Немало в жизни писем разных

Мне почтой было вручено —

И деловых, и в меру праздных,

Порой написанных умно.

В тех — похвалы, в других — упреки,

А в третьих — боль и горечь слез.

В четвертых — строки как уроки,

А в пятых — перечень угроз.

Я не чурался писем злобных

И с гордостью, не раз на дню,

Их изучал, предать способных

Меня опале, как огню.

Но сколь таких ни прибывало,

Я больше получал других,

Дышалось мне легко, бывало,

От писем, сердцу дорогих.

Печать столичная ль на марке

Или аульская печать,

Прощал я почерк, слог, помарки,

Коль было что в письме читать.

Порой на марке — то не странно —

В орла, в слона иль в короля

Впечатывались иностранных

Почтовых ведомств штемпеля.

От писем всяк из нас зависим,

Читают их в один присест.

В стихах и в прозе стаи писем

Я получал из разных мест.

От пылких мальчиков счастливых,

Лишь оперившихся едва,

От стариков неторопливых,

Чья поседела голова.

От тех, кто хлебу знает цену,

Кому весна твердит: паши!

И от людей, избравших сцену

Во имя хлеба для души.

Я стихотворцев, в меру вещих,

За письма их благодарил.

Хранил подолгу письма женщин,

Которых я боготворил.

Шли письма разные, как годы,

И каждое с собой несло

То холод ранней непогоды,

То весен раннее тепло.

Собрать бы вместе их,

                                 а после,

В свою же собственную честь,

С улыбкой поздней, с грустью поздней,

Открыть, как повесть, и прочесть.

Прошли б событий вереницы,

Людские лица, имена,

Но гибли повести страницы,

И в том была моя вина.

В камин бросал иные письма,

Раскрыв над пламенем ладонь,

Так уходящий август листья

Швыряет в осень, как в огонь.

Другие рвал, как и теперь, я

Без ощущения греха.

Белели клочья их, как перья

Ощипанного петуха.

Не слабости душевной признак,

Когда случалось, что в тоске

Жалел я о погибших письмах,

Как степь о высохшей реке.

Ах, письма, письма!

                              Среди прочих

Есть и такие, видит бог,

Что не порвешь, — причем тут почерк? —

Что не сожжешь — при чем туг слог?

По всем неписаным уставам,

Они при мне до одного,

Как будто при солдате старом

Награды и рубцы его.

Но среди писем, мной хранимых,

Есть сокровенное одно,

И я богаче всех халифов,

Дороже золота оно.

В нем буковки подобье горлиц,

Хоть в силу времени само

Уж на изгибах чуть потерлось

Неоценимое письмо.

Когда б прочли письмо вы это,

Не поразило б вас оно,

Оставленное без ответа

Несправедливо и давно.

В родных горах души не чаю

И, глянув времени в лицо,

Я с запозданьем отвечаю

Поэмою на письмецо.

Студентом был я, горский парень,

Вдали от гор — земли родной,

И осень на Тверском бульваре

Листву кружила надо мной.

Хоть слушал лекций я немало —

Учителям не всем внимал.

Жил в общежитии сначала,

А после комнату снимал.

Носил в то время пестрый галстук,

Папаху кепкой заменил.

Ложился поздно: звезды гаснут,

А я еще не приходил.

Любил и мыслил не тщедушно,

Достойный юности вполне.

И до сих пор еще не чуждо

Все человеческое мне.

К стихам друг друга мы бывали

Всегда ревнивы и строги.

Рождались на Тверском бульваре

И настоящие стихи.

Теряться не в моей природе,

Я тонких судей почитал,

И сам в подстрочном переводе

Стихи товарищам читал.

А над Москвою ветры дули

И гнали облака не раз

Оттуда, где жила в ауле

Ходившая в девятый класс.

Мне помнится, что давним летом

Мальчишки, как их ни моли,

Ее дразнили и при этом

В невесты прочили мои.

С прилетом ласточек в апреле,

Когда письмо я получил,

То все недавние метели

От сердца словно отлучил.

Гляжу — конверт заклеен мылом,

И от письма в преддверье дня

Заветным — чем-то сердцу милым —

Повеяло вдруг на меня.

И вспомнил,

                 лишь взглянул на почерк,

Я девочку в краю вершин,

Ей в женихи когда-то прочил

Меня мальчишка не один.

На марке штамп цадинской почты.

Открыл конверт —

                             и голова

Вдруг закружилась оттого, что

Вдохнул аварские слова.

Хоть девочка обыкновенно

Меня приветствовала в них,

Они звучали сокровенно —

Слова простые из простых.

Она писала мне о школе

И сообщала заодно,

Что был сосед всю зиму болен,

Но что поправился давно.

Слова письма как птичья стая.

И я, взволнованный, прочел

О том, что снег в горах растаял

И первый дождь в горах прошел.

Потом перо ее, как ястреб,

Над стаей строчек сделав круг,

Из них — невычурных и ясных —

Словечко вычеркнуло вдруг.

Лугов заоблачных кровинка —

На радость сердцу моему, —

С тремя листочками травинка

Была приложена к письму.

Когда-то в поле у лесочка,

Таков обычай наших мест,

Я сердцевидных три листочка

Срывал при «выборе невест».

Забава давняя.

                      И вновь я

Читал письмо, в котором мне

Желала девочка здоровья,

Хоть был здоровым я вполне.

Когда ж подписываться стала,

Сорвалась капелька чернил

И на две буковки упала, —

Их словно камень придавил.

И кажется, я в том повинен

И перед девочкой в долгу,

Что, как ни силюсь, я поныне

Поднять тот камень не могу.

Письму из горского аула

Не много ль чести воздаю?

О нет, оно перевернуло

Всю душу грешную мою.

Под стук колесной перебранки

Как будто ехал день и два

И на каком-то полустанке

Вдруг слез, шальная голова.

И мне в ту самую минуту

Отрадную вручили весть.

И я, чуть грустный, почему-то

Решил в обратный поезд сесть.

И предо мной мелькали весны,

Как будто сосны за окном.

Себя и мальчиком и взрослым

Я ощущал в лице одном.