– Отойдите в сторонку, молодой человек, – по-птичьи гикнула проводница. – Билетик уже показывали?

– Нет, ещё не успел. Впрочем, вот он …

– Так. Ладно. Вижу, вижу … До конечной … Ну ещё бы. Ясненько всё с вами.

– Спасибо вам. Самое большое на свете спасибо!

– Это зачем же? Это вы шутите так?

– Как бы мне вам получше объяснить … Я просто … Я, представьте себе, только теперь стал понимать как всё вокруг, и во мне, и в вас чудесно устроено. Ничто не живёт по отдельности. Всё слито, связано и проникнуто ожиданием встречи, неминуемой – такой вот как наша с вами. И ещё я понял, что пути наши проложены заранее, а мы лишь каждодневно угадываем их среди множества прочих.

Проводница недоверчиво и несколько смущённо посмотрела на меня снизу вверх.

– Ведь нормальный с виду молодой человек. И образование чувствуется. Ну не пейте вы эту эмульсию вокзальную. Терпите до города. А то дорвутся … И что за манера такая.

Вздыхая и скорбно качая головой, она скрылась за зелёной дверью соседнего, пройденного мной, вагона. Я простоял в тамбуре ещё целых три станции, встречая и провожая незнакомых людей. Мне страстно хотелось и им рассказать о духовно важном, как мне казалось, открытии. Но я сдерживался и только тщательно запоминал обильно сыплющиеся в эфир свежие мысли.

Несвойственным для меня вымороченным движением открыл я дверь следующего вагона, сделал несколько бесцельных шагов, рассеяно шаркая взглядом по левому ряду кресел, потом случайно перекинул взгляд направо и … застыл на месте изумлённым Офтердингеном, узревшим перед собой сиящую красоту голубого цветка.

« Её одиночество у окна с книгой, изящно поднятой на уровень груди. Её не показное, но скорее показательное достоинство. Её деловитая собранность в сочетании с лёгкостью достижения последней. Стиль её неподвижности, ничего общего не имеющий с имиджевой позой. Её зачарованное очарование. Всё это Её. И всё это Она».

– Позвольте прервать ваше уединение.

– Не смею мешать вам … Вадим?!

– Мы с тобой незнакомы из нежной корысти …

– Не полгода, а каждый по тысяче лет.

– Всё-таки помнишь.

– И всегда буду … Как вы с ним читали тогда в общажном коридоре, разбив последнюю, едва мерцавшую, лампочку! Здравствуй.

– Было неуклюже, но искренне. Здравствуй, Диана.

– А ты сильно похудел … Только глаза живые. Как прежде живые глаза.

– Почему ты не нашла меня?

– Не нашла … Ну… Так сложилось … Была житейская беготня, и репетиции, и лето … Да ты и сам мог.

– Мог … Нет, не мог. Я ждал встречи – случайной и почти невозможной.

– Чудак. А если бы она никогда …

– Обязательно произошла бы. Я после этого лета понял, что в жизни человека есть вещи неотвратимые.

Диана опустила книгу текстом вниз на обтянутые золотистыми чулками колени.

– Ты всё дизайнерствуешь?

– Уже нет. С этим покончено отныне и до скончания моих времён.

– Прозвучало как заклинание.

– Вся наша речь состоит из заклинаний.

Глаза Дианы блеснули наивным удивлением. Я не сводил с неё своих. Испытав обоюдную неловкость, мы одновременно посмотрели в окно. Вдоль полотна тянулись бесконечные нити телефонных проводов, разбитые на отрезки белыми головками диэлектрика, росшими на скрюченной металлической ножке из тёмной древесной плоти столбов. За ними длился с виду однородный, а на самом деле предельно смешанный лесной фон, накрытый италийской голубизны небесной мантией.

– Я думала о тебе … Нет – даже больше – я думала о той майской встрече на границе миров, – стыдливо, словно преодолевая данный кому-то обет молчания, произнесла Диана, не отрываясь от наблюдения за бегущим пейзажем. Вместо неё с обложки книги на меня глядел портрет викторианской барышни, претендующей на известное сходство с героиней известного романа Фаулза, который и читала моя красавица.

– Ты снилась мне.

– Правда?

– Более чем. Мне кажется, что я таким образом удерживал тебя в своей орбите. Мысленно не отпускал, а значит и не расставался с тобой по-настоящему.

– Похоже на волшебство.

– Откуда эта неуверенность голоса?

– Так, поза … Спонтанное притворство. Мы ведь не можем без ужимок. Всё чего-нибудь да изображаем. Одним словом, ты – дизайнер, я – актриса …

– Ты изменилась. Расскажи о своём лете.

– Там мало … Ой, смотри, какой интересный старичок! Смотри же …

В это время поезд тихонько притормозил возле станции Бороздино. У высокой станционной избы, опершись на лопату, стоял и глядел в сторону поезда ладного кроя старец. Не залюбоваться им мог, пожалуй, только безнадёжно слепой. Хлопковая седина головы и, усеянной крупными завитушками, бороды преображали в нём черты ветхозаветного пророка. Просторная льняная рубаха, схваченная по талии пенькой, доходила до колен пегих, истёртых повседневной ноской, галифе. Ноги покоились в грубых кирзовых сапогах, а на груди неярко поблёскивал оловянный кружок медали.

– Ах, как жалко!

– Чего именно?

– Это закономерность, понимаешь. Надо быть готовой. Всегда. Какой старик!

– Замечательный старик.

– Нет, Вадим. Это для тебя он просто замечательный старик.

– А для тебя?

– Шедевр без всякого фотошопа.

– Ха-ха … Понятно … Ну так давай сфотографируем его для нашей общей памяти.

Она круто обернулась. Книга вспорхнула с её золотистых колен и смертельно раненой птицей шмякнулась под соседнее сиденье.

– Зачем ты смеёшься. Я знаю, что могло бы получиться.

Вместо ответа я обнял её, взял за кисти и заставил её пальцы ухватить невидимый корпус фотокамеры. Она приняла игру.

– Я буду целиться, а ты щёлкай как …

– Повинуюсь тебе, Диана, – ответил я, дурея от аромата её волос.

– Прощай, мой не случившийся шедевр.

– Прощай, Бороздино.

– Вадим, а ведь это и правда совсем необычный дедушка. Мне страшно представить, сколько за свою жизнь он встретил и проводил поездов.

– Ему должно быть лет…

– Слушай, да он явился к нам прямо из позапрошлого столетия. В нашем таких уж точно не будет.

– Будут.

– А если и будут, то с дредами, мелированой бородкой, рожицей Че Гевары на майке и косячком во рту.

– Ты пугаешь меня.

– Не бойся – это не моё. Я позаимствовала это у одного …

– … из персонажей пьесы?

– Жизни.

– Твоей?

– Возможно …

– Диана, что случилось этим летом?

– Случилась жара. Ты ведь застал её? Тополиная вата на ресницах, сухие губы, желание поселиться на пляже … Мы гримасничали из последних сил. Наш рассудительный пузатенький Аполлон превратился в стихийного Ярилу. Он срывался и наказывал нас бесчисленными повторами. Подчас мне казалось, что я доигралась в себе до мужества плюнуть на его волосатое, лезущее из под рубашки, пузо, спрыгнуть со сцены и затеряться в июле. Но я держалась. Я представила жару и режиссёра в виде библейских испытаний, а противостояние им приравняла к подвигу. Ещё случились гастроли и два фотокросса. И всякие мелочи – типа самостоятельного изучения испанского. Из примечательного всё. Фуу… Теперь я хочу курить. У тебя есть?

– К сожалению …

– Тогда идём в тамбур. Там обязательно кто-нибудь сейчас курит.

– Или пьёт.

– В России где пьют, там обычно и курят. Пойдёшь со мной?

Утвердительно опустив веки, я двинулся первым. Через пару шагов моё плечо ощутило лёгкость её руки.

– Молодой человек, поделитесь со мной дымом, – обратилась Диана к угрюмому старшекласснику.

– Ментов поблизости не видели?

– Нет. А вы что – скрываетесь от правосудия?

Старшеклассник снисходительно улыбнулся и указующе мотнул головой куда-то вверх.

– No smoking, – нарочито шепеляво озвучила Диана запретительную надпись. – Вадим, открой дверь. В случае опасности я прыгну за борт. Надеюсь, ты последуешь за мной? – обратилась она ко мне, элегантно прикуривая лёгкий «Честер», казавшийся в её губах произведением искусства.

– Безусловно. Только прежде я постараюсь спасти тебя … Хотя бы и на самом краю пропасти.