскочил к продавщице и попросил:

— Уважаемая, нельзя ли как-нибудь бутылочку водки, бутылочку «Экстры». Я вовсе не механизатор, я работаю в лесничестве, у нас тут одно дело застопорилось… — при этом он постарался стать ниже травы и сделал свой голос настолько просительным, насколько позволяло ему чувство собственного достоинства.

Как бы то ни было, он получил, что хотел: ни слова не говоря женщина прошла в заднее помещение магазина, а когда вернулась назад, в руке у нее была бутылка, да еще и завернутая в белую бумагу. Продавщица протянула водку Ханнесу, взяла десятирублевую ассигнацию, спросила, не найдется ли у Ханнеса двенадцати копеек, Ханнес нашел на дне кармана нужные копейки, продавщица дала ему сдачу, точно шесть рублей.

У продавщицы был приятный мягкий голос, гармонировавший со всем ее обликом; вообще она казалась Ханнесу одной из тех женщин, которые готовы помочь всем страждущим мира сего, а ведь она могла получить хороший нагоняй за несоблюдение правил торговли, предписанных высшими инстанциями.

Но, как видно, эта женщина с приятным цветом лица не считала, что мир полон зла и что Ханнес может оказаться из проверяющих. Когда он сунул бутылку в рюкзак, продавщица сказала, спросила:

— Ежели вы и вправду в лесничестве работаете, может, подскажете, как мне дрова купить. Этой зимой, знаете ли, привезли гнилую осину, никак комнату не нагреть было.

— От осины какое же тепло, — подтвердил Ханнес. — А разве совхоз… У совхоза ведь дрова есть… Береза, и ель, и сосна…

— Так мы же не от совхоза получаем, нас должен кооператив обеспечивать, — объяснила продавщица. — А я бы сама купила. Очень не хотелось бы будущей зимой опять мерзнуть. Я-то еще куда ни шло, а вот малыш… Заболеет, что я тогда стану делать? — сказала она с подкупающей откровенностью.

Такая откровенность пришлась по душе Ханнесу, и он уже готов был из кожи вон вылезти, только бы выполнить просьбу женщины. Но все же, больше для проформы, сказал:

— У нас покладистый лесник, поставьте ему пару бутылок, и дрова будут у вас дома…

— Кого вы имеете в виду? — спросила продавщица.

— Кусти Лооритса. Он заходит к вам хлеб покупать и прочее…

Ханнес сказал это по доброте сердечной и без всякой задней мысли, но у женщины нахмурились брови, теперь она уже была не той, что прежде.

— Нет, у него я просить не стану! — Это было сказано так твердо, что Ханнес понял: эта женщина скорее замерзнет, чем обратится к Кусти Лооритсу за помощью. (Ханнесу вспомнился услышанный им краем уха в деревне разговор, будто Кусти кому-то — называли и имя, но разве все имена упомнишь — сделал ребенка, не ей ли?..)

— Да, да, вам виднее, — сказал Ханнес, и в голосе его чувствовалась теплота, и забота, и уважение. — Голодному быку есть не закажешь! Мы можем и по-другому все устроить, тем более, что я сам от лесничества получаю дрова, и — больше, чем у меня уходит. Так что… из этого тяжелого положения мы найдем выход, — добавил Ханнес и спросил имя и адрес женщины.

Ханнес вышел из магазина в приподнятом настроении, хотя, в сущности, ничего особенного не произошло. Но когда он был уже на дворе мастерской и увидел Эне, которая выжидающе на него смотрела, прислонившись к телеге, у него возникло ощущение вины перед нею.

— Вот, возьми! — произнес он и протянул Эне обернутую бумагой бутылку.

— Все же добыл! — воскликнула Эне радостно. — Вот видишь, мужикам так отпускают, хотя они водку переводят без разума. А кабы пошла я…

— Кто же тебе велел скандал устраивать!

Эне в ответ лишь усмехнулась и сказала, что пойдет теперь, пробежится и по своим делам — на почту и в контору. А если Вангонен придет в ее отсутствие, то…

— Ты ногу-то лошади держать умеешь?

— Дастся, так подержу, а не дастся, так в станок поставим да привяжем! — Тем самым Ханнес дал понять, что он, повидавший разные страны морской волк, разбирается в подковывании лошадей лучше, чем могла предположить Эне.

— Ну-у да, — произнесла Эне с сомнением, но все же отправилась в контору.

Не успел Ханнес выкурить половину сигареты, как…

…из мастерской вышел человек в зеленой парусиновой куртке и направился прямиком к телеге, Ханнесу он не сказал ни слова, подошел к лошади, только после этого спросил, куда ушла Эне и привезла ли она подковы, и добавил, что надо поторапливаться.

Ханнес знал, что Эне бросила подковы в задок телеги, под сено, действительно, он нащупал их там и протянул Вангонену.

Тот взял подковы и направился в сарай. Когда же Вангонен оттуда вышел, в руке у него был настоящий ящик для подковывания лошадей — похожий на средней величины свиное корыто, вдоль корыта шла ручка, на которой висели подковы. «Да, да, для того эта ручка и прилажена, — вспомнил Ханнес. — А внутри подковные гвозди, а точнее ухнали, и молоток, клещи и обрезной ковочный нож, рашпиль для копыт и долото…»— Ханнес с любопытством заглянул в ящик, все ли там так, как в те далекие времена, когда он был еще мальчонкой…