В избе стоял хохот. Накурено было, хоть топор вешай. Увидев меня в дверях, Кальницкий встал из-за стола и пошел навстречу. Мы вышли с ним на крыльцо.

— Веселятся ребята! — улыбнулся инженер-капитан. — Дубиллера затея. Скучать не дает.

— Обождите, Сергей. — Я прислушался. — Никак новую песню Володя запел.

Кальницкий приоткрыл дверь в избу.

— А-а! Это он, товарищ майор, уже про партизан Белоруссии поет. Хотите послушать? — Он открыл дверь шире:

— Молодец! — сказал Кальницкий о Дубиллере. — Любое дело делает хорошо. Мост взорвать или песню спеть… Мастер!

— Сергей, вас Вершигора вызывает, — вспомнил я о поручении. — Дело серьезное есть. Как раз о Дубиллере речь идет.

И я рассказал ему о предстоявшей операции.

— Да-а, — протянул Кальницкий, — мост непростой…

Обсуждая детали предстоящего боя, мы направились к штабу дивизии.

…Группе подрывников под командой Степана Бокарева удалось незаметно пройти шестьдесят с лишним километров. Когда до Жилинского моста оставалось с полчаса ходьбы, Бокарев выслал вперед разведку.

— Все тихо, — доложили разведчики, — можно приступать к операции.

Время подходило к полуночи. Прячась в кустарнике, партизаны подобрались почти что вплотную к доту, стоявшему у северной части моста. Однако снять часовых они не смогли: охрана услышала шум.

— Русс партизан! — над дотом взвилась ракета.

С другой стороны моста, у окопов, заметалась охрана.

— Ур-а-а! — Бокарев поднял людей в атаку.

Ракеты. Взрывы гранат. Частый, неровный стук автоматных очередей. В блеске огня, выхваченные из мрака, возникают фигуры бегущих людей.

У Бокарева двое убитых и раненый. Пулей разбита рация. Дот взорван гранатами, но гитлеровцы огрызаются пулеметным и автоматным огнем. От зажигательных пуль загораются крыши строений ближайшего хутора, и вот уже полыхает пожар, багровым пламенем освещая светлую ленту шоссе, голый кустарник, сумрачную громаду моста и заснеженные откосы высокой, крутой насыпи.

Спустившись по обледенелым стропилам фермы на каменную опору, Дубиллер и Лебедев с трудом пристроились на узком, покрытом ледяной коркой покатом выступе мостового быка.

Ноги поминутно соскальзывали, и, чтобы не свалиться с двадцатиметровой высоты, партизанам пришлось уцепиться за ферму, прижаться к ней всем телом.

Стоял жестокий мороз, и холод металла проникал сквозь одежду, забирал остатки тепла. Вокруг с треском лопались разрывные пули, темноту прошивал цветной пунктир трассирующих.

Тяжело дыша, оттирая жестким снегом подбородок и щеки, отогревая дыханием одеревеневшие на морозе пальцы рук, Дубиллер и Лебедев закрепили под фермой моста взрывчатку. Оставалось вставить капсюль-детонатор со шнуром. Но зажечь бикфордов шнур Дубиллеру, прилепившемуся к самому краю крохотной цементной площадки, оказалось делом непосильным. Удобнее это было сделать Лебедеву.

Сняв с себя шапку, запихав в нее капсюль со шнуром, Дубиллер сквозь решетки железных конструкций протянул шапку Николаю, Взглянув в этот момент на товарища, Лебедев хрипло рассмеялся: потная, горячая Володина голова мгновенно покрылась инеем, волосы торчали, как у ежа иголки.

Шнур медленно тлел. Надо было спешить в укрытие — до взрыва осталось семь минут.

— Пора, Николка! Пора! — крикнул Дубиллер и стал взбираться на мост. Сзади, обивая в темноте колени о железную ферму, продвигался Лебедев.

Дубиллер влез на перила моста. Здесь стоял столб, на котором когда-то висели пожарные ведра, а теперь торчал лишь крюк. Держась рукой за столб, минер спрыгнул на деревянный настил.

— Бегом! Быстрее!! Отсюда до края насыпи не больше тридцати метров…

Дубиллер уже вовсю бежал к насыпи, когда вдруг услышал отчаянный крик Лебедева:

— Володя, Володя!..

Дубиллер обернулся, и оцепенел…

Отражение света от загоревшейся фашистской казармы дрожало, переливаясь тусклыми, мертвыми бликами на кружеве обледеневших железных конструкций. Чернели трупы гитлеровцев на присыпанных снегом шпалах. Дрожащие тени перил мрачными полосами ложились на рельсы, а на пожарном столбе… висел Лебедев!

Взобравшись на мост, Николай, по примеру Дубиллера, встал на обледеневшие перила, взялся за столб, приготовился прыгать, но неожиданно соскользнула нога, и, зацепившись ремнями портупеи за крюк для пожарных ведер, Лебедев повис на столбе, не доставая ногами досок настила.

Мороз усиливался. Руки у минеров окоченели от холода еще тогда, когда они закладывали взрывчатку под ферму моста, — работать пришлось без перчаток, — и теперь, попав в беду, Лебедев не мог расстегнуть задубевший на морозе ремень. А невдалеке от Николая Дубиллер увидел двух вооруженных гитлеровцев из охраны моста!

Один из них поспешно перелезал через перила, видимо, чтобы спуститься по ферме вниз, к опоре моста. Он хотел обезвредить нашу взрывчатку — выдернуть капсюль-детонатор с тлеющим шнуром! До взрыва три-четыре минуты! Успеет выдернуть запал или не успеет?

Дубиллер бросился обратно к столбу. Он видел, как оставшийся на мосту немец, повернувшись лицом к висевшему на крюке Лебедеву, выхватил из-за голенища сапога обойму с патронами. Немец лихорадочно втыкал обойму в гнездо автомата, но она никак не хотела вставать на место.

Подскочил Дубиллер, замахнулся финкой. Фашист рухнул на настил.

Тут же снизу показался второй фашист. Его огромные, исцарапанные красные руки уцепились за перила. В одной был зажат капсюль с бикфордовым шнуром.

Рванув из-за плеча автомат, Дубиллер бросился к нему. Увидев партизана, гитлеровец было схватился одной рукой за пистолет, но Дубиллер точно обухом хватил автоматом по вцепившейся в перила руке, и фашист с воплем рухнул вниз.

Только теперь Дубиллер бросился к Николаю и перерезал ножом злополучные ремни. Лебедев как подкошенный свалился на доски.

И тогда, вторично в эту морозную ночь, Дубиллер спустился на каменную опору моста, заложил в тол новый запал и поджег шнур…

Прошла неделя. Мы стояли в селе Радужье. Под вечер зашел я на квартиру к нашим подрывникам. Минеры пели песню. Откуда она, эта песня, пришла в наши партизанские отряды, трудно сказать. Может быть, кто-либо из сброшенных в тыл врага советских парашютистов привез ее с Большой земли, а возможно, кто-нибудь из партизан нашел ее слова в книге, которую в числе других доставили партизанам на самолетах, но как бы там ни было, слова песни партизанам понравились. Подобрали быстро мотив, кое-что переделали, и песня прижилась в партизанских ротах. Пелась она теперь так:

И припев подрывники сочинили к этой песне: