– По такому курьезному расчету вашему сиятельству уже давно перевалило за век?
– Ай нет, помилуй бог, нет, – встрепенулся Суворов. – Взгляните в историю – там я еще мальчишка.
* * *
Говоря про одного хитрого и пронырливого иностранного литератора, Суворов выразился так:
– Ну так что же? Я его не боюсь. О хамелеоне знают, что хамелеон принимает на себя все цвета, кроме белого.
* * *
Суворов не любил изменять своим привычкам и в этом отношении мало стеснялся даже присутствия высокопоставленных лиц.
Однажды приехал к нему какой-то важный сановник как раз во время обеда.
После обычных приветствий Суворов сел продолжать свой обед, а гостю без всякой церемонии предложил обождать.
– Вам еще рано кушать, – сказал он, – прошу посидеть.
* * *
Александр Васильевич свято соблюдал все посты, ел, когда полагалось, кислую и сырую капусту с квасом, с солью и конопляным маслом, приговаривая: «Это русскому здоровью! Помилуй бог, как здорово!»
Каши овсяную и гречневую он любил и иногда ел их слишком много. Тогда являлся Прошка и говорил:
– Александр Васильевич, позвольте! – и протягивал руку к тарелке.
– Я есть хочу, Прошка!
– Не приказано.
– Кто не приказал, Прошка?
– Фельдмаршал.
– О, фельдмаршала надобно слушаться! Помилуй бог, надобно! – И переставал есть.
* * *
Дозволяя в обыденной, походной обстановке многие вольности в костюме, Суворов при поездках во дворец одевался всегда особенно тщательно.
– Смотри, Прошка! – говорил генералиссимус своему камердинеру. – Еду к матушке царице, так все ли в порядке? Это ведь не то что идти на Измаил или на Прагу!
* * *
Суворов спросил одного из лучших своих генералов, Михаила Андреевича Милорадовича:
– Знаешь ли ты трех сестер?
– Знаю! – отвечал Милорадович.
– Так, – подхватил Суворов, – ты русский, ты знаешь трех сестер: Веру, Надежду и Любовь. С ними слава и победа, а с нами Бог!
* * *
После знаменитого сражения у Нови, в котором был разбит и пал главнокомандующий республиканской армией генерал Жубер, сардинский король прислал Суворову несколько знаков ордена Маврикия и Лазаря для раздачи особенно отличившимся офицерам и между прочим низшую степень ордена камердинеру фельдмаршала Прошке за сбережение здоровья великого полководца. Раздав ордена менее отличившимся лицам, Суворов спросил коменданта своей главной квартиры Ставрокова:
– Что говорят в армии?
– Говорят, что ваше сиятельство раздали ордена плохим офицерам, – доложил Ставроков.
– Да ведь и орден-то плох, – заметил Суворов.
* * *
Победы Суворова в Италии встревожили французское республиканское правительство. Им было назначено два миллиона ливров в награду тому, кто привезет голову русского полководца.
Узнав об этом, Суворов велел привести одного из пленных французов, объявил ему, что дарует свободу, и добавил:
– Желаю тебе счастливой дороги: не забудь только объявить своей Директории, что очень дорого оценили мою голову. Ведь у нее и денег таких нет. Скажи Директории: я постараюсь сам принести к ним мою голову вместе с руками.
* * *
Суворов любил, чтобы каждого начальника подчиненные называли по-русски, по имени и отчеству. Присланного от адмирала Федора Федоровича Ушакова иностранного офицера с известием о взятии Корфу он спросил:
– Здоров ли друг мой Федор Федорович?
Немец стал в тупик, не зная, о ком спрашивает полководец. Тогда ему шепнули, что об Ушакове, и он, как будто очнувшись, сказал:
– Ах да, господин адмирал фон Ушаков здоров.
– Возьми к себе свое фон и раздавай кому хочешь, а победителя турецкого флота на Черном море, потрясшего Дарданеллы и покорившего Корфу, называй Федор Федорович Ушаков! – вскричал Суворов с гневом.
* * *
Однажды среди разговора с графом Ростопчиным, и когда тот – по собственному уверению – обратись весь в слух и внимание, Суворов вдруг остановился и запел… петухом.
– Как это можно! – с негодованием воскликнул вельможный граф.
– Поживи с мое – запоешь и курицей, – ответил полководец.
* * *
Раз на придворном балу, желая оказать внимание фельдмаршалу, государыня спросила его:
– Чем потчевать дорогого гостя?
– Благослови, царица, водкой, – попросил Суворов.
– Но что скажут красавицы фрейлины, которые будут с вами разговаривать? – заметила Екатерина II.
– Они почувствуют, что с ними говорит солдат.
* * *
Суворов уверял, что у него семь ран: две получены на войне, а пять при дворе, и эти последние, по его словам, были гораздо мучительнее первых.
* * *
Один офицер, которого Суворов очень любил и уважал как храброго воина, был очень несдержан на язык, чем нажил себе таких врагов, что и служить ему стало невмочь.
Как-то Суворов позвал его к себе, закрыл дверь и как чрезвычайный секрет сказал ему о том, что у него имеется очень опасный враг, который на каждом шагу ему вредит и мешает.
Офицер сказал, что не знает, о ком и думать, тогда Суворов подошел вплотную к офицеру и шепнул ему:
– Высунь язык!
Тот послушался.
Суворов, показывая на его язык, сказал:
– Вот он! Вот кто твой самый лютый враг.
* * *
На совет осматривавшего его доктора поехать на целебные воды полечиться Суворов раздраженно ответил:
– Помилуй бог! Что тебе вздумалось? Туда посылай здоровых богачей, прихрамывающих игроков, интриганов и всякую сволочь. Там пусть они купаются в грязи, я же истинно болен. Мне нужна молитва, в деревне изба, баня, кашица и квас.
* * *
Жена одного офицера как-то пожаловалась Суворову на своего мужа.
– Ваша светлость, он со мною плохо обращается.
– Это меня не касается, – ответил полководец.
– Но он за глаза и вас ругает…
– А это, матушка, тебя не касается.
* * *
В самые лютые морозы Суворов одевался очень легко. Императрица Екатерина II подарила ему шубу и повелела обязательно ее носить. Суворов, не желая изменять своей привычке, но принужденный повиноваться воле государыни, придумал такую хитрость: он всюду возил с собой дарованную шубу, но не надевал на себя, а держал ее на коленях.
* * *
Во время путешествия императрицы Екатерины на юг, когда государыня щедро раздавала награды и подарки, Суворову была пожалована драгоценная табакерка с вензелем императрицы. Это дало повод Суворову написать одному из своих управляющих: «А я за гулянье получил табакерку в семь тысяч рублей».
* * *
О взятии Варшавы в 1794 году Суворов донес императрице: «Всемилостивейшая государыня! Ура! Варшава наша».
Императрица ответила столь же лаконически: «Ура! Фельдмаршал Суворов!»
* * *
Возвращение Суворова после окончания Польской кампании было отмечено рядом торжеств. Его поселили в Таврическом дворце. Государыня пожаловала ему драгоценную табакерку с изображением Александра Македонского. При этом она сказала:
– Никому так не прилично иметь портрет тезки вашего, как вам, Александр Васильевич!.. Вы велики, как он!..
* * *
Государь Павел I повелел, чтобы Суворову отдавались военные почести, подобно особе государя и даже в его присутствии, возведя Суворова в звание генералиссимуса российских войск. По получении высочайшего рескрипта Суворов воскликнул:
– Помилуй бог, велика милость, велик чин: он меня придавит!.. Недолго мне жить!
* * *
Милостью и лаской Павел I как будто хотел наградить Суворова за претерпенные им страдания. Он сам надел на него цепь ордена Святого Иоанна Иерусалимского II степени.