– Ура, начинается! С понедельника начинается новая жизнь!

Он помчался к Вольцову. По дороге остановился перед особняком Барнимов, но вспомнил, как Ута ушла, не сказав ему ни слова на прощанье, и побежал дальше. Вольцов открыл ему дверь с бутылкой в руке.

– Только что передали по радио, что Италия третьего сентября тайно капитулировала. Шайка предателей!

Рука Хольта, державшая конверт, повисла в воздухе. Он так испугался, что повестка запрыгала в руке.

– А главное, без всякого основания, – продолжал Вольцов. – При таком союзнике, как Великая Германия, они ничего глупее выдумать не могли. – Он сунул Хольту бутылку. – Про-зит!.. В Италии какая-то заваруха. – продолжал он, – Дуче похитили. Провозглашено новое национальное фашистское правительство, теперь мы одни будем защищать берега Европы. Пошли! – Он запер за собой дверь. – Явимся на призывной пункт и запишемся добровольцами. А потом зайдем за Зеппом и Христианом. Такое событие надо обмыть.

Феттер с припухшими от слез глазами попался им на городской площади.

– Мой старик зверски меня исколошматил, и я из мести выкрал все табачные карточки моих родичей! Куплю себе «Аттику отборную» или «Нил»…

Они проводили его в табачную лавку. Женщина, забежавшая туда вслед за ними, потребовала нетерпеливо:

– Что вы так долго возитесь? Я очень тороплюсь. По радио объявили, что будет выступать фюрер.

На призывном пункте они в два счета разделались со всеми формальностями. Хольт, подавленный известиями об итальянских событиях, решил все же повидать Уту,

После обеда он долго в нерешительности стоял перед входной дверью, не находя в себе мужества нажать кнопку звонка. Наконец позвонил. Его проводили на верхний этаж. Ута лежала на тахте с книгой в руках. Когда Хольт вошел, она на мгновение подняла глаза.

– Ах, это вы… Ну как, отбыли наказание?

Такой холодный прием окончательно обескуражил Хольта.

– Я думал… Я полагал… – И беспомощно: – Я пришел просить у вас прощения. – Все в нем восставало против этого самоуничижения. – Я вел себя недостойно, мне показалось… – Минутный протест в нем угас, он уже готов был на коленях вымаливать прощение, а она глядела на него с нескрываемой насмешкой.

– Что за чепуха? Кто вел себя недостойно? Почему я ничего не заметила? – Она поднялась, уронив книгу на пол. Со скучающим видом прошлась по комнате и выглянула в окно. – Вы, юноша, слишком много о себе мните.

Но тут в нем закипела ярость. Он едва поклонился и сам не помнил, как очутился за дверью, скрывшей от него ее удивленное лицо. Внизу, проходя через холл, он услышал, что она сверху зовет его: «Подождите же минуту!» Но он бросился вон из дому. Нет уж, хватит!

В холле у Вольцова собралась добрая половина класса. Рутшер встретил Хольта словами:

– Привет лихому охотнику! Зепп только что рассказал нам про оленя.

Хольт огляделся. Он понял, что здесь «обмывают» призыв в армию. Хольт обрадовался. Его гнев на Уту прошел, он только чувствовал себя глубоко несчастным.

Все кричали наперебой. Кто-то рассказывал:

– Гильберт пошел в школу и наврал дворнику, что из котельной валит дым. Дворник бросился в котельную, а Гильберт тем временем снял со стены ключ и бегом в химический кабинет.

– Дайте мне рассказать! – взвизгнул Земцкий. – Я был там с Вольцовом! Гильберт спустил бутыль со спиртом во двор на шпагате, а я подхватил ее да и махнул через ограду.

– А я, – продолжал Вольцов, – опять пошел к дворнику и сказал, что, видно, я ошибся, дымом тянет не из котельной, а из подвала под гимнастическим залом… Тот опять побежал, как дурной, а я повесил ключ на крючок и давай бог ноги!

– И мы сварили первоклассный ликер, – еле ворочая языком, пролепетал Феттер. – Пятидесятиградусный!

Хольт приставил бутылку ко рту. Тепловатый липкий напиток обжег ему гортань. Он сделал еще и еще глоток… По всему телу разлилось обжигающее тепло, в комнате стало просторнее и светлее… Вольцов притащил красного вина.

– Выпей, Вернер!

Вернер выпил, и все вокруг тоже. Давешней горечи и гнева как не бывало. К чертям Уту! Кто-то заорал:

– Друзья, начинается новая жизнь!

Хольт тянул вино прямо из бутылки. На душе у него было легко. Кто-то крикнул:

– Долой Бадольо! Мы не оставим нашего фю-фю-фюрера в беде!

– Никогда! – заорал Хольт, и все откликнулись: – Никогда-а-а!

– У нас один девиз: отечество в опасности! – загремел Вольцов.

Это наша Илиада, подумал Хольт; в нем слабо брезжило сознание: я, кажется, пьян. А потом все смешалось в причудливую неразбериху: разноголосый гомон, крик, смех. К чертям Уту… Мелькали какие-то картины: холл в вольцовском особняке, улица, городская площадь, а вот и Вольцов с кактусом в петличке, помрешь со смеху… А рядом Земцкий в цилиндре. Откуда у Земцкого цилиндр? И отчего смеются все эти люди?.. Ради всего святого, никак это баннфюрер? Он, конечно, сердится, посылает всех домой. Но кто это хватает меня за руку? Уж не Визе ли? Петер-Недотепа, симулянт и дезертир… Что случилось? Пьян, говоришь? Ну ладно, ладно, иду!

Хольт впервые испытывал это плачевное состояние. На следующий день он едва живой валялся в постели. Трещала голова. Мутило, к горлу подступала тошнота. На душе было скверно. Солнце заглядывало в комнату слева, значит, перевалило за полдень.

У его кровати с чашкою в руках стояла фрейлейн Денгельман, младшая из сестер, Вероника, с полной головой металлических трубочек.

– Стыд какой! – причитала она. – В шестнадцать лет напился как сапожник! Всю лестницу изгадил!

– Убирайтесь, – слабым голосом ответил Хольт. – Вы видите, я болен.

– Да ничуть вы не больны, просто вас развезло с похмелья, – злорадствовала Вероника.

– Закройте дверь с той стороны! – закричал Хольт. Оставшись один, он с наслаждением хлебнул горячей мятной настойки. Обрывки воспоминаний не складывались в ясную картину. Что мы натворили!

Он поднялся. Как я попал к себе в постель? Став у окна, он начал делать приседания. Но тут в дверь постучали. Вошел Петер Визе.

– Ну, как самочувствие? – спросил он.

– Спасибо, ничего, – буркнул Хольт. – Послушай, ты не скажешь мне, что вчера произошло?

– Все вы перепились, – отвечал Визе с чуть заметным упреком. – И надо же, чтобы на городской площади вы наткнулись на баннфюрера. Он вызвал полицию. Я случайно проходил мимо и вовремя тебя увел, в сутолоке никто и не заметил.

– Тебе еще небось досталось от меня? – спросил Хольт растерянно.

– Не беда. – Визе слабо улыбнулся. – Обычные комплименты. Симулянт, недоносок, недотепа.

– Мне очень жаль, – сказал Хольт.

– Да уж ладно. – Визе полез в боковой карман. – Ута Барним просила передать тебе письмо.

Хольт подошел к окну и повернулся спиной к Визе. В письме, написанном энергичным почерком, стояло: «Милый Вернер, я вчера не хотела вас обидеть, напрасно вы так внезапно убежали. Сегодня я узнала о вашем призыве. Если у вас в ваш последний свободный день не предвидится ничего лучшего, предлагаю вам поехать со мной в субботу к нам на дачу. Погода обещает быть теплой. У нас в лесу тоже чудесно, правда, там нет пещеры… – Хольт рассмеялся. Ее шутки радовали его. – Приходите же в субботу не позже двенадцати, ответ передайте через Визе».

– Что ей сказать? – спросил Петер.

– Скажи, что приду.

Визе простился. Хольт размышлял: нужно добыть цветов. Розами, астрами и гвоздиками ее не удивишь. Он вспомнил об орхидеях доктора Цикеля в школьном садоводстве. Придется туда забраться, решил Хольт… Но когда он через час заглянул за ограду питомника, там работали человек десять, а наведавшись вечером, застал большущего бульдога. Отравлю собаку, решил он, а орхидеи достану.

В субботу утром он снова заглянул туда; на этот раз ему повезло, путь был свободен.

Вещи он уложил заблаговременно, так как все семиклассники получили приглашение явиться в понедельник утром «на торжественный, сбор перед отбытием на военную службу».

Школьная оранжерея находилась далеко за чертой города. Хольт перемахнул через забор. Низко согнувшись, он мимо высоких гряд спаржи пробрался к питомнику орхидей.