– В семье не без урода, – сказала она вслух фразу, которую ей приходилось произносить многократно в разные периоды ее жизни.

Но одно было неизменным: каждый раз эти слова относились к дочери.

– Да и этот тоже хорош, – продолжала размышлять Ирина Михайловна, подразумевая зятя, – надумал разводиться, неблагодарный провинциал…

Она со злостью подумала о муже Милы, и чашка качнулась в ее руке. Женщина смахнула пролитый кофе с домашнего платья и вздохнула о своем муже, которого не было уже четыре года.

Налетевший июньский ветерок был свеж и приятен. Ирине Михайловне захотелось вздремнуть в кресле на балконе. Да какой там сон, когда у них в семье такое творится! Ее до слез давила досада за непутевую дочь. А ведь это благодаря ей – всего лишь билетерше из рядового московского кинотеатра, ее дочка в свое время удачно вышла замуж…

Вообще, пока дети были маленькими, особых проблем не было. Проблемы возникли, когда дети подросли. Да и то они касались в основном дочери. У Ирины Михайловны и ее мужа Георгия Степановича было двое детей – Мила и сын Олег, который был старше сестры на два года. Родителям казалось странным: брат и сестра не любили друг друга с раннего детства. И когда они выросли, их детская нелюбовь друг к другу переросла во взрослую ненависть.

Родителям было как-то недосуг анализировать, почему же так произошло. Дети были сыты-обуты, ни в чем не нуждались. Летом ездили с родителями на южные курорты и подмосковную дачу. Главным добытчиком в семье был, конечно, Георгий Степанович, который работал «по снабжению». И хотя числился он каким-то десятым заместителем на базе, на жизнь хватало. В условиях тотального советского дефицита должность у него была очень хорошая. Однажды, купив по дешевке полдачи в престижном районе Подмосковья, он сумел подкопить деньжат и позже выкупил ее полностью. Нужно было позаботиться не только о том, чтобы детям было где отдыхать, но и подумать об их раздельном проживании в дальнейшем, учитывая их все нарастающую неприязнь друг к другу. Впрочем, причина этой вражды лежала на поверхности. Это было элементарное соперничество: кого больше любят родители. Любили, конечно, больше Олега. Так получилось. За покладистость, практичный ум, беспроблемность. Но Мила не могла с этим смириться…

Однокомнатная кооперативная квартира, в которой жила сейчас Мила, была также куплена в свое время благодаря неутомимым стараниям отца.

Но если за материальную часть в доме отвечал Георгий Степанович, то за духовную – Ирина Михайловна. Как-то, уже, будучи взрослой, Мила вынуждена была признать ее заслуги.

– Ну, мать, не перестаю тебе удивляться… Такое ощущение, что ты не билетершей в кинотеатре проработала, а, по меньшей мере – заместителем директора московского Дома кино, – говорила дочь, подразумевая не только умение матери заводить нужные знакомства и связи, но и умение их поддерживать долгие годы.

Да, была она всего лишь билетершей в кинотеатре. Но в кинотеатрах в былые времена часто устраивались встречи с известными артистами перед премьерой. Она знала, кого пригласить на такой вечер – участкового врача, которая всегда продлит больничный и даст рецепт на дефицитное лекарство, кое-кого из школьных учителей своих детей, знакомую портниху, или новенькую одноклассницу Милы Светочку, чей отец занимает хорошую должность …

И своих детей она часто брала на такие встречи. После разговора со зрителями директор кинотеатра всегда приглашал именитых гостей «на чай» в свой кабинет. Разумеется, там был не только чай… Артисты, только что мелькавшие на экране, сидели рядом за столом, пили, ели, смеялись, вспоминали смешные истории из жизни. И Ирине Михайловне очень хотелось, чтобы Мила выбрала себе профессию, связанную с искусством – театром или кино.

– Вот о какой жизни надо мечтать! Вот в какую среду надо попасть! – наставляла она свою подрастающую дочь, которой не совсем понятен был ход мысли матери: то ли ей в актрисы готовиться поступать, то ли мужа искать артиста или режиссера.

Зато с Олегом все было ясно. Он еще в шестом классе заявил, что будет часовщиком. После восьмого пошел в техникум, выучился на часовщика, умел также гравировать, что впоследствии дало возможность Ирине Михайловне не без гордости заявлять, что у сына – замечательная профессия и что он зарабатывает не только на «хлеб с маслом», но даже – «с икрой».

Но для дочки ей хотелось чего-то особенного, хотя успехами школьными она не радовала и десятилетку оканчивать никак не хотела. Ирина Михайловна, в свое время закончившая всего лишь семилетку, понимала, что дочке десятилетки никак не избежать. Но Мила с таким большим напрягом завершила девятый класс… И стало ясно, что с аттестатом зрелости могут возникнуть проблемы, как бы мать не старалась.

Вот тут-то Ирине Михайловне и пригодились ее многочисленные знакомые. Она звонила, советовалась с ними, куда бы получше пристроить свою непутевую дочь. Кто-то из них и посоветовал ее дочери поступить учиться на гримера в училище, где еще также обучали на костюмеров, художников-бутафоров сцены, художников-декораторов.

Ирина Михайловна смекнула быстро: это было как раз то, что нужно. Во-первых, туда для поступления достаточно было свидетельства о восьмилетнем образовании, а, во-вторых… Дочка, после завершения учебы, с такой профессией могла работать и в театре, и на киностудии. В общем, выбору интересной и перспективной профессии Мила была обязана матери.

Но училась Мила с большой ленью, занятия часто прогуливала. А потом и вовсе начались загулы в общежитии с художниками-однокашниками, куда Мила наведывалась довольно часто. Молодежь веселилась и прожигала жизнь. У них даже термин был такой – «разлагаться». Например, кто-то, приглашая ее в общагу, мог спросить: «Ты придешь к нам разлагаться сегодня вечером?»

Миле нравилось такая беззаботная жизнь: пили-дымили, говорили об искусстве и… «разлагались».

«Гулять с умом», как учила ее мать, у Милы не получилось. Поэтому не удивительно, что в шестнадцать ей пришлось сделать аборт. Мать хваталась за голову, усталый отец, приходя с работы, недовольно сопел за едой и качал головой.

– Ну, это в вашу породу, в твою двоюродную сестрицу, – как бы оправдываясь перед мужем, говорила Ирина Михайловна, намекая на незамужнюю и известную своим скандальным поведением родственницу Георгия Степановича.

Главный добытчик молча ел и сопел, зная, что спорить с женой бесполезно.

Тогда же мать серьезно призадумалась над будущим дочери: пусть лучше рано выходит замуж, чем такая безалаберная жизнь. Уже было все для нее ясно – дочка звезд с неба хватать не будет…

На свою первую практику Мила попала не в тот театр, куда хотела, а куда направили из училища. Но все же это был московский театр, который жил своей специфической жизнью. Для человека нового и любознательного здесь было много интересного. Но Мила не была любознательной и ходила сюда, как бы отбывая трудовую повинность. Ей еще, пожалуй, крупно повезло, что ее наставница по профессии, гример со стажем – Маргарита – с сухим морщинистым лицом прокуренной женщины, и короткой стрижкой «под мальчика», не была требовательной занудой. Маргарита была большим мастером, но Миле не дано было это понять. Она видела в ней лишь странную, не от мира сего худую, некрасивую и немолодую женщину с плоской грудью. И еще ей казалось, что женщина такой профессии должна выглядеть совсем иначе.

– А мы люди из обслуги, – сказала просто Маргарита в первый день знакомства с Милой, сразу ее как-то ошарашив и приземлив, не вынимая изо рта папиросу с едким дымом. – Высокое искусство вон там, – и кивнула в сторону сцены, добавив при этом, – но это вовсе не означает, что мы должны плохо работать. В нашей профессии есть много хитрых секретов…

Она быстро, оценивающим взглядом, посмотрела на девушку и про себя отметила, что вряд ли из нее будет толк. Потому что у нее пустые глаза. Потому что она не дышит атмосферой театра. Не чувствует его запаха. А раз так – значит у нее плохо со слухом… Душевным. Но, естественно, она ей этого не сказала.