XII—XIII столетия стали «золотым веком мусульманского мистицизма». Один из современных исследователей писал:
Никогда мусульмане не стремились столь рьяно к усвоению и воплощению в жизнь религиозных истин, как в эту эпоху.
Всплеск интереса к личности Пророка и расцвет культа святых свидетельствуют о внимании к человеческой индивидуальности. Если прежде в религии доминировали страх перед гневом Божества, то теперь — упование на Его милосердие.
В целом религиозность IV—VI веков хиджры (XII—XIII века от Р.Х.) более личностна. Не случайно именно в эту эпоху переживает расцвет суфийская мистика.
Первые сведения о мусульманских мистиках-суфиях относятся еще к IX веку. Однако теперь суфийская мистика завоевывает позиции по всему исламскому миру. Историкам известны имена сотен учителей и названия десятков школ.
В одном только Хорасане проживало более трехсот шейхов, «каждого из которых хватило бы на весь мир». По всему Халифату появляются религиозные братства (тарика), причем не только мужские, но и женские.
Многие ревностные верующие приносили обеты никогда в жизни не есть днем, не выходить из дому, кроме как на пятничную молитву, не спать лежа и все в таком роде.
Мусульмане демонстрируют прежде абсолютно несвойственную им тягу к безбрачию. О мистике ибн Афифе говорили, что он 400 раз сочетался браком с девушками, желавшими получить частичку его благодати, но каждый раз, не прикоснувшись к жене, давал ей развод.
Строго говоря, все эти действия являлись нововведением в религию Пророка. Верующие сами выбирали для себя путь, ведущий к «познанию Аллаха». Кто-то избирал путь аскезы. А кто-то, наоборот, считал, что человеку, зрящему пред собою только Аллаха, общепринятые нормы ни к чему.
Став массовым движением, суфизм стремительно вульгаризировался. Если XI—XII века были эрой великих духовидцев, то в XIII веке мы видим мутный поток, массу низовых полуеретических движений.
Суфии отрицали необходимость постов. Скоро выражение «аппетит суфия» стало поговоркой. К обвинениям в чревоугодии добавлялись упреки в половых связях с мальчиками и свальном блуде.
Один из мусульманских историков с горечью писал, что для суфиев XIII века вся доктрина сводилась к экстатичным пляскам. Он восклицал:
Неужели Аллах предписал вам, чтобы в качестве молитвы вы лишь плясали бы и жрали, как скоты?
В этом столетии история исламского мира приближалась к своей переломной точке.
Сам перелом ждать себя не заставил.
3
На протяжении XI—XII веков процесс дробления территорий, некогда входивших в состав единого Танского государства, набирал обороты.
Уже в Х веке Китай был поделен на восемь больших феодальных владений. Десятилетие за десятилетием их число менялось. Неизменным оставалось одно: внутри себя все эти княжества и царства дробились чем дальше, тем на все более мелкие уделы.
Единой нацией китайцы себя не ощущали. В качестве самоназвания жители использовали название княжества или правящей династии. Царьки-цзедуши увлеченно рубились друг с другом. К XIII веку этот процесс достиг пика.
Желающих занять трон… хотя бы самый маленький трон… появилось много. Удержать власть в условиях жесткой конкуренции было сложно. Побеждал тот, у кого имелась сильная и хорошо обученная армия.
В результате уже в XI веке до двух третей имперского чиновничества составляли военные. Собственной армией не обзавелся только ленивый. Вооруженные отряды создаются удельными князьями, деревенскими общинами и даже буддийскими монастырями.
В начале XI века армия Китая составляла полтора миллиона человек. Спустя полстолетия — уже четыре с половиной миллиона человек. Для справки: приблизительно такова же численность китайской армии и сегодня.
Как следствие меняется сам характер власти. Идеалы теократии отходят на второй план. Теперь типичный владыка — не обожествленный Сын Неба, а воинственный князь, знаток оружия и дорогих лошадей. По совместительству такой правитель-воин мог являться покровителем искусств и ремесел.
Типичным монархом той эпохи был современник Ричарда Львиное Сердце император Хуэй-цзун. Свои дни этот «ветротекучий» монарх проводил за возвышенными беседами с мудрецами и специально вызванными во дворец духами. Кроме того, он был одаренным живописцем и сочинил несколько гимнов, до сих пор используемых в даосском богослужении.
На центральные образцы ориентируются и региональные владыки. В 916—926 годах киданьский князь Амбагань разбил манчжуров и тангутов, подчинил земли уйгуров и смел Бохайское царство. В 947 году кидани провозгласили создание собственной державы Ляо.
Армию монарх спаял железной дисциплиной. Крестьянам и ремесленникам было гарантировано мирное небо над головой. Культурные люди могли спокойно заниматься своим делом.
Пример киданей оказался заразительным. В XI—XII веках собственные державы основывают множество народов с бывших окраин Поднебесной.
Тангутский царек Чжао Юань-хао разбил армии тибетцев и уйгуров и основал государство Си-Ся. Чжурчженьский князь Агуда основал царство Цзинь. В те же годы расцвет переживали корейская держава Силла и могучее королевство Кхмер.
Первое время эти царские и княжеские династии еще никак не прикреплены к земле.
Когда в 1127 году чжурчжени князя Агуды атаковали китайское государство Сун, император вместе с двором просто перебрался за Янцзы. Туда же перебралось большинство образованных чиновников. Особых перемен никто не заметил.
Однако чем дальше, тем больше в культуре этих эфемерных, появляющихся и тут же распадающихся держав проявляются неповторимые МЕСТНЫЕ черты.
Официальным языком региона — от Японии до Индокитая — по-прежнему остается вэньянь — мертвый язык литературы Древнего Китая. На этом языке давно никто не говорил. На нем только писали.
Однако уже в начале XII века стало видно, что монополия вэньянь подорвана. Повсюду начинаются попытки создания литературных произведений на НАЦИОНАЛЬНЫХ языках.
Какое-то время эти попытки робки. В Японии национальной азбукой катакана книги пишут исключительно образованные женщины: мужчины считают такое баловство ниже своего достоинства. Тем не менее с каждым десятилетием процесс набирает обороты.
Скажем, в те же годы, когда на Руси скрипел пером Нестор, автор первой русской летописи, в Корее появилась первая национальная история — «Исторические записи Трех государств».
Автор «Записей» Ким Бусик писал:
Нынешние ученые мужи способны глубоко проникать в смысл конфуцианского Пятикнижия и сочинений китайских мудрецов.
Но когда дело доходит до событий, свершавшихся в нашей стране, они оказываются в полной растерянности, не зная ни начала этих событий, ни их конца.
Увы! Как это печально!
Народы открывают собственную культуру. В Египте той поры впервые записывается сборник «1001 ночь». Во Франции — героические песни-«жесты».
Тот же процесс можно видеть и на Дальнем Востоке: народы открывают собственное героическое прошлое… открывают себя… впервые обращают внимание на каждого отдельного себя.
Внимание к человеку видно во всем. На протяжении эпохи Тан китайские живописцы писали исключительно пейзажи. Зато начиная с XI века на Дальнем Востоке расцветает ПОРТРЕТНАЯ живопись.
Историк религии Генрих Дюмезиль писал:
В эпоху Сун (X—XIII века) китайская цивилизация достигла вершин, которые знала лишь в эпоху классической древности.
Можно с полным правом говорить о культурном и экономическом возрождении Китая. Науки процветали. Бурно развивалась религиозная философия. Китайский буддизм переживал свой «золотой век».
Достижения великих учителей и наставников прошлого были систематизированы и рационализированы. В дальневосточной культуре XI—XIII веков во всем видна чрезмерная страсть к упорядочиванию, внимание к методу.
