Литмир - Электронная Библиотека

Мигель Анхель Астуриас

Маисовые люди

Гаспар Илом

I

– По твоей вине, Гаспар Илом, я, земля Илома. не смыкаю глаз.

– По твоей вине, Гаспар Илом, мне, земле Илома. рубят топорами веки…

– По твоей вине. Гаспар Илом, у меня, земли Илома, опаляют кустарник ресниц пламенем, выбелившим луну, как старого муравья…

Гаспар Илом качал головой. Он не принимал наветов земли, на которой спала его тень, его циновка, его жена, спал и сам он, словно в земле, где покоятся его предки, и не мог вырвать из брюха, оторвать от тела змею о шестистах тысячах колец, свивавшую глину, луну, леса, горы, ручьи, птиц и грохот грома.

Маисовые люди - pic_1.jpg

– Земля осыпается со звезд и открывает глаза там, где были лесистые горы, а нынче безлесые холмы, в которых птицы поют, словно плачут лощины, рыщет муравей, летает ястреб, стонет голубка и спит на циновке, рядом с женой и тенью, тот, кто должен бы в клочья раздирать веки рубящим деревья, палить ресницы обнажающим гору, морозом сковывать тело осушающим реки, что бегут во сне и ничего не видят, пока не остановятся в запрудах и не увидят все сразу своим глубоким взором…

Гаспар потянулся, сжался, покачал головой, отгоняя наветы земли, скованной сном и смертью и змеей, шестьсот тысяч раз обвивавшей его лесами, глиной, луной, птицами, ручьями и грохотом грома.

И услышал воронками ушей:

– Желтые кролики в небе, желтые кролики в чаще, желтые кролики в водах помогут тебе, Гаспар. Ты пойдешь в битву, Илом, влекомый кровью, рекою и своей тенью, свившейся в слепой узел…

Слово земли, горящей светлым, как солнце, пламенем, чуть не сожгло уши желтым кроликам неба, желтым кроликам чащи, желтым кроликам речки; но Гаспар становился землею, падающей оттуда, откуда ей положено падать, погружался в сон на жаркой земле Илома. в светлое, как солнце, пламя. Желтые кролики, насмехаясь над ним, приникли к сосцам деревьев, обратившись в плоды папайи, прикипели к небу, обратившись в звезды, и ушастыми отблесками света рассыпались в реке.

Гаспар стал голой землей, бессонной землей, усеянной сном, как зернами маиса, и падал оттуда, откуда ей положено падать. Он стал землей, омытой реками воды, а вода эта пахнет дурно, потому что долго не спала и окрасилась зеленью лесов, принесенных в жертву ради маиса, из которого созданы люди. Пришли иные люди с пламенем и топорами, чтобы уничтожить тенистые, древние сейбы. двести тысяч юных, тысячелетних сейб.

На пастбище – мул, на муле – человек, в человеке – мертвец. Глаза его – его глаза, руки его – его руки, голос – его голос, ноги – ноги, и все это ему пригодится, когда он пойдет в битву, освободившись от змеи о шестистах тысячах колец, свитых из луны, глины, лесов, тор, ручьев, озер, птиц и грохота грома. Но как же освободиться, как оторваться от поля, от жены, от дома, от очага, от веселых соседей? А не оторвешься – не пойдешь в битву, держа в руке пучок цветущей фасоли, обвив шею теплыми фестонами плодов чайоте.

Воздух Илома благоухал свежесрубленным деревом, благоухал пеплом деревьев, сожженных, чтоб сеять маис.

Водоворот глины, луны, лесов, гор, ручьев, озер, птиц и грохота грома кружился, кружился, кружился вокруг иломского касика. И пока ветер кидался на лицо его и тело, пока кидалась на него земля, взметенная ветром, беззубый месяц проглотил его с воздухом, словно рыбку.

Земля Илома благоухала свежесрубленным деревом, пеплом дерева, сожженного, чтобы сеять маис.

Желтые кролики в небе, желтые кролики в чаще, желтые кролики в водах.

Он не открыл глаз. Он их и не закрывал. Они комьями лезли из-под век. Удары дальнего лая мучали его. Он не смел шевельнуться, глотнуть слюну, тронуть голое тело – он боялся, что оно остыло и в нем, остывшем, змея прожгла слюной глубокие ямы.

Ночь была светла, и капли желтого света шелестели в тростниковых стенах. Жена свернулась на циновке лицом вниз и мерно дышала, словно она и во сне раздувала огонь.

Гаспар, изъеденный до дыр змеиной слюной, сполз рывком с циновки и направился к тыкве с водкой. Он полз совсем тихо, только скрипели суставы, изъеденные лунной болью. Во мраке, испещренном, словно пончо, полосами света, сочившегося сквозь стены, желтело его лицо. Он сел как божок, припал к тыкве, как к груди, и пил большими глотками, как изголодавшийся младенец.

Он выпил всю водку, и лица его коснулся желтый кролик. Солнце, палящее в тростниках, обожгло его изнутри. Оно обожгло голову, и ему показалось, что на ней не волосы, а пепел; обожгло губы, чтобы он не говорил во сне; обожгло язык – он стал тряпкой, и зубы – они стали острыми, как мачете.

Гаспар ткнулся руками в клейкую от холода землю, вцепился пальцами в твердую, глухую глубь, и ногти вонзились в нее, словно пули. Как зверек ищет падаль, он искал тут, рядом, вокруг свое отделившееся от головы тело. Он чувствовал, что полная водки голова висит, словно тыква, на колышке ограды.

Но лицо ему не опалило, волосы были целы. Не водка сразила его и обезглавила, а воинское зелье. Он пил, чтобы его обожгло, сразило, обезглавило – в битву идут без страха, без шкуры, без головы, без тела.

Так помышлял Гаспар. Так говорил он голове, оторванной от тела, горячей, носатой, обернутой в седые тряпки лунного света. Пока он говорил, он состарился. Голова его упала на землю, как черепок, усеянный мыслями. Старый Гаспар говорил о деревьях. Он думал, он вспоминал о лесе, а не о своих волосах. Мысли ползли у него из ушей, а он слышал, как по нему, по его голове ступает стадо. Облака на копытах. Сотни и тысячи копыт. Добыча желтых кроликов.

Жена его, Вшивая Краса, задвигалась под его телом, под мокрым и горячим маисовым початком. Ток его крови уносил ее туда, где нет их обоих, где он – не он, она – не она, а племя, род, река вожделенья. Он сжал ее сильней. Она забилась, застонала. Сон ее лился на циновку, как и полотнище волос, пробитое, словно гребнем, Гаспаровыми зубами. Невидящие глаза налились черной кровью. Она сжалась, как слепая курица, и пригоршня семян рассыпалась в ее утробе. Пахло мужчиной и дыханьем.

Наутро Гаспар сказал:

– Вот что, Вшивая Краса, скоро начнется драка. Я очищу землю Илома от тех, кто рубит деревья, выжигает лес и осушает реки, которые бегут во сне и ничего не видят, пока не остановятся в запрудах. Разделаюсь со всеми, кто растит маис на продажу. Из-за них больше нет тени, ибо земля, падая со звезд, звенит, ударяясь о голую землю. Разделаюсь, или сам жив не буду. Собери старых тряпок перевязывать раны и приготовь лепешек, вяленины, соли, перцу – всего, что берут в поход.

Гаспар поскреб муравейник бороды пальцами, которые еще остались на правой руке, взял ружье, пошел к реке и убил из-за кустов первого же торговца. Звали его Ихиньо. На другой день, в другом месте, он подстрелил второго. Того звали Доминго. Потом он прикончил еще Ихиньо, еще Доминго, Клето, Баутисту, Чалио и очистил от злых торговцев лес.

Лианы злы, а торговцы – злее. Лиана сосет и сушит дерево много лет, торговец рубит его, расчищая землю, и сжигает много деревьев за несколько часов. Деревья – одно другого лучше, целебные, ценные, а он их навалит кучей и сожжет. Он с ними воюет, убивает их, как людей. От них остаются дым, угли, зола. И ведь не с голоду он, не из корысти, не для себя – для хозяина, который поделится с ним, а то и не поделится. Земля от маиса беднее, никто не станет от него богаче – ни хозяин, ни работник. Растишь маис для еды, он – священная пища человеку, созданному из маиса. Растишь маис на продажу, он – голод созданному из него человеку. Красный початок, священная пища, из которой созданы и женщина с ребенком, и мужчина с женщиной, не будет расти там, где по злой воле вырублен лес. Земля остается голой, а торговец уйдет, унося семена, и сам, как выцветшее семя, усохнет в плодородных землях, где только бы и сеять себе на потребу, а не бродить никчемным бродягой, который от бед и неудачи теряет вкус ко всему – к тростникам на жарких равнинах, где воздух тяжко давит банановые рощи, к деревцам какао, беззвучно сыплющим на землю благоуханные бобы, не говоря уже о прекрасных, спрыснутых кровью землях, на которых растет кофе, и о светлых пшеничных полях.

1
{"b":"2089","o":1}