— Мне пора, — сказал крестьянин.

Теплые, влажные губы женщины прижались к его бедру — такой поцелуй могла бы подарить рабыня своему господину. Крестьянин отпрянул.

— Вернись в постель, — приказал он.

Женщина послушалась, опустилась на колени в ворох простынь, не спуская глаз с крестьянина.

— Ты не похожа на здешних женщин, — заметил он.

— Как это? — спросила она.

— Они тщеславны, холодны, обидчивы, вялы, — перечислил крестьянин. Он считал женщин скучными и не знал, кому они могут понравиться.

— Все они равны, — заметила она.

Крестьянин не стал спорить, даже не совсем понял эти слова. И в самом деле, что значит «быть равными»? Он считал, что в некоторых отношениях женщины превосходят мужчин — несомненно, они гораздо красивее.

— В юридическом смысле, — объяснила женщина, — по закону.

— Как может закон сделать равными совершенно разных людей? — спросил он.

— Не может, — согласилась она.

— Ты не такая, как другие женщины.

— Да, — подтвердила она, — я не похожа на них.

— Интересно, они настоящие женщины?

— Они — женщины, — кивнула она. — Просто они еще спят.

— Спят? — не понял он.

— Они еще не встретились со своими господами, — добавила она.

Крестьянин слушал, не перебивая.

— Каждой рабыне нужен господин, — продолжала она. — Без него она ненастоящая рабыня.

Не понимая этих слов, крестьянин запахнул плащ и подобрал с пола котомку с длинными лямками, приспособленную для того, чтобы носить ее за спиной. Когда он садился на корабль на Вениции, в котомке лежало несколько булок. Сейчас там оставался только последний кусок хлеба.

— Ты с другой планеты, — заметила женщина.

— Откуда ты знаешь? — удивился он.

— Ты брал меня по-другому.

— У меня есть монета, — сказал крестьянин. — Ты и в самом деле не возьмешь ее?

— Оставь ее себе.

Его посох стоял у двери.

— Если тебя спросят, — проговорила женщина вслед, — скажи Бун Тапу, что ты заплатил.

— Но я не платил, — возразил крестьянин.

— Все равно скажи так.

— Я не хочу лгать, — заметил он.

— Должно быть, он уже ушел, — решила женщина. — Я знаю, в это время он как раз уходит.

Конечно, крестьянин когда-нибудь все же покинул бы селение близ фестанга Сим-Гьядини. Он был сильным, гордым и любопытным, его влекли другие миры, а к Вениции каждый месяц подлетали и улетали обратно корабли, завершив свидание с тем, что, по мнению крестьянина, напоминало движущуюся в небе звезду. Корабли походили на пустотелые сосуды, способные летать, подобно птицам, только между планетами. Брат Вениамин часто говорил об этом. Вероятно, брат Вениамин уже знал, что крестьянин не останется в селении. Во всяком случае, он отказался носить монашескую одежду, которая никогда его не привлекала. Кроме того, его решение покинуть дом ускорило неприятности с Пиг. Гатрон ударил его палкой, которая затем была сломана о спину самого Гатрона. Не прошло и десятка минут, как Гатрон умер. Он умер, корчась, вздыхая, вытаращив глаза и не сводя взгляда с ног крестьянина. Крестьянин с любопытством наблюдал за ним, ибо еще никогда не видел умирающего человека. Он видел, как умирали животные — ему приходилось убивать и разделывать множество и домашних, и диких животных, как и всем мужчинам деревни. Они с малолетства знакомились с кровью и смертью. Это составляло часть их жизни и не вызывало никаких мыслей. (Вероятно, лучше было бы выяснить все сразу — тогда будет легче понять последующие события, если, конечно, хорошо помнить обо всем. Мы говорим не о наших временах, а о совсем других, о других планетах и людях). Теперь крестьянин не сводил глаз с умирающего человека. Смерть Гатрона не слишком отличалась от смерти диких кабанов, достигающих по весу семи-восьми сотен фунтов. Он один из всей деревни умел сворачивать кабанам шеи голыми руками. Удар наносился кулаком, левая рука придерживала зверя за шею. Вероятно, самым опасным и страшным в крестьянине был его нрав. Со временем ему удавалось наводить ужас на целые армии.

— У тебя есть деньги? — спросила женщина, запахивая короткий халат, только своей длиной напоминающий одежду деревенских женщин.

— Конечно, есть, — ответил крестьянин.

— Сколько?

— Пять грошей.

(«Грошом» мы будем называть самую мелкую монету Тереннии и других планет, где она имела хождение. Итак, в этом случае можно предположить, что крестьянин был совсем беден).

Когда он уходил из деревни, у него было семь грошей, подаренных братом Вениамином, его наставником еще с детских лет, и котомка с хлебом за спиной. Крестьянин отправился в Веницию пешком, опираясь на свой посох. Ему часто приходилось блуждать по лесам, и он привык растягивать запасы еды как можно дольше. Жить в лесу одному человеку или небольшой группе людей нетрудно, по крайней мере, некоторое время — надо только знать, что годится в пищу, а что нет, и не ошибаться. Крестьянин по пути останавливался в двух деревнях, где колол дрова, чтобы заработать себе ужин. Несколько дней спустя он вместе с еще несколькими парнями отрабатывал проезд до Тереннии, присматривая за скотом на корабле. Команда корабля охотно отказывалась от такой нудной и грязной работы, но крестьянин и еще пятеро человек не возражали против нее. Запахи и звуки здесь мало чем отличались от запахов и звуков их родных деревень.

— Подожди, — попросила женщина, прошла к полке, на которой стояла закрытая банка, и извлекла оттуда серебряный дарин, составляющий двадцать грошей. Она сунула дарин в котомку крестьянина, а затем, поглядев ему в глаза, внезапно сорвала с запястья серебряный браслет, который, несомненно, стоил гораздо больше, чем дарин. Не глядя на крестьянина, она положила браслет ему в котомку.

— Тебе понадобятся деньги, — объяснила она. — Ты можешь продать браслет.

Крестьянин попытался возразить, но женщина не слушала его. Отвернувшись, она попросила:

— Уходи.

Он толкнул дверь и вышел.

— Хо! — воскликнул Муджин, поворачивая коня. — Вон, смотри! — и он тут же достал из-за спины свое черное острое копье.

— Это мальчишка, — ответил Гунлаки, поворачивая коня.

— Ты точно знаешь?

— Да, — кивнул Гунлаки. Он давно заметил мальчишку, и надеялся, что Муджин не разглядит его. Однако у Муджина был острый глаз, как у всех воинов-герулов, которые охраняли колонну. Здесь, на равнине Баррионуэво, вдали от реки, спрятаться было негде.

— Он спятил, — пробормотал Муджин.

— Наверное, — пожал плечами Гунлаки. Он не стал доставать свое копье.

Гунлаки надеялся, что оборванный белобрысый парнишка лет четырнадцати, который двигался неуклюже — должно быть, захромал или обессилел — и опирался на палку, спрячется, упадет или придумает еще что-нибудь прежде, чем Муджин заметит его.

— Я загадаю на птицах или облаках, — решил Муджин.

— Один удар? — спросил Гунлаки.

— Видно будет, — ответил Муджин.

На равнинах, проводя долгие часы в седле, герулы придумывали себе своеобразные развлечения — читали древние легенды, пели песни, играли, пытаясь скоротать время. Некоторые из герулов славились поразительной памятью и знали песни, на исполнение которых иногда уходило более двух дней. Они обожали легенды, женщин и драки, с восторгом участвовали в азартных и опасных играх, скачках, наблюдали за смертельными поединками обученных боевых собак. Загадывая на птицах или облаках, полагалось не оглядываться, пока не будет подан сигнал.

— Птицы, — сказал Гунлаки. Муджин в ожидании не спускал с него глаз. — Чет.

— Ладно! — согласился Муджин, и оба повернули коней. Наконечник отделанного серебром копья Муджина описал в небе дугу. Гунлаки оглянулся. Внутри дуги, очерченной копьем, как в окне, можно было различить трех птиц. Они вновь повернулись к фигуре, ковыляющей впереди.

— Один удар? — спросил Гунлаки.

— Десять, — поправил Муджин.

На людях, застигнутых в открытом поле, или беглецах герулы обычно оттачивали свое умение владеть копьем — искусство, которое могло означать жизнь или смерть в бою.