— Уйдем-ка лучше.

— Не сейчас. — Ифрианин неплохо скрывал свое смущение. — Одним только тучам известно, когда я теперь увижу своего брата.

— Пошли, — тихо повторила она. Аринниан уловил легкий мускусный запах. Ифрианин за соседним столиком встопорщил гребень и повернул к ним голову.

Аринниан мог себе представить, чего сейчас хочется Водану: прогнать ее, обругать, ударить, только что не убить — ведь она безоружна. Но все это было бы уступкой — даже не традиции, а простым приличиям.

— Нам тоже пора — вот только допьем свое пиво, — сказал он. — Я рад, что встретил тебя. Попутного тебе ветра. — Водан испытал явное облегчение. Он вежливо попрощался и отлетел вместе с Куэнной. Город поглотил их.

Аринниан не знал, что сказать. Он был благодарен за то, что здесь так темно: лицо у него пылало. Он смотрел в сторону. Наконец Табита мягко сказала:

— Бедная пропащая душа.

— Кто, ночная летунья? — вдруг взорвался он. — Я таких и раньше знал. Дегенератки с преступными замашками. Счастье, если Водану не перережут горло в той грязной дыре, куда она его заведет. Я знаю, как это бывает. Он летал здесь одинокий, не зная, чем заняться — горец, который, может, и не видывал таких, как она. Она подвернулась, напустила феромонов, чтобы его возбудить — ух!

— Тебе-то какая печаль? Ну да, он твой друг, но не думаю, чтобы это жалкое существо было способно на что-то большее, чем выманить у него немножко денег. — Табита глотнула дым. — Знаешь, — сказала она, — это наглядный пример культурной отсталости ифриан. Человеческие идеи подействовали на них до определенной степени, и теперь они не умерщвляют тех, кто отклоняется от нормы. Но медицина у них на нуле — они не развивают ее ни ради реабилитации, ни ради простого милосердия. Когда-нибудь…

Он почти не слушал ее.

— Водан должен жениться на Эйат, — сказал он, стиснув зубы.

— Да? — подняла брови Табита. — На той, о которой ты мне говорил? А тебе не кажется, что она порадовалась бы тому, что он немножко развлекся и забылся?

— Нет, не кажется! Она слишком чиста. — Аринниан осекся и подумал: «Может, рискнуть? Мне тоже не помешало бы забыться». — Но если ты относишься к этому так легко, — буркнул он, — может, займемся тем же самым?

Она устремила на него долгий взгляд. Молния сверкнула ближе, и раздался тяжелый раскат. Аринниан остыл, и ему стоило труда не отводить глаз и не ежиться.

— Ты злишься, да, Крис? — усмехнулась наконец она. — Но и надеешься тоже.

— Прости, — выдавил он. — Я н-не хотел проявлять неуважения. Я сказал это к примеру — чтобы ты поняла, почему я так расстроен.

— Я могла бы возмутиться, — улыбнулась она скорее сочувственно, чем игриво, — если бы не знала, что ты сказал это вовсе не к примеру. Отвечаю: нет, спасибо.

— Я так и думал. Мы, птицы… — Он не договорил, уставился в свою кружку и осушил ее одним глотком.

— Кто это «мы»?

— Ну… наше поколение, скажем…

Она кивнула, и ее волосы отразили слабый свет.

— Понимаю, — серьезно сказала она. — Мы неразборчивы, как каккелаки, и не слишком уважаем своих партнеров, но не трогаем птиц другого пола. Ты умный парень, Крис; авалонцы не склонны к самоанализу, но ты-то должен понимать, почему это происходит. Разве тебе не хочется иметь жену, детей?

— Конечно, хочется. Очень.

— Я уверена, почти всем этого хочется. И почти все птицы прошлых поколений завели семьи, поняв наконец самих себя. Но нашу ситуацию не назовешь универсальной. Мы, птицы, действительно отличаемся от других людей тем, что не терпим любопытства к себе. Поэтому статистических данных о нас нет. Да и сама проблема вышла наружу лишь потому, что теперь все валом повалили в чоты. А твой личный опыт, Крис, невелик. Скольких птиц из многих тысяч ты знаешь настолько близко, чтобы иметь доступ в их личную жизнь? Тебе надо поближе изучить своих сородичей — тем более что мы, птицы, хорошо научились разгадывать мимику лица и тела. — Трубка Табиты погасла. Она выбила ее и сказала: — Говорю тебе — твой случай не столь типичен, как ты думаешь, и не столь серьезен. Но мне очень хотелось бы, чтобы разумные во всем прочем люди, уходя в птицы, не тратили жизнь на то, чтобы победить свою природу.

В нем снова проснулся гнев. Кто она такая, чтобы поучать его?

— Погоди-ка…

Табита допила свое пиво и поднялась:

— Я иду к себе в отель.

— Как? — опешил он. Она взъерошила ему волосы.

— Прости. Но боюсь, что если мы сейчас не расстанемся, то здорово поцапаемся. А я слишком хорошо к тебе отношусь. Встретимся в другой раз, если захочешь. А теперь я залезу в постель и закажу в Центральной библиотеке что-нибудь из Гомера.

Ему не удалось ее разубедить. Больше всего, пожалуй, огорчило его, как спокойно она отметала все его уговоры. Наконец, холодно распростившись с ней, он поплелся к ближайшему телефону.

Первая женщина, которой он позвонил, была на работе. Рабочий день на оборонных заводах продолжался от семи до пятнадцати с минутами часов плюс сверхурочные. Вторая его знакомая заявила, что муж дома и она его сейчас позовет; Крис извинился, сказав, что неправильно набрал номер. Третья была свободна. Эта толстушка болтала без умолку, а мозгов у нее было как у бариящера. Да какая разница?

Проснулся он на заре. Она вспотела во сне, и ее дыхание отдавало алкоголем. Он удивился, почему воздух такой горячий и липкий. Сломался кондиционер? Нет — ведь было объявлено, что если нужно будет включить силовые экраны, то потребуется столько энергии, что Контроль Среды будет вынужден отключить…

Силовые экраны!

Аринниан вскочил с постели. Дождь перестал, хотя небо было пасмурным, но сквозь сплошной покров Аринниан разглядел вспышки. Он пошарил глазами по пыльной, захламленной комнате и включил головид.

Вытянутое изображение диктора повторяло снова и снова:

— …объявлена война. Сегодня курьер с Ифри доставил в Грей известие о том, что Терра объявила войну.

— Наша стратегия проста, — говорил адмирал Кахаль. — Я предпочел бы, чтобы она была еще проще: массовое сражение обоих флотов, и победитель получает все.

— Вряд ли ифриане окажут нам такую любезность, — заметил губернатор Саракоглу.

— Да. Начнем с того, что для этого они недостаточно организованы. Централизованные действия не в их характере. Кроме того, они должны сознавать, что открытое сражение неминуемо проиграют — хотя бы потому, что уступают нам числом. Предполагаю, что они предпочтут затаиться — и будут совершать вылазки, уничтожать наши мелкие корабли, охотиться на наши грузовые транспорты. Нельзя идти прямо в Сферу с подобной угрозой в арьергарде. Слишком дорого нам это обойдется. Нас может постичь катастрофа, если мы окажемся между внутренними и внешними их силами.

— Следовательно, начнем с захвата их отдаленных баз.

— Основных баз. Нас не должны беспокоить мелкие новые колонии или второстепенные союзники, у которых по несколько кораблей на планете. — Кахаль показал светящейся указкой на темный экран, где яркими точками горели звезды их сектора. Их были тысячи на этом пространстве в несколько условных парсеков, и мало кто. смог бы назвать их по именам. Кахаль смог бы. Он сознавал, что это не так уж важно — для такой информации существуют компьютеры. Но это было одним из проявлений его военного дара.

— Ближайшая к нам — это Лаура, — сказал он. — Дальше идут Гру и Крау, образующие с ней треугольник. Дайте мне их — и я обязуюсь пойти прямо на Кветлан. Тогда им придется собрать все, что у них есть, чтобы защитить свою родную звезду? А поскольку мои тылы и линии снабжения к тому времени будут сравнительно обеспечены, я дам то самое решающее сражение.

— Угу. — Саракоглу потер свой массивный подбородок, скрипя щетиной: он так заработался, что забывал мазаться ингибитором после депиляции. — Значит, первый удар будет по Лауре?

— Разумеется. Но не всей армадой. Мы разделимся натрое. Два соединения медленно начнут продвигаться к Гру и Крау, но нападать на них не станут, пока не будет покорена Лаура. Все три соединения достаточно сильны, но я хочу сначала прощупать ифрийскую тактику — и проверить, не прячут ли они в своих перьях какой-нибудь неприятный сюрприз.