Мне хорошо знаком этот район, потому как я сам обитал там целых два года, хотя это было гораздо позже, когда деревенский уклад уже был нарушен – город неумолимо подступал к Нойхаузену.

Вдова Кнепфмюллер проживала, как я уже говорил, в одном из домов для поселенцев, правда, несколько больших габаритов, нежели окружавшие его собратья, проживала одна в таком большом доме. Детей у нее никогда не было, а такой дом наверняка и строился из расчета на многодетные семьи, но судьбе не было угодно одарить ее потомством. Муж госпожи Кнепфмюллер, каменщик и владелец мелкого предприятия, уже давно умер. Фрау Кнепфмюллер, не имевшая никаких близких родственников, была женщиной добродушной, уважаемой соседями и всю жизнь прожила в этом и укладом, и внешним видом так походившем на деревню районе. Близких друзей у вдовы тоже не было, а уж о врагах и говорить не приходится. Не будучи богатой, она вполне сводила концы с концами, и среди соседей бытовало мнение, что денежки вдова Кнепфмюллер держит у себя в доме, не доверяя банкам и тому подобным финансовым учреждениям.

И вот эта милая особа однажды была обнаружена жестоко убитой. Она погибла от удара по голове тупым предметом типа молотка.

Труп был обнаружен лишь спустя пару недель, отчего было невозможно с точностью установить момент смерти. Результаты вскрытия показали следующее: две, возможно, три недели. Обнаружила тело сестра пастора прихода церкви Святой Терезии, которая вначале попыталась дозвониться до госпожи Кнепфмюллер, потом решила наведаться к ней лично, потому что фрау Кнепфмюллер уже дважды без предупреждения не посетила вечер для пожилых людей, устраивавшийся в приходе. Нередко бывает, что столь внезапное отсутствие ничего хорошего не предвещает, как сказала сестра пастора, поэтому, обеспокоенная, она решила проведать вдову Кнепфмюллер, и, как выяснилось, ее опасения оказались ненапрасными.

Краткости ради скажу: после того как сестра пастора несколько минут подряд безуспешно звонила в дверь дома, а продавщица из близлежащего газетного киоска пояснила, что, дескать, уже давно не видела хозяйку дома, женщина все же решила оповестить полицию, и прибывший наряд после недолгих колебаний взломал дверь и обнаружил труп.

Осмотр места происшествия показал, что убийца проник в дом через разбитое окно, выходившее в садик, а разбросанные по полу вещи из выдвижных ящиков комода недвусмысленно говорили об убийстве с целью ограбления, но сколько и чего было похищено, установить не удалось, поскольку никаких сведений об имуществе госпожи Кнепфмюллер не было.

На сегодня история о «свидетельских показаниях» завершается, и земельный прокурор д-р Ф., придавив окурок сигары в пепельнице, направляется в гостиную для музицирования.

Сигару не придавливают, уважаемый герр земельный прокурор. Она не кошка, в конце концов. А кошки, как известно, обладают весьма чутким обонянием, отчего холодный дым для них непереносим. Как, впрочем, и горячий. Но не об этом хочу сейчас поговорить. Меня удивляет, что вы, герр земельный прокурор д-р Ф., столь бессердечно раздавливаете сигару, словно какую-то замухрышку-сигарету, а не почтенную сигару. Сигара – воплощение благородства, изысканности. И посему заслуживает гибели, обращаясь в пепел.

Я покидаю эту комнату. Выйду на воздух, в теплую июньскую ночь. Из-за сорок возможность полакомиться остатками от обеда становится проблематичной. Мой братец Борис уже имел конфликт с этой противной, вечно каркающей тварью.

– Не заставляйте меня приводить дни недели, по прошествии стольких лет я не могу этого помнить. Я просто реконструирую факты в том виде, в каком они представляют важность.

Как я упоминал, труп старушки был обнаружен через две-три недели после убийства. Это произошло летом, тут я вряд ли ошибусь, поэтому состояние трупа никак нельзя было назвать удовлетворительным. В результате не представлялось возможным установить с точностью момент наступления смерти. «Примерно две недели» – черным по белому стояло в заключении патологоанатома. Ах, так я уже говорил об этом? Ладно.

Был один любопытный субъект – председатель судебной коллегии на пенсии. Его напыщенный титул, хоть уже и упраздненный, все-таки в те времена еще производил впечатление. Чуть позже пришел федеральный министр юстиции, перед ним бургомистр Мюнхена, прославившийся тем, что решил все переиначить в пароксизме реформаторства. Он и изобрел эту реформу юстиции… Все так, но кто лучше меня мог знать, что юстиции реформа была необходима как воздух, как, впрочем, и сегодня… Но не об этом я хочу сейчас говорить. Уже хотя бы потому, что, уйдя на пенсию, я сменил юстицию на другое, хорошо известное вам занятие.

И земельный прокурор кивнул на футляр с инструментом.

– Значит, так: все до единой предпринимаемые до сих пор реформы системы правосудия проводились не с того конца. И реформы упомянутого мной ретивого новатора-министра в конечном итоге свелись всего лишь к упразднению титулов председателя судебной коллегии, хотя шума по этому поводу было много. Весьма экономная реформа. И новые титулы звучали приятнее – или нет? Тот, кого раньше называли старшим участковым судьей, стали называть ВСОНС.

– Простите, как?

– Нет-нет, у вас все в порядке со слухом – ВСОНС. «Второй судья, осуществляющий надзор за судопроизводством»… Но давайте лучше вернемся к нашему отставному председателю судебной коллегии, о котором я говорил. Титул за ним оставался, поскольку реформаторы решили-таки проявить гуманность в отношении пенсионеров и выдергивали у них из-под ног ковер благозвучных титулов… Был даже случай, мне это известно доподлинно, когда один почтенный председатель судебной коллегии отправился на покой надень раньше положенного срока и задень до вступления в силу упомянутого закона, предусматривавшего пресловутое титулярное оскопление, – с ним намеренно поступили так, чтобы не лишать его титула. И не напрасно, поскольку сохранить за собой титул было для него важнее даже размеров пенсионного содержания, которое вследствие досрочного отправления на пенсию могло быть существенно урезано, а это кое-что значит в судейских кругах.

Так вот… но я не о нем собрался вам рассказывать, а о другом его коллеге, ничуть не менее эксцентричном человеке. Представьте себе: вы председатель судебной коллегии, всемогущий председатель, и вдруг в один прекрасный день вы становитесь никем. Пенсионером. Тут уж кого угодно подкарауливает опасность свалиться в черную дыру. Ты – никто, и не каждый, знаете, способен…

Тут герр земельный прокурор доктор Ф. улыбнулся и указал на свою скрипку.

– …как бы там ни было, необходимо иметь какое-то занятие, и вот наш с вами председатель судебной коллегии занялся тем, что ежедневно, начиная с восьми тридцати утра до двенадцати тридцати дня и далее с четырнадцати тридцати до шестнадцати тридцати за исключением суббот и воскресений, обходил в Нойхаузене улицы и записывал номера автомобилей нарушителей правил парковки.

В понедельник в восемь пятнадцать утра, то есть перед началом очередного контрольного обхода, он выкладывал аккуратно написанный листок на стол дежурному полицейского участка. Со временем полиция привыкла к его вывертам, и скоро списки нарушителей, составленные отставным председателем судебной коллегии, отправлялись в архив, а не в мусорную корзину. Потому как бывший председатель судебной коллегии постоянно справлялся в суде о принятых мерах в отношении нарушителей, выявленных благодаря его бдительности.

Была у этого председателя и другая страсть – он любил по ночам обозревать местность в свой старенький армейский бинокль. Как впоследствии было отражено в протоколе, «для выявления нарушителей правил парковки в темное время суток». Когда я напомнил ему, что, дескать, в районе, где он проживал, всякие ограничения действовали лишь до 19.00, пенсионер тут же сослался на увлечение астрономией. Впрочем, оставим его и его наблюдения, не важно, что и кого он наблюдал в бинокль по ночам, но в тот роковой вторник, примерно за две недели до обнаружения трупа госпожи Кнепфмюллер, он заметил, как через сад дома вдовы пробежал мужчина, перелез через ограду за домом и исчез в следующем саду, примыкавшем к первому и куда более обширном, вероятно, окружавшем располагавшийся на параллельной улице дом.