– Знаю, – улыбается она, – Но я была ненормальной, потому что я действительно хотела заработать те отметки. Хотела поступить в универ.
– А почему новизна ощущений притупилась? Она хмурится и качает головой.
– Ой, Джеми, брось занудствовать, не надо опять сворачивать на ту же дорогу.
Пытаюсь объехать тему, но ничего не могу с собой поделать.
– Я не, я не начинаю. Просто ниибацца идиотизм, Милли, бросать все, когда ты так близко к окончанию. Ты даже не понимаешь, как легко тебе это досталось, ты…
– Джеми, ты обещал не начинать, нет? Зачем ты пытаешься испортить нам вечер?
Теперь в ее голосе злость, и я жалею, что не удержал на замке свою болтливую пасть.
– Извиняй, дитенок.
Я пожимаю ей плечо – такое худенькое и хрупкое. Она вздыхает, кладет одну ногу на другую, потом ее убирает.
– Но ты даже близко не догоняешь, Джеми. Ты заехал немного немного-немного не туда. В смысле, мне бы не следовало оправдываться – не перед моим лучшим другом, но ты должен знать, что мне не следовало учиться на этом курсе. Чем бы я хотела заниматься … чем мне следовало заниматься…
Она мнется, фыркает.
– Чем мне следовало заниматься это, так это социологией.
– Изучение мозгов и все такое?
– Нет! – восклицает она. – Это психология. Приподнимаю бровь и ухмыляюсь, чтоб она поняла, что
я ее подкалываю и все такое.
– Я имею в виду, большую часть этой теоретической мертвечины преподают самовлюбленные старые суки, которые сидят на своей жопе и типа её исследуют. Запрутся в непроветренном кабинете, проедают огромные суммы грантов и пережевывают чужую работу. Насколько я могу судить, вот так происходит. Но есть и такие, понимаешь, кто любит эту специальность до опизденения, талантливые до хреначки. Есть один чел, правильно, так он убил шестнадцать лет на исследование привычек доггеров. Ты бы видел его дисер. Башню сносит.
– На наш взгляд, он отъехавший, что пиздец. Она нежно подталкивает нас локтем.
– Ну и почему ты туда не пошла? – любопытствую я.
– Папа.
– Что, он хотел, чтоб ты изучала чего-нибудь более академическое?
– Нет! В Ливерпуле это же папин предмет, так? Он же и читает криминологию.
– Ну ладно. По-моему, отличная тема. У тебя все схвачено – поможет с домашней работой, стырит вопросы для экзаменов и все такое.
– Ага, папа и так отслеживает каждый мой шаг. От него житья нету даже сейчас. Кстати, теперь это называется не «домашняя работа», а «задание».
Шлепаю ее по бедру.
– Ну, а где-нибудь еще ты бы могла этим заниматься?
– В Манчестере сильный факультет криминологии.
– И чего же ты туда не поехала? Всякой шушеры в качестве исследовательского материала тебе бы там хватило.
– Папа.
– Ага, ну да, примерно понял, откуда он родом. Он же настоящий красный, старикан Джерри-то. Точно из…
– Дело просто в том, я не могла его бросить, правильно? -перебивает она. – Не после мамы…
Она замолкает и отворачивается к призрачному пейзажу, бегущему за окном. У меня нет слов. Надо было догадаться еще милю назад, что к этому придем.
Воцаряется тишина, разделяющая нас.
Мы закидываемся ешками за полчаса перед нашим прибытием в Лланголлен. На хуя же нас туда поперло, между прочим – немощный городишко, одни сплошные отстойные лавки, занюханые чайные и парочка пассажей, где толкутся сексуально неудовлетворенные местные, но если свернуть на А524 и ехать по ней вверх, прямо до горного хребта Сноудонии, будет паб с видом на озеро – кожаные диваны, настоящие камины, по стенками развешаны барсучьи головы, тонны разливного пива и музыкальный автомат с отличной подборкой старой классики, типа New Order и Ньюмена.
Проезжаем через депрессивную географию Лланголле-на, и ничего не поменялось. Вот лет ниибацца сто последний раз меня сюда заносило.. Лет, наверно, восемь или девять назад, как я прикидываю, и единственные новые фишки – это индийский ресторан, пара футбольных площадок для офисной шушеры, винный магазинчик «Иейтс», а «Спа» эволюционировал до уровня мини «Сомерфилда». Я, Син и еще кое-кто из ребят одно время ездили сюда по пятницам с простой и незамысловатой целью нажраться. Как и в основной массе городов-спутников мой кореш ту-совал с местными раза три, когда им только что стукнуло пятнарик и дико хотелось немного экзотики. Скаузерс, Мэнкс, Буле. Все, кто угодно, только не ебучая деревенщина. Правильные приезжие и вдобавок, если интересно знать, местный бабец. Типа ниибацца куры-бройлеры вышли попастись на холмы. Е-мое, для нас это перебор, по правде говоря. Выводят они нас из себя. Шестнадцать лет, сверкают белыми мордами, одинаковый перманент с вкраплением дешевого золотого оттенка, результат бутылки перекиси, напрашиваются на анал и групповое изнасилование. Перебор, ё, ниибацца перебор.
Мы ползем все выше и выше в сторону горного хребта Сноудонии, что вздымается перед нами на повороте дороги, потом снова, на другой излучине, исчезает в небе. Будто кто-то машет у меня перед глазами увеличительным стеклом. Ни с того ни с сего, из ниоткуда ослепительно ударяет кобальтово-синий свет. Мусора. Я останавливаюсь. Лоб прошибает пот. Позади нас завывает на бешеной скорости универсал «Вольво», знакомый с каждым изгибом и выпуклостью этой дороги. Мое сердце стучит как безумное. У меня никогда не было серьезных траблов с законом, но мне всегда делается не по себе при виде мусоров. Даже когда я замечаю их на матче или гуляю по городу вечером, у меня обязательно возникает чувство, что сейчас я нехило огребу и все дела. Всегда ж по ушам ездят такими штуками, нет? О том, как простые, ни в чем не виноватые ребята типа меня гуляют себе, никого не трогают, в следующую секунду их швыряют в камеру и предъявляют бог знает что. Торговля наркотиками, некрофилия, вооруженное ограбление… Я подрываюсь с места и вижу, что Милли давится от смеха, высунувшись из окна, читая нас словно раскрытую книжку.
Прямо по курсу, где дорога угрожает перетечь в тротуар, тускло освещенный знак «Хорошая еда, хороший эль и теплый прием» резко заворачивает нас в длинный вихляющий проезд, идущий напрямик через лесную чашу и выводящий нас к самому «Кингз Хед». Он ни насколько не изменился – начиная с чугунной скобы для очистки ботинок у двери, и заканчивая запахом осины и углерода, висящего в воздухе. Реально бьет по мозгам, вид отсюда. Смотришь прямо на созвездие долины, внизу нее – озеро, оно реально мерцает в электрическом голубом свете вечера. По оттенку неба сразу можно сказать, что вдобавок стоит ждать пиздец какого полнолуния. Жалко, не взял камеру. Реально кадр для “National Geographic”. Ей-богу, если тебе завязать глаза и привести сюда, не просечешь, что это в Британии. Канада, Россия или чего-то типа. На самом деле, я уже готов к тому, что на нас сейчас попрет медведь. Мы некоторое время стоим на парковке, молчим, вылупили глаза, впитываем энергетику этого всего, курим пополам сигарету и посреди всей этой природной эйфории до нас вдруг доходит, что таблетки себя никак не проявили. Ни одного признака. Говоря абсолютно честно, меня бы точно также вперло, если бы без спешки раздавил пару пинт местного эля, закусив какой-нибудь вкусной штукой из паба – окороком с яичницей или креветками с чесночным соусом плюс жареная картошка или что-то в этом роде, но если окажется, что нас обули, вечеру хана. Хотя вряд ли Син станет втюхивать лажу. Он берет оптом, и вряд ли найдется идиот, кто попробует наебать Флиннов. Обрати внимание, в условиях войны и активизации служб безопасности…
Когда мы входим, или, мне бы следовало сказать, когда Милли входит, это как сцена из вестерна. Ее появление вгоняет весь паб, где сидят по большей части дедки, в состояние полного офигения. Пинты останавливаются на полпути, дым скапливается слоями над баром, а потом разговоры возобновляются. Милли-эффект. Милли занимает потрепанный кожаный диван в укромном уголке. Над ней глаза барсука светятся оранжевым, отражая гулящий огонь. Я вешаю пальто на спинку дивана и заказываю выпить. Бармен, которого я помню еще с прошлых времен, нисколько не изменился. Как и все прочее в этом заведении – неподвластном ходу времени. Спрашиваю пинту «Стеллы» и пинту «Текстоунс» для себя, а на сдачу ставлю пару песен в музыкальном автомате – эти самые «Jamming» Боба Марли и «Crystal» New Order.
