– Галина Вадимовна, а сами-то что вы думаете по поводу трагедии? – спросила Люша женщину, морщившуюся от слез.

– Не знаю, не знаю, что и думать. Видно, Вика не выдержала того напряжения, которое навалилось на нее в последние годы. Такая трагедия с дочерью, невероятно сложная работа. Они там как пауки в банке на этом телевидении, – зашептала заговорщически Галина Вадимовна.

– С сильными людьми так бывает: не гнутся, как осинки, а стоят дубами и… ломаются. – Женщина закрыла лицо рукой.

– Вы любили Викторию? – сочувственно спросила Люша.

– Прекрасным она человеком была. Прекрасным! – И Карзанова, расплакавшись, скрылась в квартире, хлопнув дверью.

Влад решил встретиться после обыска со свидетельницей самоубийства Натальей Юрасовой, координаты которой не без труда выклянчил по телефону у раздраженного следователя Епифанова. Рандеву «для галочки». По телефону Юрасова говорила резко, даже грубо: «Отстаньте. Я все рассказала. Не видела НИЧЕГО и НИКОГО». Влад все же уломал гневную женщину «прогуляться перед сном». К вечеру потеплело. Под ногами шамкал раскисший ледок, темное небо набрякло, опустилось и будто давило вязкой влагой.

Юрасова вышла из подъезда с собакой – крохотным рыжим шпицем, который накинулся на Загорайло с визгливым лаем.

– Патрик, прекрати! – дернула собаку хозяйка. – Он, как видно, тоже не любит милицию, – брезгливо поморщилась Наталья.

Владу она понравилась с первого взгляда: исполненная достоинства, сверкающая из-под очков черными глазищами, ненакрашенная, хрупкая.

– А за что вы не любите полицию, уважаемая Наталья Семеновна? – учтиво поинтересовался сыщик.

– Давайте без расшаркиваний, господин Загойло.

– Моя фамилия Загорайло. – Влад показал Наталье раскрытую «корочку».

– Простите. – В свете фонаря близорукая Юрасова ничего не разглядела, но этот высоченный мент, смахивающий на лощеного представителя золотой молодежи, которую Юрасова любила еще меньше, чем стражей правопорядка, отчего-то перестал внушать ей прежнее, «телефонное» раздражение.

– Меня интересует единственное: не выходил ли кто-то, привлекший ваше внимание, из подъезда погибшей Михайловой сразу после ее падения.

– Да разве я могу это помнить?! – Девушка остановилась, гневно подняв руку. – Вы представляете, что я тогда испытала? И куда смотрела?!

– Да-да, конечно, я и не надеялся… Но вдруг все же? – Влад достал из кармана вязаную шапку канареечного цвета, напялил ее, заиграв длинными завязками. Наталья бросила взгляд на немыслимый младенческий помпон и с трудом сдержала смешок.

Патрик затеял возню со знакомой боксершей, и Влад засмеялся:

– У нас тоже боксерша дома. Грэта обзывается. В паре со шпицем порода, оказывается, выглядит особенно устрашающе.

Миновав в молчании еще один дом, оба поняли, что тем для разговоров не придумать, и повернули обратно.

– Я провожу вас, Наталья.

– Не беспокойтесь, рано еще, и я под защитой. – Юрасова сверкнула улыбкой, указывая на Патрика, который уже принимал Влада за доброго знакомого и задорно скалился и хозяйке, и этому новичку. Прощаясь, Наташа вдруг помрачнела и печально закачала головой:

– Неужели ее кто-то вытолкнул?

– Это мы и должны установить, – сухо сказал Влад и вдруг, покачнувшись, схватился за спинку скамейки.

– Что с вами? – подалась к нему девушка.

Влад смущенно заулыбался, оседая на лавку:

– У вас нет конфетки?

– Господи, какой еще конфетки? Да что ж это такое-то?! – будто сквозь ватный тампон услышал Загорайло, после чего абсолютно оглох и ослеп.

…На сумрачном потолке плавало голубое пятно. Влад приподнялся – с груди соскользнул шерстяной плед. У широкой кровати, на которой он лежал, стоял синий ночник, пускающий вверх бледный луч. В комнату кто-то стремительно вошел, включил яркое бра над головой. Это оказалась свидетельница Юрасова – в узком свитере и джинсах, со стянутыми в пучок темными волосами. Глазищи под очками смотрели испуганно.

«За одну ее оливковую кожу жизнь отдашь», – подумал Загорайло и в бессилии откинулся на подушку.

Следом за Наташей в комнату вошла женщина средних лет – необычайно похожая на Юрасову, только с короткой стрижкой.

– Мам, он снова в обмороке? – зашептала и, кажется, чуть не заплакала свидетельница.

– Да нет. Просто слабость сильная. Как вы себя чувствуете? – Женщина присела около Влада и стала проверять у него пульс.

– Я, простите, где? – спросил Загорайло придушенным голоском, который сам не узнал.

– Вы в надежных руках. У Юрасовой Натальи Семеновны, биохимика, и ее мамы – Ангелины Ивановны, врача-эндокринолога. А что, совсем не помните, как «скорая» уезжала, как поднимались к нам наверх? – Мама-эндокринолог кольнула чем-то палец Влада и поднесла глюкометр к глазам.

– Смутно, – вздохнул Влад.

– Плохо, – в тон ему ответила Ангелина Ивановна. – И давно у вас сахар обваливается? Или вы законченный диабетик?

– Обваливается недавно. И я вроде не диабетик.

– С диетами, что ли, экспериментируете? – Дотошная врачиха вооружилась тонометром, который подала дочь. Загорайло увидел расстроенное донельзя Наташино лицо и твердо решил стать диабетиком, чтобы она жалела его непрестанно.

– Да нет. С печенью проблемы. Неудачная операция. – Влад с опаской смотрел на свою пережатую рукавом тонометра руку.

Ангелина Ивановна примолкла, изучая экранчик аппарата. Удовлетворившись цифрами, кивнула.

– И что? Про запас сахара с собой, про глюкометр никто не рассказывал из врачей?

– Еду забыл. Дома на столе. Глюкометр еще не приобрел. Боже мой! – Влад вдруг резко сел, и на лбу его тут же показалась испарина. – Мне срочно нужно позвонить домой!

Юрасова-старшая широко улыбнулась – как ни похожа она была на дочь, но Наташиным шармом все же не обладала.

– С мамой вашей мы уже пообщались. Успокоили ее и сказали, что приютим вас на ночь.

– Вы извините, Влад, – вступила Юрасова-младшая, краснея, – но телефон так надрывался в вашем пальто, что я осмелилась ответить.

– Спасибо, Наташа. Спасибо за все! Простите, что так обременил вас, страшно неудобно. И… мне надо ехать. Как я вот тут… и родители. Да и работа! – Влад конфузливо спустил ноги на ковер, попытался пригладить вздыбившиеся волосы.

– Наташенька, а вот уговаривать этого безответственного безумца ты уж будешь в одиночестве. Я пошла плов греть. Вам, Владислав, нужно поесть. Приказ лечащего врача! – И эндокринолог покинула комнату.

Наташа села на кровать рядом с Владом. Так близко, что он почувствовал сладковатый запах, исходящий от ее гладких волос. Она внимательно и строго смотрела на Влада. Он отвел глаза.

– Я позвоню маме, если позволите, а есть – ну честное слово – не хочу. Совсем! – Сыщик покосился на Наташу, как на непреклонную воспитательницу. – Мне бы все же домой.

– Вы знаете, что уже одиннадцатый час? И начинается пурга? И вам не только за руль, а вообще ходить нельзя, – воспитательница была неумолима.

– Представляю, как вас все это напрягает. – Влад досадливо дернул головой.

– Да бросьте вы эту мнительность! Лучше Бога благодарите, что мама врач и до приезда «скорой» все про ваш сахар поняла. И не смейте, в конце концов, стесняться! Я вон ночной горшок вам принесла. Да! Да! И не фыркайте. А вы бы человеку в такой ситуации не принесли?

– Принес. И Бога я всегда благодарю. За все.

Влад лег и отвернулся от мучающего его ангела во плоти.

Ангел посопел-посопел у кровати и, погасив бра, бесшумно удалился.

Мать с дочерью в молчании ели плов. Собственно, ела Ангелина Ивановна, а Наташа то ковыряла вилкой в тарелке, то катала шарики из хлеба. Патрик сидел у стола и нагло, пользуясь нештатной ситуацией, клянчил подачки. Его не только не прогоняли, но даже пару раз одарили вкуснейшими бараньими жилками.

Ангелина Ивановна поставила чайник, достала с полочки вафельный торт. Посмотрев внимательно на дочь, подошла к ней и обняла: