«А ведь завтра 7 ноября!» — случайно бросив взгляд на настенный календарь, подумал Андрей. Сколько он себя помнил, это был большой праздник. В детстве они с отцом ходили вечером смотреть иллюминацию — непривычно яркое освещение центра Москвы, особенно Центральный телеграф, где висели в обрамлении лампочек портреты членов Политбюро и ярко светился разноцветный герб СССР. Из окна семнадцатого этажа высотного дома на Котельнической набережной, где жили родственники Орловых, открывался великолепный вид на Кремль, набережные и мосты Москвы-реки. Праздничный салют поражал воображение, приводил всех в восхищение и особое состояние торжественности. 2 ноября 1993 года московское правительство, опасаясь массовых беспорядков, запретило проведение праздничных мероприятий в этот день, разрешив коммунистам лишь возложение венков к Мавзолею Ленина.

Конференц-зал был полон. Ведь не часто в министерство приходили столь высокие чиновники, особенно в это сложное и противоречивое время.

Всем памятно было Всероссийское совещание, состоявшееся летом 1991 когда, когда Ельцин впервые вошел в здание Комитета госбезопасности. Тогда, сидя рядом с Председателем КГБ, он еще не знал, что через пару месяцев схлестнется в схватке с ГКЧП, одной из ведущих фигур которого был Крючков. Тогда эта схватка, получившая название «провал августовского путча», привела к восхождению Ельцина на политический Олимп, падению Горбачева и развалу СССР. В результате этих событий чуть было не упразднили органы безопасности как «опору тоталитарного режима». Но все ограничилось реорганизациями, в ходе которых спецслужбу раскассировали на несколько частей, пытались объединить с милицией, несколько раз переименовывали и в конце концов остановились на министерстве безопасности.

Теперь вместо президента перед чекистами должен был выступить руководитель его Администрации — Сергей Александрович Филатов, человек исключительно влиятельный и сыгравший не последнюю роль в подавлении «мятежного парламента». То ли Ельцин не хотел снова оказаться в стенах учреждения, которому не доверял и с давних пор которое считал виновником своих злоключений, то ли у него были более важные дела, но на Лубянку приехал Филатов. С октябрьских событий прошло уже больше месяца, но эхо выстрелов танковых пушек по Дому Советов еще звучало повсюду. Не исключением были и чекисты, которые снова ощутили себя заложниками ситуации.

Орлову, как и большинству его коллег по службе в министерстве безопасности, хотелось знать, каковы перспективы выхода страны из кризиса, какую роль отводит органам безопасности верховная власть и на что теперь должны ориентироваться чекисты, которые всегда действовали в русле установок руководства страны, будь то Политбюро ЦК КПСС, Верховный Совет или президент России.

Возникшее в результате противостояния президента и парламента двоевластие ставило сотрудников органов безопасности в сложное положение. Подчиняясь указам и распоряжениям главы государства, они вынуждены были игнорировать распоряжения, исходящие от Верховного Совета и сформированного им нового центра власти. Осознавая пагубность происходящего и всю зыбкость обстановки, сотрудники министерства безопасности выполняли свой долг, зачастую руководствуясь собственным пониманием, как должен поступать тот или иной человек в экстремальной ситуации. Главная задача — не допустить кровопролития, максимально снизить напряжение в обществе, удержать конфронтирующие силы от самоубийственной схватки. Каждый сотрудник на своем месте обязан был сделать для этого все возможное.

Орлов, который был в числе находящихся в конференц-зале главного здания министерства безопасности, осознавал, что лучше, чем его коллеги, понимает суть развития событий, подоплеку выплеснувшихся на улицы Москвы массовых беспорядков, скрытые от таз общества противоречия и совершаемые сильными мира сего поступки. Конечно, это объяснялось не его особой проницательностью, а доступом в высокие кабинеты и кремлевские коридоры власти.

— Андрей Петрович, ты чего не со своим шефом-то? — с явной издевкой спросил кто-то из группы сотрудников, толпившихся в фойе перед входом в зал.

— Андрей, что он скажет? Нас не разгонят? — подал голос другой.

Орлов отшучивался, хотя понимал, работа его в Администрации Президента воспринимается многими как приближенность к власти, возможность воспользоваться ее благами, решить с помощью своего кресла насущные жизненные проблемы. Как было объяснить им, защищенным стенами корпоративной поддержки, что ему очень непросто решать поставленные перед ним задачи, нередко не ощущая такой опоры. А «приближенность к власти», которая действительно имела место, оборачивалась чрезвычайной ответственностью не только за совершаемые поступки, но и произнесенные слова. Достаточно было вспомнить тот критический момент, когда днем 3 октября возбужденная толпа приближалась к Дому Советов, где ее ожидало милицейское оцепление. У тех и других было оружие. Если бы оцепление не было снято в самый последний момент, нетрудно представить, что бы тогда произошло. Возможно, события приобрели бы еще более страшный оборот. Убитые исчислялись бы не сотнями, а тысячами, не исключено, десятками тысяч. А для России это могло означать только одно — начало кровопролитной гражданской войны. Сколько в ней было бы жертв, невозможно даже предполагать. Ведь в той, прошлой Гражданской, погибло, по самым приблизительным оценкам, десять с половиной миллионов человек!

Тем временем за столом президиума на сцене конференц-зала появились Голушко и Филатов. Сергей Александрович выглядел хмурым и усталым. Но благодаря уже укоренившейся привычке человека, который часто бывает у всех на виду, он держался уверенно, о чем-то оживленно разговаривал с Голушко, иногда даже улыбался. Николай Михайлович, наоборот, выглядел скованным и настороженным. Когда он улыбался в ответ Филатову, чувствовалась какая-то натянутость, если не сказать больше — отчужденность.

Орлов сидел в центре, зала и Филатов, разумеется, не мог заметить его среди сотен сотрудников центрального аппарата, устремивших свои взоры на сцену.

— Уважаемые товарищи! — начал Филатов с обращения, которое все реже и реже звучало в новой демократической России. Орлов понял, что Сергей Александрович, который уже давно исключил из своего лексикона слово «товарищ», сделал над собой определенное усилие. Но в военной среде, будь то армия или спецслужба, слово «товарищ» оставалось единственным обращением, если, конечно, не считать обращение по званию. Для Орлова это слово было дорогим и близким, и он нередко обращался так даже там, где оно уже давно стало не просто неупотребительным, а ругательным.

Филатов между тем продолжал:

— Произошедшие месяц назад события стали серьезным испытанием для новой российской государственности, проверкой, насколько наше общество способно противостоять силам, стремящимся повернуть развитие нашей страны вспять…

Андрей достал рабочий блокнот и стал тезисно записывать, что говорил Сергей Александрович. Привычка конспектировать лекции у него укоренилась с университетской скамьи, когда он умудрялся в сжатой форме, но достаточно близко к тексту, зафиксировать то, что говорил преподаватель.

РАБОЧИЕ ЗАПИСИ: «Почему президент предпринял эти шаги?

…Россия — неподготовленная (орг., мор.) пошла на реформы

(жизнь вынудила!)

тактика реформ была встречена неоднозначно

начиная с VI съезда стало очевидным — углубление

раскола

+ амбиции некоторых руководителей (к-е находятся в Лефорт, тюрьме)

правовое поле сужалось

в любом случае — президент нарушал Конституцию

(бюджет — вел к гиперинфляции) СМИ — отдавались в руки оппозиции…» (Из записей в рабочем блокноте А.П. Орлова, 13 ноября 1993 года.)