— Посмотрите! — крикнула Рама Джоан. — За буквой Д видна тоненькая черная дуга. Луна почти целиком ее заслоняет.

— Это только тень, которую отбрасывает Луна на новую планету! — после короткого раздумья закричал возбужденный Брехт. — Если даже Странник меньше, чем Луна, то я, по крайней мере, этого не замечаю. Росс, эти небесные тела разделяют какие-то несколько тысяч километров. Тем самым можно утверждать, что Странник почти такой же величины, как Земля.

— Мамочка, значит ли это что они не столкнутся? — шепотом спросила Анна. — Господин Брехт поэтому радуется?

— Не совсем, любовь моя. Наверное, он с удовольствием наблюдал бы и за столкновением. Господин Брехт радуется, потому что любит точно знать, что где происходит, где что находится, чтобы потом делать из этого только верные выводы.

— Но зачем ему знать об этом Страннике? Ведь он не сможет ходить по этой планете, мамочка!

— Почему же, дорогая. Он вполне может мысленно побывать на ней.

Смесь кислорода и гелия из резервуара, который Дон открыл сразу после взлета, постепенно заполнила кабину Бабы-Яги. Давление этой смеси плотно закрыло крышку люка и открыло клапаны давления в шлеме космонавта. В кабине включились небольшие вентиляторы, которые, несмотря на то что корабль все еще поднимался по инерции, привели в движение свежий воздух. Он ворвался в шлем, вытесняя из него двуокись углерода. Лицо Дона дрогнуло, дрожь пробежала по телу. Но он не очнулся от забытья.

Баба-Яга достигла вершины своей траектории, на мгновение неподвижно зависла, а затем снова начала падать на Луну. Падая, она размеренно кувыркалась. Примерно каждые тридцать секунд на экране появлялась Луна, а потом — Земля. При каждом обороте ракеты Дон, в покрытом пылью скафандре, очень медленно перекатывался по палубе.

— Я не хотел бы ставить под сомнение вашу правдивость! — крикнул Полу идущий сзади него Кларенс Додд. — Вы понимаете меня, мистер Хегболт?

— Конечно, — крикнул Пол.

— Но мне кажется, — продолжал коротышка, — что Пляжные Ворота Вандерберга-Два находятся значительно дальше, чем вы утверждали. Успокойся, Рагнарок!

— Они там, возле мигающего красного огонька, — бодро ответил Пол, в то же время с сожалением признаваясь самому себе, что он вовсе не так в этом уверен. — Я должен признать, что в темноте плохо оценил расстояние.

— Не волнуйся, Додд. Пол нас доведет, — с убеждением заявил Брехт.

Они втроем как раз должны были сменить Хантера, Дылду и еще одного мужчину, которые несли кровать с больной.

— Как ты себя чувствуешь, Ванда? — спросила худая женщина, приседая на корточки рядом с кроватью. — Может быть, тебе дать еще латансида?

— Нет, спасибо. Мне уже немного лучше, — шепнула Ванда, открывая глаза. Ее взгляд упал на Странника. — О боже! — застонала она, отворачиваясь.

Странный шар продемонстрировал людям свой новый облик. Остатки динозавра, или же пингвина, образовали большую букву С на левой стороне планеты, а желтое Д передвинулось на середину. Конечным результатом этого процесса было Д, вписанное в С. Кларенс Додд быстро набросал еще один рисунок, под которым сделал надпись «через два часа».

— По-моему, С — это перевернутая набок соломенная корзина, а Д — это кусок пирожного с лимонной глазурью, — закричала Анна, хлопая в ладоши. — А Луна — это сладкая дыня!

— Сейчас нам понятно, кто здесь голоден, — усмехнулась Рама Джоан.

— Или же Д — это ушко в большой фиолетовой игле, — быстро добавила девочка.

— Золотая змея обвивается вокруг треснувшего яйца, — пробормотал Дылда. — И вылупляется Хаос.

Луна вместе со своей тенью полностью пересекла новую планету. Все почувствовали облегчение, когда кусочек ночного неба проглянул в расширяющейся щели между двумя небесными телами.

Находящийся у четвертого угла кровати Игнаций Войтович, сварщик по профессии, — мужчина крепкого сложения с широким лицом, желая продлить мгновение отдыха, сказал:

— Одного я только не понимаю, господа: если это настоящая планета, величиной с Землю, то почему мы не ощущаем ее силы притяжения? Ведь в этом случае мы должны чувствовать себя более легкими!

— Совершенно так же, — быстро ответил Хантер, — как мы не чувствуем силы притяжения Луны или Солнца. Кроме того, хотя мы и можем догадываться о величине планеты, мы совершенно ничего не знаем, понятия не имеем об ее массе. — Он на мгновение замолчал. — конечно, — продолжал он задумчиво, — если она действительно прибыла из подпространства, то в какой-то момент ее гравитационное поле для нас не существовала Зато в следующий мы должны были бы внезапно оказаться под его воздействием. Можно допустить, что фронт появившегося гравитационного поля передвигается со скоростью света, но все равно никаких последствий выхода из подпространства не было замечена Не так ли, господа?

— Видимых последствий, — поправил его Рудольф. — Кстати, Росс, у тебя есть какие-нибудь сомнения относительно моей теории, что Странник прибыл сюда из подпространства? Откуда бы тогда он мог здесь оказаться?

— Он мог войти в Солнечную систему замаскированным или же на какое-то время погашенным, — заявил Хантер. — Мы должны взвесить все возможности. Это твои собственные слова, не так ли?

— Гм… — откашлялся Рудольф. — Нет, я считаю, что сказанное Полом о полях деформации, видимых на картах звездного неба, склоняет чашу весов в сторону гипотезы Брехта о подпространстве. Кроме того… кстати, сколько прошло времени с момента появления Странника?

— Два часа и пять минут, — тут же ответил Кларенс Додд.

— Отлично! Двадцать три ноль два — пусть это время останется у вас в памяти, может быть, когда-нибудь внуки спросят вас, в котором часу вы увидели чудовище, выскочившее из подпространства. Во всяком случае, в час ночи полная Луна должна была уже миновать зенит. В два наступает закат. Однако сейчас Луна все еще находится в зените. Таким образом, можно предположить, что она сместилась на три или четыре градуса на восток, что соответствует примерно шести или восьми собственным ее диаметрам. А это может означать только одно — что гравитационное поле новой планеты ускорило движение Луны по орбите. Следовательно, пришелец отнюдь не перышко!

— О господи! — застонал Войтович. — А какое это ускорение, если принять, что Луна… это, допустим, ракета?

— От одного километра в секунду до… — Рудольф заколебался, словно не доверял собственным расчетам, потом все же решился: — до шести или даже более километров в секунду?

Они с Хантером посмотрели друг на друга.

— О господи! — повторил Войтович. — Но Луна вращается по старой орбите, только немного быстрее, да?

Пока шел этот разговор, черный перешеек между Луной и планетой немного расширился.

— Пожалуй, нам уже пора в путь, — задумчиво произнес Рудольф и наклонился, чтобы поднять край кровати.

— Верно, — коротко поддержал его Хантер.

Большие ротационные насосы работали, качая воду на левый борт трансатлантического лайнера «Принц Чарльз», чтобы скомпенсировать тяжесть пассажиров и команды, так как все толпились у иллюминаторов правого борта, и, хотя рассвет уже осветил небо, они продолжали смотреть на Странника и Луну, повисших над Атлантикой. Густая земная атмосфера привела к тому, что фиолетовые участки планеты покраснели, а золотой цвет стал оранжевым. Цветные световые полосы, пересекающие спокойные воды Атлантического океана, поражали своей красотой и необычностью.

Инженер-радиотехник доложил капитану «Принца Чарльза» Ситвайзу о странных и постоянно усиливающихся радиопомехах.

Несмотря на сломанный левый элерон и несколько дыр, выбитых или выжженных в крыльях раскаленными докрасна осколками пумекса, дону Гильермо Уолкеру удалось приземлиться на южном берегу озера Никарагуа, у самого устья реки Сан-Хуан. «Повезло мне, — думал он, — что эта большая глыба в меня не попала!»

Почти в восьмидесяти километрах к северу-востоку от Уолкера к вулкану на Ометепе присоединился вулкан на соседнем острове Мадера, и они вместе начали выбрасывать вверх огненные столбы дыма и лавы, похожие друг на друга, словно близнецы. Хотя дон Гильермо и перестал уже на что-то рассчитывать в эту сошедшую с ума ночь, не далее чем в полутора километрах от себя он увидел два мигающих красных огонька, которые, как и обещали ему братья Аранза, должны были указать ему путь к лодке. Карамба! Больше уже никогда он не будет подозревать ни одного брата-латиноамериканца в легкомыслии или в коварстве!