Несколько времени спустя возгремел от Превыспреннего Света вторично громкий голос, гораздо яснее первого, но все сопровождаемый духом любви, нежности и благоволения: "Вонзите ему (как бы указуя на меня духовным перстом) в самое сердце гвоздь!". Услышав такое определение и зная свою слабость, я крайне возмутился. Решительность моя поколебалась. Тучи страшных мыслей отяготели надо мною. Мое сердце то горело желанием, то приходило от страха в оцепенение. Наконец решительность посвятить себя на претерпение взяла перевес. Все смутные мысли рассеялись, и ум мой воспарил к Богу с молитвой о помощи. После сего, как бы ощутив в своем сердце обещание от Господа подать мне помощь, с некоторым трепетом, но вместе с любовью и признательностью к сильному имени Сердцеведца, Который болий есть сердца и весть вся, приготовился выдержать действие страшного приговора, излетевшего из недр невидимого гласа. (Все это делалось так скоро, что нужно более времени не только описать, но и пересказать словами.)

Подали пятый гвоздь, который прямо приближался против моего сердца. Судя по величине, он мог насквозь пронзить меня и, кажется, еще осталось бы с обеих сторон более полуаршина. Пока еще гвоздь приближался к моей груди, я находился готовым в надежде на силу Божескую, а как только совершенно приблизился, то я вдруг изменил свое решение и хотел было воскликнуть: "Помилуйте, за что же?". Мне казалось, что как только исполнится определение, то я лишусь жизни от безмерной боли. Начали забивать гвоздь против самого сердца как будто молотками. Я почувствовал необыкновенную, столь нестерпимую боль, что дух мой был сражен совершенно. Душа, как будто собрав в себя пораженные слабые силы, оставила меня без чувств на кресте и, излетев из тела, держима была несколько минут каким-то невидимым и неизъяснимым существом. Глаза мои помертвели и закатились, голова склонилась, не помню, на какую сторону.

Ужасное было зрелище! Душа моя была во мне, но, казалось, вне тела. Вскоре, впрочем, начало мне казаться, что я только чрезмерно изнемог, но душа моя во мне. Болезнь стала умеряться, и вдруг не стало слышно и следов ее. Мгновенно открылись мои глаза, но я более ничего не ощущал, кроме того, что я на кресте. Но сердце мое бедное восхищено было и преисполнено толикою сладостью, что того неизобразимого веселия ни тысяча великих умов, ни я сам, испытавший, выразить не в состоянии. Сладость моя есть чаша предложения сладостей премирных от Пресладкого Мироправителя, Господа нашего Иисуса Христа. Ему только свойственно иметь такого рода стамну манны и по непостижимой тайне милосердия Его даровать смертным. Но что я начинаю говорить, безумный, о том, что выразить всей жизни моей недостаточно! Простите! Возвеселилось сердце мое неизреченно; и тогда пламенеющие в мирном духе глаза мои опустились вниз. Я видел себя всего в крови, пригвожденного на кресте. Сладость восхитила мой дух. В сердце остались следы какого-то изумления, которое меня и пробудило от сна.

Теперь первый час после полуночи. Вот я пришел немедленно к вам. Удивляюсь, недоумеваю, радуюсь и ужасаюсь. Трепещет сердце мое без боязни от следов сладости и удивления. Скажите мне, что значит этот необыкновенный сон?".

Старец отвечал: "Преподобный Варсануфий Великий пишет, что Самого Иисуса Христа, Господа, Ангела и другое лицо бесы могут представлять не только во сне, но и наяву: обыче бо сатана преображатися во Ангела светла. Но креста Господня, на силу которого, как поет Святая Церковь, диавол не смеет взирати: "трепещет бо и трясется, не могий взирати на силу его", — он представить не может. Итак крест, виденный тобою во сне, предзнаменует величайшую какую-то скорбь, а сладость — заступление. Чем ты готовее будешь, тем и легче можешь переносить, яко уготовихся и не смутихся [Пс. 118, 60], восклицает святой Давид. Если же ты поколебался в скорби, держись правила: смятохся, и не глаголах [Пс. 75, 5]. Если же скорбь твоя будет безмерна, помни следующее: Терпя, потерпех Господа, и внят ми [Пс. 39, 2]. Убо воля Господня да будет! Иди, не беспокойся! Верен Бог!".

Спустя несколько дней после виденного отцом Павлом сна, известясь о несчастной насильственной кончине отца своего, он вопросил старца: "Я чувствую, что сон мой был предвестник настоящей неизгладимой скорби, хотя относить его к сему предмету не смею. Несчастная кончина моего родителя есть для меня тяжкий крест, виденный мною. Да, я нахожусь теперь на кресте, которого болезни пойдут со мною в гроб. Воображая об ужасной для грешников вечности, в которой нет уже покаяния, я мучуся представлением вечных мучений, которые ожидают моего родителя, без покаяния умершего. Скажи, отче, чем я могу утешить себя в настоящей горести?". — "Вручай, — отвечал старец, — как себя, так и участь родителя воле Господней. Не испытывай Вышнего судеб. Тщися смиренномудрием укреплять себя в пределах умеренной печали. Молись Преблагому Создателю, исполняй этим долг любви и сыновней обязанности". — "Но каким образом молиться о таковых?". — "По духу добродетельных и мудрых так: "Взыщи, Господи, погибшую душу отца моего; аще возможно есть, помилуй! Неисследимы судьбы Твои. Не постави мне во грех сей молитвы моей. Но да будет святая воля Твоя!". Молись же просто, без испытания, предавая сердце твое в десницу Вышнего. Конечно, не было воли Божией на столь горестную кончину родителя твоего; но ныне он в воле Могущего и душу и тело ввергнуть в пещь огненную; и Который смиряет и высит, мертвит и живит, низводит во ад и возводит. При том Он столь милосерд, всемогущ и любвеобилен, что благие качества всех земнородных пред Его высочайшею благостью — ничто. Для сего ты не должен чрезвычайно печалиться. Ты скажешь: "Я люблю моего родителя, почему и скорблю неутешно". Справедливо. Но Бог без сравнения более, чем ты, любил и любит его. Значит, тебе остается предоставить вечную участь родителя твоего благости и милосердию Бога, Который, если соблаговолит помиловать, то кто может противиться Ему?".

Кроме описанного сна, который был предвестником страданий отца Павла, замечательно еще бывшее ему видение. В скиту Оптиной пустыни по установленному чиноположению деннонощно отправляется в церкви чтение Псалтири ради поминовения о упокоении и о здравии живых благодетелей. Отец Павел читал полунощную чреду. И когда начал он поминать усопших и творить положенные поклоны, увидел в конце правого клироса (в Предтеченской церкви) собственное подобие. Он долго смотрел на это явление; наконец решился подойти к клиросу; но лишь только дошел до него, видение исчезло, а его объял страх. Отец Павел немедленно вышел из церкви, запер ее, пошел к старцу и, разбудив его, передал ему виденное. Отец Леонид успокоил его и послал доканчивать свою череду.

Отец Павел скончался во время совершаемого над ним Таинства Елеосвящения, в твердой памяти. Быстро смотрел он наверх и обращал взор свой по сторонам в воздухе, закрывал глаза, содрогался и опять смотрел со вниманием на предмет, которого никто не видел. Только всем заметно было, что он видел врагов своей души, которые возмущали ее в страшный час ее исхода. Потом, смежив очи, он перекрестился, вздохнул — и жизнь его угасла. В сей день он был исповедан и сообщен Святых Христовых Таин. Кончина его последовала 4 августа 1835 года.

В миру Петр Семенович Белоусов, из зажиточных 3-й гильдии купцов города Устюжны Новгородской губернии. Выговор имел на "о". (В тамошней стороне у жителей особое наречие. Например, крапива там называлась стрикива, девочка — девочка и проч.) В своем городе Петр Семенович служил по городским выборам гласным три трехлетия, исправлял некоторое время должность городского головы, был ратманом, а потом бургомистром. В Оптину пустынь предварительно поступил он в монастырь в 1860 году 9 сентября 40 лет от роду, но 22 марта 1863 года в пятницу, перед Вербным воскресеньем, по воле монастырского начальства, перешел из монастыря в скит ради того, чтобы управлять левоклиросными певчими, так как он мог петь басом простое пение. 28 марта того же 1863 года в Великий Пяток пострижен был в рясофор, а указом Духовной консистории определен в число скитского братства 12 марта 1864 года. 16 декабря 1867 года пострижен был в скитской церкви отцом игуменом Исаакием в мантию, при чем дано было ему новое имя — Палладий. 7 сентября 1869 года он был посвящен в иеродиакона, а в 1876 году 27 июля — в иеромонаха, во время служения Высокопреосвященного Григория в городе Козельске. 26 июня 1883 года награжден набедренником.